Рейтинг темного божества

– Коллективное самоубийство? – Колосов переспросил это так, словно никак не ожидал услышать такое. – Василь Василич, а разве такое вообще бывает?

– Не иронизируйте, тут смерть – и какая, я вам скажу, смерть, в полушаге от нас, – бывалый судмедэксперт поежился. – Брр, ну и поганое место. Вроде полнейшая стерильность, чистота – баня, сауна. Медом вон попахивает и деревом струганым, а у меня… а я… За все тридцать лет службы не было со мной такого. Словами не опишешь, насколько поганое это место. Двух минут лишних, если бы не работа, я бы тут не провел.

– Это точно, – Колосов кивнул. – Так значит, по-вашему, вполне может быть коллективное самоубийство четверых, да еще в бане?

– Я вот все думаю, как они исхитрились завязать на этих трубах свои веревки? – вопросом на вопрос ответил судмедэксперт. – Над самым бассейном. Стоя на краю, никак не дотянуться. Мы вон с лестницами сколько мучились. А без лестниц вообще невозможно. Дьявольщина какая-то! Ведь не при помощи левитации они туда все взмыли из воды?

– А может, им все же кто-то помог? – Колосов обратился к своим подчиненным из отдела убийств. – Заканчивайте тут и вызывайте труповозку. Татуировку, что на плече у этого вот, сфотографируйте как можно четче. Чудная картинка, но по нашему банку данных все же проверим – а вдруг да совпадет с чем-нибудь. Я сейчас займусь их вещами. А потом осмотрим вон ту улику в воде.

– Диван-матрас? Зачем он тут, в бане? Здоровый, плавать на нем в бассейне никак невозможно. К тому же он бракованный, худой, – хмыкнул эксперт-криминалист.

– Ты не рассуждай, а сфотографируй мне этот матрас в бассейне. А потом, когда вытащим, тщательно обработаешь мне эту резину надувную на дактилоскопию.

– Есть такое дело, Никита Михайлович. Только сначала, раз уж вы с осмотром тел закончили, я пальцы потерпевшим откатаю.

Колосов вышел в холл. Итак, теперь на очереди вещи погибших – сумки, одежда, барахло. В дверь просунулась голова в милицейской фуражке – местный мамоновский участковый, поднятый по тревоге и примчавшийся из поселка на допотопном мотоцикле.

– Товарищ майор, тут у нас двое, кто трупы обнаружил, – охранник сауны Пестунов и его приятель – сторож складского терминала Зуйко Семен. Оба вдугаря, заразы, не протрезвеют все никак, – оповестил участковый. – Я им говорю: что ж вы на работе-то квасите? У вас такие дела под самым носом творятся, а вы… Это они в отделение-то звонили, милицию вызвали. Менеджера сауны я тоже хорошо знаю – Хухрин его фамилия. Дозвонился я ему только что на сотовый, разбудил. Он подъедет сюда – ему мной уж приказано. Он говорит, мол, не знаю ничего. Я ему, как это ты не знаешь, кто у тебя баню на ночь снимает? А он говорит – не я, мол, заказ этот на аренду принимал, а менеджер-диспетчер наш Борисова Мария Захаровна. Я за ней послал младшего участкового. Она в поселке Красный маяк живет. Далековато. Ничего, к утру ее Перепелкин привезет, из-под земли достанет. Вы там закончили осмотр, да? Так я пойду еще раз на них гляну – на жмуриков-то… Может, кого и признаю. С первого раза-то, как висели они, не узнал… М-да, ну и дело. Сроду у нас такого не было. Сколько живу, сколько работаю… Это чтобы сразу четверых, – он просунулся еще больше в дверь. – А может, вам тут с досмотром вещей помочь?

– Идите, старший лейтенант, смотрите, может, кого-то узнаете, – сказал Колосов.

– Может, – участковый покосился на дверь сауны. – М-да… Первый-то раз, как вошел туда, прямо обалдел. Никогда так себя не чувствовал – подумал спазм сердечный, – участковый медленно пересек холл. – Да нет, не признаю я их. Нездешние они.

– Вы же их толком не разглядели.

– Сейчас погляжу. Конечно, погляжу… А если пришлые они, ну, с Москвы или, скажем, калужские? Не на метле ж они верхом сюда прилетели? Автобусом если? Или на машине. Так тогда машина должна стоять ихняя тут, у сауны, а ее нет.

– Нет машины? – спросил Колосов. – Точно нет?

Но прояснить этот важный вопрос он для себя в разговоре с участковым и местными оперативниками не успел. И ознакомиться с вещами потерпевших – тоже. Зазвонил мобильный – похоронный марш, мелодия, специально выбранная для так называемых деловых звонков.

– Никита Михайлович, – услышал он голос дежурного по главку, – что за сутки сегодня – прямо беда. И снова по вашему профилю.

– Что еще стряслось?

– Еще один труп.

– Где?

– На территории заброшенного кладбища в заповеднике Мамоново-Дальнее – это каких-то километров двадцать от вас.

– Что, тоже повешенный? – спросил Колосов.

– Туда вторая опергруппа из местного территориального отдела уехала. Подробности пока неизвестны. Но судя по всему труп явно криминальный. Начальник УУР просил передать вам, что ваше присутствие и там необходимо.

Было восемь часов утра. За окном сауны вовсю уже распевали птахи. А по небу тучными стадами бродили свинцовые тучи – с юга тихой сапой надвигался на Москву новый циклон.

ГЛАВА 4

ДРАКОН

Дракон проснулся, открыл пасть, зевнул и захлопнул ее, как гигантский капкан. Солнце, пронзившее лучами густую листву, играло на драконьей чешуе радужными бликами. Каждая чешуйка была размером с чайный поднос сочно-изумрудного цвета – Иван Канталупов видел все это своими собственными глазами и как всегда мечтал подкрасться к чудовищу поближе, чтобы дотронуться до его роскошной глянцевой чешуи, до острых шипов, усеявших хвост, которым дракон с одного удара валил вековые дубы в долине.

Однажды подкрасться и коснуться Ивану Канталупову удалось. Чешуя дракона оказалась гладкой и бархатистой на ощупь, как женская кожа, как нежная кожа Ирины, медом тающая под ладонями…

Ивану Канталупову снова, в который уж раз приснился все тот же сон. Дракон – сказочная тварь с клыкастой пастью. И вновь во сне он вспомнил Ирину.

До службы в армии Иван Канталупов безвыездно проживал в славном русском городе Мышкине, что на Волге, по которой день-деньской плавают теплоходы с туристами. В тишайшем Мышкине драконов не было и в помине. Там издревле царила мышка-норушка, ставшая местным коммерческим брендом. Мышей Иван Канталупов не выносил и с детства гильотинировал мышеловкой. А дракон ему нравился всегда. Дракон, дракон, дракон… – он повторял порой про себя это слово, как заклинание, – дракон, дракон, дракон…

После службы в десантных войсках он вернулся в родимый Мышкин и женился на своей однокласснице Оле Митрохиной, что верно, без всяких там закидонов ждала его. Он был у жены своей первым и единственным – он доподлинно знал это и какое-то время страшно этим гордился. Через год после свадьбы родился сын Игореха. В июльскую ночь необычайно сладкую, душную, когда они с женой в трудах, в поту и восторгах соорудили себе наследника, Ивану Канталупову и пригрезился впервые воочию дракон. Он спал в горном ущелье, под сводами древнего леса. Огромная, как дом, рептилия была настоящим чудом. Канталупов во сне хотел подойти к чуду поближе, потрогать эти его потрясающие зеркальные чешуины и шипы. Но побоялся страшных драконьих зубов – во сне.

В апреле родился сын. Жена Ольга полностью растворилась в обретенном материнстве, начала толстеть как на дрожжах, стала адски говорливой, ревнивой и как-то в момент поглупела и опошлилась, чем крайне разочаровала Ивана Канталупова, который к этому времени крепко встал на ноги и вообще был о себе очень высокого мнения.

У Канталуповых в Мышкине было пруд пруди родни. Дядя Ивана по матери работал в местной администрации. И сумел выхлопотать для племянника льготы на банковский кредит и аренду помещения под небольшой продуктовый магазин в самом центре городка – на торном и благодатном туристском маршруте. Иван Канталупов водки в рот не брал – только пиво, деньги считать умел и на ветер их не бросал, обладал ушлой сметливостью и коммерческой жилкой, и поэтому предпринимательство у него (может, и с благословения дядьки-чиновника) пошло в гору. Магазинчик превратился в, пусть и небольшой, «универмажек». Если приедете или приплывете на теплоходе в славный Мышкин-град, то от пристани сразу вверх на главную улицу. А тут рядом с наполовину еще отреставрированным собором и трактиром в стиле а ля рюс – торговое заведение Ивана Канталупова: продукты, промтовары, хозтовары, товары для дома, сувениры для туристов, пиво-воды-вино, мини-салон сотовой связи (а как же!), металлоремонт и комнатушка, где стоят компьютеры с доступом в Интернет – все под одной крышей, на небольшой площади, компактно и очень удобно.

Предприятие окупилось и стало давать доход через два года. Иван Канталупов переехал с женой в новый двухэтажный дом на высоком берегу Волги, купил подержанный внедорожник, купил новую мощную моторку, скатал с семейством в Сочи, в Египет и в Таиланд и начал всерьез считать, что жизнь удалась.

Но дракон, дракон, дракон спал-дремал вполглаза, ждал своего часа где-то там, в сумрачном ущелье, среди мха и влажных камней…

А потом произошло это самое дело. Только вот тут с хронологией у Ивана Канталупова было что-то не ахти. Дракон ли уже проснулся, открыл пасть, зевнул и захлопнул ее, как гигантский капкан, едва не прокусив насквозь солнце над Волгой? Или же сначала к пристани Мышкина причалил четырехпалубный туристский «Константин Коротков»? Или все это произошло одновременно, сплетясь в неразрывное целое? Солнце-то над Волгой жарило – это точно. Огненный шар плыл, казалось, над самой водой. На «Короткове» играла музыка. А Иван Канталупов просто проезжал мимо пристани на машине – просто мимо, по своим делам. С теплохода на берег валом валили туристы. И в их чужой беззаботной толпе он и увидел ее. Ирину. Он сразу остановился, ну просто невозможно было ехать мимо – непременно в столб врежешься, когда перед глазами такое. Такая…

Она шла в компании подруг, но шла так, словно была одна в целом мире – очень высокая, гибкая, как лоза, с рыжими волосами, такими обильными, длинными, шелковистыми, что аж делалось страшно. И сердце так и екало в груди – мать моя родная, да неужели же это наяву, а не в кино?

А походка у нее была такая, что вообще… А глаза серо-голубые… На черный пыльный внедорожник, загородивший дорогу, она взглянула мельком, с досадой – конечно, москвичка коренная, удельная, видела она и не такие тачки и, наверное, каталась в них по Москве с поклонниками-женихами. Иван Канталупов за рулем в то мгновение (господи боже, а дракон-то, дракон уже проснулся, встал на свои кривые лапы и начал принюхиваться к запахам леса, чуя добычу!) совсем не привлек ее внимание. Да и как было привлечь? Внешность у Ивана Канталупова была самая обыкновенная – ну, здоровяк, силой бог не обидел. Молодым парнем был еще так, ничего, не урод. Ну а сейчас тридцатник разменял – волосы поредели, пришлось стричься коротко, ежом, лысину маскировать. Живот от пива давно округлился, щеки, подбородок сытостью налились. Как тут удержишься? Торговля своя, продукты свежие, хорошие, аппетит генетический по деревенской родне – что ни дай, всего мало. И вообще, на что тут любоваться – морда красная, как у всех толстяков от жары, нос еще в давней мальчишеской драке перебить спроворили, руки сильные, хваткие – гвозди из досок рвут на спор, но пальцы как на грех – сосиски сосисками. А тут еще печатка на мизинце золотая – самая что ни на есть провинциальная «шикуха». И костюм спортивный «Адидас» вот с такими лампасами. В Мышкине-то красота красотой, а как такой женщине стильной, столичной поглянется?

Да никак. Она просто отвернулась, вскинула на плечо смешной модный рюкзачок, подняла над головой видеокамеру – Волгу снимать, теплоход, пейзаж. И вот тогда-то Иван Канталупов ее окликнул. Выпил до этого с друзьями пива, а потому был храбр – трезвым бы не решился ни в жизнь. Окликнул: «Девушка!» Выпалил залпом то, что думал, что вертелось на языке: «Какая же вы красивая». И с ходу, словно в родную Волгу бухнулся, – предложил, пока «Коротков» стоит у причала, показать ей и ее друзьям Мышкин, прокатить всю компанию на машине. Она посмотрела на него с удивлением – однако заметила, отделила от мышкинского пейзажа. Пожала плечами. А тут на счастье две ее подруги подкатились и еще мамаша подруги с десятилетним сынком-оболтусом.

Он взял в свой большой внедорожник всю эту шоблу – ради нее одной. Провез их по Мышкину от пристани до музея Мыши, провез по берегу Волги. Они фотографировали, болтали, смеялись. А он… он чувствовал, что с ним творится что-то неладное, чудное, невероятное, большое… Ликование и страх, счастье и снова страх – вот сейчас они вернутся к теплоходу, гудок, ее прощальная улыбка и…

Она сказала, что ее зовут Ирина. Что она по профессии искусствовед и работает в Третьяковской галерее. Но там платят негусто, и поэтому она подрабатывает в мастерских по дизайну интерьеров. Что сейчас вот, в данный момент она в отпуске и путешествует с подругами – три дня на теплоходе Москва – Мышкин – Москва. В общем, полный набор – интеллигентка, москвичка, насмешница, красавица. С такой сногсшибательной внешностью легко может в столице богатого иностранца заарканить, продюсера, чиновника высшего эшелона власти, бизнесмена, а не то что какого-то там «Купи-Продай» мышкинского разлива. Искусством ведает в Третьяковке, в живописи сечет. Только у этих, кто искусством ведает, сейчас денег ни шиша, может, хоть это ему, Ивану Канталупову, как-то поможет? А вдруг поможет?!

«Коротков» стоял два с половиной часа. А когда опять заиграла музыка, созывая туристов на теплоход, Иван Канталупов совершил поступок, который имел далеко идущие последствия. Подошел к менеджеру туркомпании, фрахтовавшей рейс, и спросил – а нельзя ли купить тур, точнее половину тура Мышкин – Москва за полную стоимость в одноместной каюте или люксе? Оказалось, что за полную стоимость возможно все.

Машину Канталупов бросил прямо на пристани – позвонил сразу в магазин, уже своему менеджеру-товароведу, чтобы немедленно послал кого-то из охранников отогнать домой и поставить в гараж. Жене Ольге он позвонил тоже – уже из каюты – и соврал, что встретил на теплоходе армейского друга, и у них столько накопилось, что и за три дня душу не излить друг другу, поэтому плывут они сейчас в Москву. Ольга среагировала бурно: «Да что же это такое делается-то, а? Вань, ты что? Ты ж никуда не собирался, ничего не говорил. Ты ж поехал насос новый смотреть. А когда ж теперь вернешься? Как доедешь обратно?»

Канталупов ответил, что вернется дня через три поездом или ракетой до Ярославля, что насос он купил – в багажнике он. В общем, того, дело житейское, закругляйся, жена, до свидания – друг Леха уже в баре теплохода теплый, ждет…

Он и правда для начала пошел в бар. Надо же было обрести нужную кондицию – несмотря на смелый поступок, его колотила нервная дрожь. И он не знал, как показаться на глаза Ирине, что ей сказать.

А вечером он увидел ее у борта – гремела на верхней палубе дискотека, и она была там, веселилась, танцевала и вот вышла на воздух выкурить сигаретку. Когда она узрела Канталупова – он ведь сел на «Короткова» в чем был, в кроссовках, в мятых «адидасах», без багажа, без зубной щетки, – она… Она удивилась. Улыбнулась. Засмеялась. Сказала, что он забавный. И совершенно ненормальный тип. Но танцевать с ним пошла. И он снова бухнул ей то, что думал: «Увидел тебя и… в общем влюбился очень, сразу и кажется на всю оставшуюся жизнь. Делай со мной, что хочешь. Нет у меня воли своей против тебя, Ира, Ирочка…»

А вот говорят, так не бывает. Когда тридцать три, пивной живот, жена, сын, налаженное дело в Мышкине, планы расширить торговлю и патологическая любовь к рыбцу, студню и шашлыку – так не бывает. Ну что на это ответить?

В танцах он прижимал ее к себе очень крепко и сходил по ней с ума. Но она, все понимая и забавляясь его состоянием, не позволила ему ничего. Совсем ничего. Ночь они провели по-пионерски – каждый у себя в каюте. Для Ивана Канталупова койка теплоходная была как горячая сковорода – глаз не сомкнул. Млел и мечтал, изводил себя и надеялся, ликовал и страшился, желал и снова млел, как пацан.

В Москве он довез ее до дома на такси – на Новосущевскую улицу. А сам поехал устраиваться в гостиницу. Застрял в Москве на неделю – звонил в магазин, давал цеу продавцам, звонил жене, что-то безбожно врал, потом и врать перестал. С Ириной виделся каждый день – утром, как пес верный, ждал ее у подъезда, днем, как проклятый, целыми часами торчал в Третьяковской галерее – она там работала до четырех, а потом…

– Нет, ты правда ненормальный, – твердила Ирина. – Ну что ты меня преследуешь? Уезжай, слышишь, что я говорю? Все равно ничего у нас с тобой не будет. Ты женат, у тебя ребенок. А я… да я вообще тебя знаю всего какую-то неделю. И потом у меня есть друг, я его очень люблю, я замуж собираюсь, слышишь ты, чудо в перьях?