Скрипачка

Скрипачка
Татьяна Александровна Бочарова

Детектив сильных страстей. Романы Т. Бочаровой
Невероятно чувственные остросюжетные романы Татьяны Бочаровой заведуют самые тонкие струны в женской душе, заставляя вспомнить все, о чем мечталось, да не сбылось. Они дарят надежду, что никогда не поздно все изменить!

Уже целый год молодая скрипачка Аля Бажнина работает в престижном московском оркестре. Жизнь девушки не проста, но Аля старается не унывать. Однако все меняется, когда оркестр уезжает на гастроли. Происходит трагедия: убит дирижёр Павел Кретов. Подозрение падает на флейтиста Валерия Рыбакова, у которого накануне произошел с ним конфликт. Все улики против Валеры. Его арестовывают и увозят в Москву, в СИЗО. В оркестре никто не сомневается в виновности Рыбакова. Есть свидетели того, как перед гибелью Кретов кричал: «Флейта, проклятая флейта, убийца!» Одна лишь Аля не хочет верить в то, что виновен именно Валера. Она сама себе боится признаться, что испытывает к Рыбакову не просто дружеские чувства…

В своих романах Татьяна Бочарова синтезирует разные жанры: это и детектив, и мелодрама, и обязательно лирическая история о человеческих чувствах и переживаниях. Ее герои – простые люди, наши с вами современники, которые волею судьбы оказались в сложной ситуации. Им предстоит сделать непростой выбор, разобраться в дебрях козней и обмана, не сломаться, выстоять, помочь не только себе, но и тем, кому необходима их помощь.

Татьяна Бочарова

Скрипачка

© Бочарова Т., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

1

– Заткнитесь и уберите свою пачкотню! – Павел Тимофеевич перевел взгляд с гудящего, словно улей, оркестра на партитуру. – Играем с тридцать четвертой цифры. И попрошу без сюрпризов.

Аля искоса взглянула на сидящую справа Ленку. Лицо у той было бледным, утомленным, но она едва заметно улыбнулась и подмигнула. Репетиция шла без перерыва третий час, и у Али от долгого сидения в постоянном напряжении на самом краешке стула тупо ныл позвоночник. Она вздохнула, пошевелила налитыми тяжестью пальцами, подняла повыше скрипку и услышала шепот Ирки Сухаревской, концертмейстера оркестра:

– Давайте, девочки, посерьезней. Иначе нам перерыва не видать.

Аля презрительно сморщила нос: «Ой, какие мы строгие, боже мой! Можно подумать, от нас, скрипачей, что-нибудь зависит. Киксуют-то духовики». Но вслух, конечно, ничего не сказала, а только послушно кивнула. С Иркой лучше не связываться.

Кретов взмахнул палочкой, и оркестр загремел, дружно и слаженно, как один могучий, совершенный инструмент.

«Классно!» Аля невольно распрямила плечи, чувствуя, как отпускает усталость, а на смену ей приходит ощущение силы и единства, связывающего сейчас все девяносто с лишним оркестрантов. Пожалуй, ради этих минут можно забыть ушаты помоев, которые ежедневно выливает на их головы Кретов, бесконечные повторы, от которых начинает рябить в глазах и устают руки…

– Стоп!!

Аля вздрогнула от неожиданности. А она-то, дура, расчувствовалась!

Кретов в бешенстве швырнул палочку, лицо его постепенно наливалось кровью.

– Флейта! – угрожающе прошипел он. – Что играет флейта? Я спрашиваю вас, Рыбаков!

«Только не это, – с тоской подумала Аля. – Все, что угодно, но не это».

Флейтист Валерка Рыбаков опустил инструмент и молча смотрел на дирижера. Остальные отводили глаза. Все бешено устали, и всем было неловко.

– Сколько можно делать вам замечания? – зло проговорил Кретов. – На чем вы играете? На унитазе?

Кто-то придушенно хихикнул, кто-то кашлянул. Алька почувствовала, как внутри у нее начинает что-то подниматься, вот доходит до ложечки, до груди, до горла. На ее правое плечо легла рука подруги.

– Сидеть! – шепотом скомандовала Ленка.

Эх, Ленка, золото Ленка, понимает все без слов. Знает, что Алька может не выдержать из-за Валерки. Ляпнет что-нибудь – и прощай оркестр, прощайте гастроли, приличная зарплата. А ей еще долги отдавать за купленную в Москве девятиметровую комнату. Она не шевелясь смотрела, как Валерино лицо постепенно теряет краску, словно отмокает в отбеливателе.

– Я, Павел Тимофеевич, играю на флейте. – Голос Рыбакова не предвещал ничего хорошего.

Пальцы Кретова вдруг с силой впились в узел галстука, пытаясь ослабить его, будто дирижеру внезапно перестало хватать воздуха.

«Молчи! – мысленно попросила Валеру Алька. – Просто промолчи, и все будет хорошо. Крет явно не в себе. Не отвечай ему, он успокоится и отпустит нас на перерыв! Только молчи!»

Рыбаков, будто услышав Алькины слова, сдержался и ничего не сказал. Но это не помогло.

– Вон!!! – Кретов заорал с такой силой, что Сухаревская, подтягивающая в это время волос на смычке, выронила его на пол. – Сейчас же вон! Вы у меня больше не работаете. Убирайтесь, ищите, где вас возьмут, Христа ради, с вашими семейными обстоятельствами.

Валера дернулся, словно его ударили, помрачнел еще больше и двинулся на дирижера. Павел Тимофеевич невольно отпрянул, тяжело дыша и шаря по карманам в поисках платка.

– Я, конечно, уйду, – тихо, сквозь зубы, выдавил Рыбаков, – но и вы не сможете вот так бесконечно всех унижать, вам это даром не пройдет!

Багровость схлынула с лица Кретова, оно стало пепельно-серым, руки затряслись, а в глазах застыл дикий страх. Он выглядел так, словно Валерка уже вытащил из кармана нож.

Алька даже опешила от такой странной реакции дирижера на в общем-то расхожие, хоть и неприятные Валерины слова. Рыбаков давно собрал инструмент и вышел из зала, а Павел Тимофеевич все стоял, не замечая устремленных на него взглядов оркестрантов.

– Крет совсем умом тронулся, – тихонько шепнула Алька подруге. Та согласно кивнула.

Кретов наконец вышел из оцепенения, промокнул платком шею, нетвердой рукой поднял палочку.

– Последний раз от тридцать четвертой. – Голос его был хриплым и противно дребезжал.

В воздухе замелькали смычки, демонстрируя готовность оркестра номер один.

Фугу проехали кое-как, явно гораздо хуже, чем в прошлый раз, но Кретов больше не сделал ни одного замечания и тут же, по окончании игры, отпустил оркестр на перерыв. Через пять минут Аля и Ленка уже сидели в буфете, попивая кофе и с наслаждением делая глубокие затяжки. За столик к ним подсели альтист Алик Копчевский и контрабасист Слава Зубец.

– Ну что, девчонки, живы? – Алик сочувственно поглядел на уставшую, хмурую Альку. – Я, если честно, таких репетиций со времен Вены не припомню.

– Вены? – рассеянно переспросила Аля. Перед глазами у нее все еще стояло искаженное ужасом, землистое лицо Кретова, как застывшая маска. Это страшное видение мешало Альке включиться в разговор.

– Забыла, как он нас тогда отымел? В хвост и в гриву.

– Да ее не было там, в Вене, – засмеялся Славка. – Она ж год только как пришла.

– Ну да, точно. А мне чего-то кажется, будто ты, Алька, с нами всю жизнь работала.

– Неспроста ему кажется, – подмигнул Зубец. – Вы, кстати, слыхали, что здесь в центральном клубе офигенная ночная дискотека по средам?

– После сегодняшнего только на дискотеку, – скептически молвила Лена.

– Ты зря! – не согласился Славка. – Говорят, там бар, программа, и все прочее. Правда, Лен, пошли! – Он дурашливо завалился на столик, пытаясь заглянуть ей в глаза.

В это время в буфет вошел Кретов, и Алька невольно впилась в него глазами. Она сидела лицом к двери и хорошо видела, как дирижер подходит к буфетной стойке, берет чашку кофе, неловко несет ее, с трудом удерживая в дрожащих руках, и, озираясь по сторонам, ставит на стол. Репетиция закончилась не менее десяти минут назад, но Кретов, казалось, так и не пришел в себя. Движения его были резкими и нервными, спина совсем согнулась. Он сел за столик боком к Альке, вытащил из кармана пачку сигарет, долго не мог прикурить, а потом откинулся на спинку стула, шаря по залу остекленевшим, невидящим взглядом.

«Да что с ним такое? – недоумевала Алька. – Он точно ищет кого-то, или боится… или… то и другое одновременно».