Последний сегун

Кэйки сможет стать сёгуном. Логика, которая привела Нариаки к этому выводу, сродни логике великого шахматиста, просчитывающего партию на много ходов вперед. Он рассуждал так: правящий сёгун, Иэёси, не отличается крепким здоровьем и вряд ли сможет протянуть слишком долго; его будущий преемник, Иэсада, и того хуже: хрупкий и болезненный с самого рождения, он не в состоянии вступить в сексуальную связь с женщиной, а потому, похоже, ему предначертано умереть молодым, не оставив после себя наследников. Выходит, власть Токугава должна перейти к приемному сыну. Кандидатов будут подбирать только из двух «знатных» семейств – Кии и Овари – или из «трех благородных домов» (госанкё) – Хитоцубаси, Симидзу и Тая су. А Кэйки может войти в дом Хитоцубаси. Это реальный шанс!

И в самом деле, шанс действительно был весьма многообещающий. Из двух «знатных» семейств одно в расчет не принималось: Овари недавно самим пришлось усыновить мальчика из другого клана, а потому предложить своего наследника в кандидаты на пост сёгуна они не имели права. Юный князь Наримаса из дома Кии умер примерно год назад, оставив после себя младенца по имени Кикутиё. Таким образом, и второе семейство можно было не учитывать. Далее, Ёсиёри, глава Таясу, одного из «трех благородных домов», только что достиг совершеннолетия, и ему еще предстояло стать отцом наследника; у Симидзу в то время главы вообще не было – годом раньше Нарикацу поспешно переехал к Кии, чтобы заполнить пустоту в этой семье. Таким образом, оставались только Хитоцубаси. Здесь, впрочем, тоже трагедия следовала за трагедией. В течение нескольких поколений семейство было вынуждено усыновлять мальчиков из других ветвей, чтобы продолжить свой род, но по странному стечению обстоятельств все они умирали молодыми. Нынешний наследник, Масамару, происходивший из клана Овари, уже был при смерти. Таким образом, Кэйки переходит к Хитоцубаси, и, когда сёгуну потребуется преемник, больше обратиться будет некуда. И один из Мито наконец-то сможет встать у кормила власти!

За все 250 с лишним лет правления Токугава ничего подобного не случалось, а если уж на то пошло, и за все предыдущие столетия существования сёгуната – тоже. Именно это и вдохновляло главу дома Мито. Если все сложится так, как задумано, то он, Нариаки, родной отец сёгуна, займет в Эдоском замке соответствующее положение. Он сможет даже возглавить правительство и заткнуть рот мощнейшей иерархии Ооку. Подобная перспектива завораживала его. Нариаки был человеком честолюбивым, и по этой причине старшие советники бакуфу недолюбливали и сторонились его, хотя в основе амбиций князя лежала патриотическая забота и возмущение состоянием дел в родном государстве, над которым, как он видел, нависла угроза иностранного владычества. Так или иначе, но Нариаки твердо решил добиться власти и взять в свои руки контроль над правительством Японии.

«А этот Абэ – парень не промах», – с восхищением думал князь Мито о двадцатидевятилетнем тайро – «великом старейшине» сёгуната – Масахиро Абэ, чье тайное содействие открыло для него дверь во власть. Фактически, он был едва знаком с этим блистательным правителем Исэ, владельцем замка Фукуяма. То, что Абэ протянул ему руку столь замысловатым способом, – факт весьма удивительный.

Нариаки немедленно передал свое согласие через старшего вассала.

Услышав об этом, Абэ втайне вознес хвалу собственному политическому чутью. Сам он о юном Кэйки абсолютно ничего не знал и мнение свое основывал лишь на слухах о надеждах, которые возлагал на него князь Мито.

Вышло так, что отцовские ожидания Нариаки породили слухи, и эти слухи, в свою очередь, вывели его седьмого сына на тропинку невероятной судьбы.

II. Воспитание будущего сёгуна

Естественно, десятилетний Кэйки даже не подозревал об этом. Ранней осенью 1847 года он отправился из замка Мито в Эдо по приказу отца, который велел ему срочно явиться в столицу. Путешествовал мальчик верхом в сопровождении тринадцати самураев, включая его наставника, Кандзабуро Иноуэ. За три дня они добрались до резиденции Мито в Комагомэ (район Эдо).

Утром первого дня следующего месяца тайро Масахиро Абэ и Тадамаса Тода, один из старших советников бакуфу, навестили Нариаки в качестве посланников сёгуна Иэёси и официально объявили о желании его превосходительства передать мальчика на усыновление в дом Хитоцубаси. Это семейство имело ежегодный доход в 100 000 коку.[13 - Коку – мера риса; во времена Токугава. Один коку равнялся примерно 180 кг. Жалованье самураев и зажиточность даймё исчислялись в коку.]Оно не было независимым, как «три знатных дома» Токугава, поместьями не владело и не имело собственных вассалов, поэтому не причислялось к хан, или феодальным кланам. Вместо самураев семейству прислуживали хатамото («знаменосцы»), вассалы бакуфу, которые имели статус прямых подданных сёгуна; им вменялось в обязанность заботиться только о личных нуждах Кэйки, не более того. Поскольку «три благородных дома» – Хитоцубаси, Симидзу и Таясу – числились среди тех, кто мог по закону предоставить наследника сёгунату, считалось, что их вассалы находятся на службе у сёгуна и семьи как бы берут их взаймы. Эта система была введена при восьмом сёгуне, Ёсимунэ, который желал укрепить наследственную линию Токугава. Единственной задачей «трех благородных домов», поставленной перед ними военным правителем, было хранить свою линию в добром здравии, никакой иной роли – в политической или общественной жизни – им не отводилось.

Итак, Кэйки вступил в дом Хитоцубаси. Эдоские сановники шептались, что, поскольку он выходец из Мито, его кровная связь с главной линией Токугава довольно призрачна. Но делать было нечего. Кии и Овари состояли в близком родстве с правящими Токугава, и доверие к сёгуну с подобной родословной было бы безупречным, но то, что Мито встал в очередь на наследование – случай беспрецедентный. Основателем рода Мито являлся Ерифуса, одиннадцатый сын Иэясу. С тех самых пор никаких брачных связей с прямыми потомками сёгуна выходцы из Мито не заключали, так что, хотя этот клан и считался одним из «трех знатных домов», единственная кровная ниточка, которая связывала его с Токугава через Иэясу, отстояла на два века. То, что Кэйки, младший отпрыск этой ветви, попал в претенденты на пост сёгуна, – дело из ряда вон выходящее.

Однако сёгун Иэёси остался доволен. Его любимая бывшая принцесса Сати, приходилась матери Кэйки сестрой, а сам Иэёси, соответственно, был ему дядей. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы сёгун начал питать расположение к мальчику еще до первой встречи с ним.

– Говорят, наш племянник – малыш смышленый и подающий большие надежды, – сказал он супруге.

Масахиро Абэ всегда держал ухо востро, поэтому заранее позаботился навести справки, обнаружил эту родственную связь и быстро оценил ее политическое значение.

После знакомства с Кэйки Иэёси еще больше привязался к мальчику. «Гёбукё, учись прилежно», – улыбался он племяннику, называя его наследственным титулом старейшин Хитоцубаси. Предыдущий глава семейства, юноша по имени Акимару, скончался как раз перед усыновлением Кэйки. В те времена вырастить из высокородного ребенка взрослого мужа было делом нелегким. Иэёси и сам был вторым сыном, он принял бразды правления от своего старшего брата, Такэтиё, который рано умер. Сёгун слыл человеком добросердечным и дурных чувств ни к кому не питал.

Следует отметить, что хатамото дома Токугава не были столь близки с Нариаки, князем Мито, как с представителями Кии и Овари. Последних они считали своей семьей, но на Мито посматривали немного враждебно, словно чувствуя глубоко укоренившуюся отчужденность. Одной из причин подобного отношения была слишком слабая кровная связь ветви Мито с древом Токугава, о чем уже упоминалось выше; другой – рожденная на земле Мито идеология «Сонно дзёи» – «Чти императора, изгони варваров», – имеющая целью свержение сёгуната и возвращение к единовластному правлению Небесного государя. Многие годы члены клана тратили огромные суммы на то, чтобы собрать оппозиционно настроенных ученых и ускорить их работу над колоссальным трудом «Дай Нихон си» – «История великой Японии», – насквозь пропитанным национализмом и монархическими настроениями. Это был своего рода поклон в сторону Киото[14 - В Киото находилась резиденция императора.] и откровенное оскорбление военных правителей. К примеру, в то время как последние превозносили до небес полководца Такаудзи Асикагу за его роль в реставрации власти Минамото, с точки зрения ученых Мито он являлся разбойником и изгоем, обвинялся в развязывании гражданской войны и изгнании из столицы законного императора Годайго.[15 - Император Годайго (1288–1339) в 1-й четверти XIV века возглавил антисёгунекий заговор, был отправлен в ссылку и начал войну с камакурским бакуфу и правящим военным домом Ходзё. Полководец Такаудзи Асикага (1305 1358) поначалу поддерживал мятежного императора, но в 1335 году отрекся от него и основал новый сёгунат.] Вместо этого они нахваливали выдающегося военного тактика Масасигэ Кусуноки, выставляя его образцом добродетели за то, что он, хоть и безуспешно, противостоял военному правлению.[16 - Полководец Масасигэ Кусуноки, выступавший на стороне Годайго, принял сражение с войсками дома Ходзё; потерпев поражение, прикрыл отступление императора и покончил с собой.]

Взгляд ученых из Мито на историю неизменно вызывал едкие комментарии бакуфу Токугава. «Мятеж у них в крови» – таков был вердикт совета старейшин, и на его основании строилось отношение вассалов сёгуна ко всем представителям клана Мито. По слухам, в этом семействе из поколения в поколение передавался тайный наказ, прозвучавший из уст Мицукуни Токугавы: «Если когда-нибудь разгорится война между эдоским правительством Токугава и киотоским двором императора, сложите оружие и служите Небесному государю». Позднее Кэйки собственными словами и поступками подтвердил, что этот наказ – не просто легенда, он действительно прозвучал много лет назад.

За это клан Мито и ненавидели. Кроме того, Нариаки считался весьма опасным вольнодумцем. Естественно, для сёгуна Иэёси он был фигурой нежелательной, от которой стоило избавиться. Однажды Иэёси в личной беседе с Масатоси Асахиной, своим главным поверенным в делах и начальником канцелярии бакуфу, отозвался о Нариаки как о «человеке, коего следует остерегаться». Однако обычно сёгун говорил о нем со своими подданными как о «выдающейся личности», имея в виду, что это государственный муж высокого полета, даже несмотря на то, что происходит он из столь незначительного семейства. Оба эти высказывания весьма характерны для здравомыслящего и уравновешенного Иэёси. Как глава дома Токугава, он смотрел на Нариаки и Кэйки беспристрастно, каждый из них занимал в его сознании свое собственное место. Более того, у него даже возникала мысль самому усыновить Кэйки, что подтверждает следующая история.

Одним из самых влиятельных лиц в окружении сёгуна являлся «главный глашатай высочайшей воли», своего рода личный секретарь правителя. При Иэёси пост этот занимал человек по имени Хонго. Видя, что его друг, начальник канцелярии бакуфу Масатоси Асахина, уже долгое время не получает прибавки к жалованью, Хонго со всем почтением поднял этот вопрос перед Иэёси.

Повод для повышения жалованья Асахины имелся: он отвечал за организацию охоты на оленей – освященного веками торжественного мероприятия, которое проводилось один раз в правление каждого сёгуна. Традиционно старший распорядитель охоты на оленей получал повышение на 500 коку, но отчего-то Асахина стал исключением.

И все же Иэёси ходатайство Хонго отклонил, сказав ему:

– В том нет необходимости. Асахина все равно вскоре поднимется на одну ступень с тобой, это всего лишь дело времени.

Замечание было очень важным, и не только для Асахины, но и для сына Нариаки из Мито. Когда Хитоцубаси усыновили Кэйки, Асахина начал прислуживать ему. Стань теперь Кэйки сёгуном, Асахина непременно получит должность «главного глашатая высочайшей воли» – самую высокую в бюрократическом аппарате военного правительства. Вот что имел в виду Иэёси, и вот почему с повышением жалованья можно было не торопиться. Из этого видно, что Иэёси прочил Кэйки блестящее будущее.

По замку быстро поползли слухи, что сёгун в частной беседе недвусмысленно высказался по поводу наследника. В штате замка состояла особая категория челяди – бодзу, или «жрецы». Они занимались случайными делами, такими, как, например, прислужить за обедом или подать чай, облачившись в жреческое одеяние, а также постоянно посещали усадьбы, которые каждый князь содержал в Эдо, и с готовностью выбалтывали любому желающему придворные тайны и сплетни. Суммы, которые им выплачивались за это, составляли неплохое дополнение к доходу.

Поскольку бодзу быстро разносили слухи, вскоре каждый князь был в курсе планов Иэёси. В мгновение ока имя Кэйки Хитоцубаси приобрело в Эдо невероятный вес. Вот какими способами решается судьба человека.

Вскоре в резиденцию Хитоцубаси стали стекаться даймё, высокопоставленные чиновники и хатамото, ищущие повышения. Обувь в прихожей выстраивалась в ряды, красноречиво свидетельствуя о нескончаемом потоке посетителей. Вышло так, что зерна самых заветных надежд Нариаки из Мито, много лет назад развеянные по ветру, все-таки дали ростки и заколосились в чужих душах. В итоге все эдоское сообщество стало уповать на его сына.

Но Кэйки, объект этого пристального внимания, был пока еще мальчишкой, которому больше всего на свете нравились физические упражнения. Однажды он гулял со своим слугой по берегу залива Синагава и увидел, как рыбак забрасывает сеть.

– Мне бы тоже хотелось попробовать, – заявил Кэйки, не желая слушать никаких возражений. В итоге он влез в рыбачью лодку и забросил сеть под руководством озадаченного инструктора. На деле все оказалось гораздо труднее, чем виделось со стороны. Сеть запуталась еще в воздухе и рухнула в воду сбившимся клубком.

– Да так ты только рыбу всю распугаешь, – усмехнулся рыбак, которому даже в голову прийти не могло, что это и есть тот самый знаменитый наследник рода Хитоцубаси. – Бросать нужно с подкруткой, чтобы она расправилась на лету, прежде чем упасть на воду. Вот как надо, смотри. А у тебя она камнем падает, и все дела. Ну, от новичка другого ждать и не приходится. Этому три года учиться надо, только тогда можно сноровку приобрести.

– Три года?! – поразился Кэйки.

Он заплатил за сеть, забрал ее домой и начал тренироваться в саду у пруда как одержимый. К концу месяца мальчик сумел отточить движения настолько, что сеть расправлялась в воздухе и плавно ложилась на воду. «Ха! Тот рыбак говорил, что на это три года надо, а я за месяц сумел!» – ликовал он.

Это невероятное упорство, которое сопровождало его всю оставшуюся жизнь, зародилось еще в раннем детстве. И хотя умение забрасывать сеть для человека его положения представляло весьма сомнительную ценность, нельзя не подивиться тому, что сын даймё ухитрился быстро и ловко освоить сложное мастерство, которое обычно с трудом постигали люди, чья жизнь напрямую зависела от этих навыков.

Токо Фудзита, ученый муж и один из самых мудрых советников Нариаки, прекрасно разбирался в людских характерах. Усмотрев в Кэйки необычайно одаренного ребенка, он начал бояться за его благоденствие и написал предостерегающее письмо Таитиро Такахаси, главному секретарю резиденции клана Мито в Эдо. В частности, в письме говорилось следующее: «Необычайная сила духа и ловкость могут навредить ему. Его блистательные успехи способны вызвать в людях зависть и недовольство, а сам он, увлеченный стремлением к совершенству, не заметит готовый обрушиться на голову удар. Скажите, пусть не выставляет своих достижений напоказ, а на людях проявляет покорность и почтительность».

«Нет ничего страшнее клеветы и наговоров», – утверждал Фудзита, проявляя глубочайшее понимание жизни и человеческой природы.

Примерно в то же время личный врач сёгуна, Соэки Ито, послал приватное письмо одному из приближенных Нариаки. Ито числился в неофициальной платежной ведомости Мито, за что с радостью выдавал им все секреты бакуфу. К подобному способу добычи информации о том, что происходит в доме Токугава и внутренних кругах сёгуната, прибегали не только Мито, но и все остальные кланы.

Содержание письма Соэки Ито было весьма необычным. В нем высказывалось мнение по поводу состояния здоровья Иэсады – нынешнего наследника сёгуна Иэёси. Сочетавшись браком в возрасте шестнадцати лет с принцессой Сати, Иэёси стал отцом двадцати трех детей, рожденных женой и наложницами. Почти все дети умерли во младенчестве; выжил только один – Иэсада, четвертый ребенок. Теперь ему было уже двадцать пять лет, но добрым здоровьем он, мягко говоря, похвастаться не мог. Ито заявлял, что у Иэсады «весьма слабая конституция». И добавлял: «Особым умом он тоже не блещет». Иными словами, умственные способности наследника были весьма своеобразными, если не сказать сомнительными. Далее в письме говорилось: «Когда он подхватывает простуду и за ним требуется непрестанный уход, слишком большое количество желающих позаботиться о наследнике придворных дам расстраивает его и ему становится только хуже. По этой причине приглядывает за ним только одна, к которой он привык. Учитывая такое безразличие к женщинам, он вряд ли когда-нибудь станет отцом».

Итак, по словам врача, Иэсада не питал интереса к противоположному полу и к воспроизводству потомства не имел ни склонности, ни сил. Далее Ито сделал одно замечание, проявив невероятную политическую прозорливость: как раз благодаря столь скромным умственным способностям Иэсады чиновники наверняка сочтут, что управлять им будет куда проще, чем его отцом-сёгуном.

Ясно, что придворный лекарь передал эти сведения, проявляя заботу об интересах Кэйки Хитоцубаси. Если бы Кэйки был усыновлен бездетным Иэсадой, он оказался бы вторым претендентом на пост сёгуна.

Однако все было не так просто. Враждебность по отношению к клану Мито была у бакуфу в крови, а кроме того, и чиновники, и придворные дамы предпочли бы видеть сёгуном человека, который готов слепо исполнять их волю, а не того, кто способен думать и действовать самостоятельно. Этот факт сомнению не подлежал. Не было никакой гарантии, что Кэйки выпадет шанс встать в очередь за властью.

Один человек, Ёсимити, монах из фамильного буддийского храма Токугава в Уэно, предсказал Кэйки иное будущее. Одаренный ученый и настоящий аскет, чьим единственным недостатком была невоздержанность в речах, Ёсимити обучался у великих мастеров, и с ранней юности ему предсказывали большую карьеру, венцом которой должен был стать пост настоятеля влиятельного храма. Однако он так и не сумел справиться со своим языком и продолжал высмеивать неосмотрительные поступки ближних, делая шокирующие разоблачения и пользуясь каждой возможностью предаться зубоскальству, пока остальные монахи не настроились против него, в результате чего острослова перевели в захудалую обитель.

Однажды Ёсимити увидел, как Кэйки Хитоцубаси молится в храме, и пробормотал: «У этого человека физиогномика точь-в-точь как у меня!»

Умение распознавать характер человека по чертам лица превратилось в хобби Ёсимити. О Кэйки монах сказал, что ему не быть ни правителем, ни полководцем – скорее всего, он станет весьма толковым советником. Иными словами, Кэйки не достигнет величия Хидэёси Тоётоми или Иэясу Токугавы, гигантов японской истории, которые сумели объединить страну; ему уготована гораздо более скромная роль управляющего – человека больших умственных способностей, но лишенного величия истинного правителя. (Кстати говоря, именно за это столь опрометчивое предсказание, которое было услужливо передано его собратьями людям Мито, Ёсимити вскоре сослали в захолустный храм.)

Кэйки между тем был нужен хороший помощник, который сумел бы стать его правой рукой. Нариаки попросил преданного Токо Фудзиту порекомендовать в слуги своему сыну образованного хатамото с твердым характером. Токо назвал Энсиро Хираоку, вассала сёгуната и человека неоспоримо честного.

Энсиро, четвертого сына обедневшего самурая по фамилии Окамото, усыновило в свое время семейство Хираока. Это был довольно эксцентричный молодой человек, преуспевший в учении, но относившийся спустя рукава к придворному этикету. Манеры его оставляли желать лучшего, к светским условностям он особого уважения не питал и даже отказывался кланяться в доме старшего по положению. В то время, когда поступило предложение стать слугой Кэйки Хитоцубаси, он занимал очень скромную должность в судебной управе без всякой надежды на дальнейшее продвижение. Поступив на службу к Хитоцубаси, Хираока получал возможность достичь головокружительных высот в том случае, если Кэйки станет сёгуном. Одним словом, предложение это было весьма многообещающим, и все же он с ходу отказался, заявив, что будет чувствовать себя на этом месте не в своей тарелке. Отказ Хираоки вызвал настоящую бурю. Находясь под впечатлением от необыкновенной искренности и прямолинейности этого человека, Нариаки вмешался и лично уговорил его согласиться.

В итоге Хираока все же поступил на испытательную службу к Кэйки, который в ту пору уже превратился в юношу. Жалованье слуге было установлено щедрое – больше, чем у самураев знатных кланов. Кроме всего прочего, в его обязанности входило подавать рис. В первый раз прислуживая своему господину за обедом, Хираока неловко подвинул к себе бадью, взял черпак и начал раскладывать рис по чашкам, но получалось у него не слишком хорошо, и каждый раз он рассыпал немалое количество зерен.

– Что, Хираока, разве ты не знаешь, как раздавать рис? – сочувственно поинтересовался Кэйки у своего подчиненного, который был на пять лет старше его. Он забрал у Хираоки бадью, черпак, чашки и продемонстрировал, как это делается. Сказать, кто кому прислуживает, не было никакой возможности.

Хираоку бросило в холодный пот оттого, что он так опозорился перед господином. В то же время бедняга ужаснулся действиям Кэйки. Какой еще даймё стал бы как ни в чем не бывало обучать слугу премудростям раздачи риса? Кэйки в очередной раз проявил себя человеком одаренным, для которого, казалось, нет ничего невозможного.

Еще один подобный случай произошел с недавно продвинутым по службе самураем по имени Рёдзо Ватараи, которому светская церемонность была так же чужда, как и Хираоке, и который, приехав в столицу сёгуната из далекого захолустья, еще не успел привыкнуть к своему новому окружению. Когда Кэйки организовал для братьев состязание в стрельбе из лука, Ватараи было поручено подбирать и подавать стрелы, но он оказался совершенно не готов к этому. Снаряжение было не боевое, а гораздо меньших размеров: луки длиной два с половиной сяку,[17 - Сяку – японская мера длины, равная 30,3 см.] стрелы – всего в один сяку; мишени находились на расстоянии восьми кэнов.[18 - Кэн – японская мера длины, равная 1,81 м.]Подобные соревнования издревле являлись придворной забавой, и для них были установлены строгие правила. Видя, что Ватараи пребывает в полной растерянности, Кэйки выступил вперед.

– Смотри, как надо! – сказал он и с энтузиазмом выполнил работу слуги.

Брить Кэйки волосы над лбом и поддерживать в порядке его прическу самурая выпало на долю другого слуги, Кацусабуро Игаи. Однако цирюльник из него вышел никуда не годный – он регулярно оставлял на голове Кэйки порезы. Ни разу не потеряв терпения и не проявив недовольства, юный князь в конце концов заявил, что сейчас покажет, как это надо делать, усадил Игаи на свое место и ловко побрил ему голову. Оставалось только гадать, где он мог постичь это ремесло, поскольку юноше его положения никогда в жизни бритву в руки не давали. Но ему каким-то непостижимым образом удалось с блеском справиться с этой задачей. Игаи был ошеломлен и восхищен одновременно. В самом деле, монах Ёсимити оказался прав: из Кэйки вышел бы прекрасный вассал или советник, ступи он на эту стезю. Родись он в семье торговца, наверняка достиг бы небывалых высот и на этом поприще.