На уроках сценарного мастерства. Том 1

– С медицинской точки зрения я нормальный, – успокоил его писатель. – В общем, не получилась у нас жизнь… Видите ли, она была недовольна, что я мало зарабатываю.

– А зарплата у вас сколько?

– А нам зарплату не платят, – ответил писатель. – Написал, взяли – получишь. Не взяли – извините, сосите палец.

– Как же так? – удивился Тихомиров. – Это несправедливо. Вы же целый год работали. Так было только в колхозе, и то в самые голодные годы. Целый год работаешь, а получать нечего. А сейчас у всех зарплаты хорошие. Люди хорошо жить стали.

– Вот именно, – сказал писатель. – Поэтому она мне все время талдычила: иди работать в школу. Я ведь учитель по образованию. А может быть, я когда-нибудь напишу гениальную пьесу и стану знаменитым и богатым…

– Конечно, станете, – утешил его Тихомиров. – Раз так сильно добиваетесь, станете. А сейчас, значит, не очень получается?

– Да получается. Но у нас тоже свои игры. Я принес в театр пьесу о неопознанных летающих объектах, а мне говорят, ты напиши что-нибудь о тружениках сельского хозяйства, область наша в основном сельскохозяйственная.

– Их тоже понять можно, – сказал Тихомиров. – Область и правда в основном дает хлеб, мясо и молоко.

– Их можно понять, – согласился писатель. – Но и меня пусть поймут тоже. Откуда я знаю тружеников сельского хозяйства, я ведь в городе родился, вырос, учился.

– Ну, труженики сельского хозяйства такие же нормальные люди, как и везде. Со своими, конечно, небольшими ненормальностями, – посчитал нужным добавить Тихомиров. – Я думаю, если так уж требуется про тружеников сельского хозяйства, почему вам бы не приехать к нам в колхоз «Стальной конь», пожить, поизучать?

– Сейчас не получится, – сказал писатель. – На изучение нужны деньги, а сейчас я на мели.

– Какие деньги в деревне? Поселитесь у меня, еда вся своя. Только бумага и чернила. Так возьмем в конторе. А если еще и беседу с народом проведете, с оплатой не обидим.

– Я подумаю, – сказал писатель. – Может быть, и воспользуюсь вашим предложением. А теперь давайте вернемся к вашей ситуации.

– Когда приедете, там все и обсудим, – сказал Тихомиров. – На месте все виднее.

Придя вечером с поля, Тихомиров сообщил Полине:

– Завтра писатель приедет. Я его пригласил у нас остановиться.

– А со мной не мог посоветоваться?

– Я вот и советуюсь. Но если ты против…

– Могу быть и против, – сказала Полина.

– Тогда я скажу Буянову, пусть у других устраивает. Можно к модистке.

– У нас будет жить, – отрезала Полина. – Но если ты хоть раз упомянешь имя этой…

– Не упомяну, не упомяну, – пообещал тут же Тихомиров.

Полина готовила комнату для писателя. На окно повесила новые занавески, стол застелила парадной скатертью и осмотрела критически комнату – на тумбочке стояло несколько книг, в основном по тракторам, нижняя полка была завалена нотными тетрадями.

– Слазь на чердак, – приказала она Тихомирову, – достань художественную литературу.

– Да он ее, может, читал, – сказал Тихомиров.

– Он, может, и читал, – отпарировала Полина, – но пусть знает, что и мы читали тоже.

– А какие брать?

– Какие поновее. Прошлый раз Нюрка полчемодана привезла.

– Ладно, – согласился Тихомиров и, приставив лестницу, полез на чердак.

Писатель приехал в полдень. Из вещей с ним был полупортфель-получемодан; такие сейчас выпускают – для чемодана маловат, для портфеля великоват. Он поздоровался с Тихомировым, а Полине поцеловал руку. Полина так смутилась от этого, что тут же спрятала руку под передник.

Парторг Буянов заранее приготовился к визиту писателя. На столе лежали кипы амбарных книг и папок.

– Мы вам подготовили документацию, – пояснил Буянов, – чтобы вы могли проследить динамику роста хозяйства.

Писатель прикинул на вес амбарные книги.

– Не беспокойтесь, – заверил его Буянов, – мы все это перевяжем в два пакета, чтобы руки не оттягивало. – Буянов достал моток веревки, и они с Тихомировым быстро и ловко соорудили два внушительных пакета.

– Теперь мы готовы ответить на ваши вопросы, – сказал Буянов.

– Вопросов нет, – сказал писатель. – Поживу, познакомлюсь. Вопросы будут потом. С вашего позволения, я забираю все это на квартиру.

– Забирайте, – сказал Буянов. – Тихомиров останется. У нас сейчас самая горячая пора – сев. Кое-какие проблемы надо обсудить.

Писатель забрал пакеты, а Тихомиров и Буянов остались вдвоем.

– Да, – сказал Буянов. – Несолидный все-таки писатель. Как понять? Ботинки его видел? По пятнадцать рублей. Мой младший в восьмом классе, а такие отказывается носить. Не модно! А пиджачок? Двадцать семь рублей. Витебская швейная фабрика.

– Встречают по одежке, – возразил Тихомиров, – провожают по уму.

– Не знаю, как мы его будем провожать, но ничего, кроме неприятностей, от него нам не будет, попомни мое слово.

– У тебя какие-то факты есть? – насторожился Тихомиров.

– Нет у меня фактов, – вздохнул Буянов, – но я знаю одно: если человек носит ботинки по пятнадцать рублей, это опасный человек, потому что ему плевать, что о нем подумают люди.

Вечером писатель и Тихомиров шли по деревне. Информация по деревне распространяется мгновенно, поэтому писателя рассматривали особенно пристально. Особого впечатления он не произвел. На нем был серый, по-видимому, много раз стиранный плащ и простецкая кепка. Деревенские парни были одеты несравнимо лучше: почти на каждом была импортная куртка со множеством пряжек и молний.

Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперед, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.

За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.

– Выходи, Иван, – попросил его Тихомиров.

– Не хочу, – сказал Пехов. – Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. – Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:

Прощайте, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает, —