Волчьи тропы

Волчьи тропы
Андрей Евгеньевич Фролов

Раумсдаль – это не только мечи, вера в древних Богов и заклятые пули, это надёжное плечо друга в битве, самостоятельный выбор своей судьбы, бесконечная дорога под кругом Мидгарда. Эта сага не только вымысел скальда…

Когда-то его звали Михаил Жаров и он был механиком «Убежища?45». Отныне он называет себя Ивальдом, сыном Орма Змеёныша. Теперь он дверг-кузнец из Волчьей Крепости, хирдман конунга Торбранда. Долгий путь предстоит пройти бывшему подземнику, чтобы понять странных северян. Путь военных походов, пролитой братской крови, героических схваток… Спор о хозяевах Сибири вспыхивает с новым, невиданным ранее ожесточением.

Андрей Фролов

Волчьи тропы

Раньше я не верил. Трудно сказать, конечно, что не верил ни во что. Но так, как научили меня, подчас ценой собственных жизней, верить эти странные люди, я не верил никогда. А уж прожил, как сам считаю, в нашем опасном мире не так уж и мало длинных лет… Или зим, как правильнее. Зима – она ведь лета старше.

Они действительно многому меня научили… Словно подарили вторую жизнь, как сами это и объясняют. А в скором времени вслед за ними начал объяснять и я. И знаете, наверное, мне действительно этого не хватало – пусть даже навязанного силой, но участия, присутствия в некой схеме, надежной и прочной, как камень. Как гранит. Как этот круг людей.

А еще, может быть даже самое главное, эти люди научили меня надежде. Надежде на лучшее, да что там – все той же самой вере в себя и плечо побратима, что стоит рядом. Научили на самом деле верить, что холодные снега долгой зимы Фимбульветр еще не ложились на многострадальную Землю, возвещая о Конце Времен, а это значит, что у человека все еще остается шанс. За который, как это ни тяжело, так часто нужно сражаться. Они научили меня изменять путь и добиваться своего, хоть зачастую и очень высокой ценой. Такие простые, жестокие и странные люди…

Мир не умер, не верьте слухам. Те, кто считают так, убоги и бедны, они достойны лишь жалкой доли своей судьбы, которую оказались так и не способны изменить. Каким бы страшным, непредсказуемым или опасным он не являлся нам порой, это все же живой, пышущий красками Мир, за который, наверное, даже стоит умереть. Изменив себя, я не стал великим воином или героем, но сейчас хочу поделиться с вами бесценными крупицами приобретенного сокровища – этой нерушимой, закаленной в крови друзей верой, пронесенной через века. Даю вам слово, что пока существуют люди, подобные этим, до Зимы, до белого погребального савана, несущего человечеству покой и забвение, еще так успокаивающе далеко…

Сага первая

I

Бросок был хорошим. Пожалуй, можно было даже сказать – лучшим за все сорок последних. Нож все еще гудел, на полклинка утонув в изгрызенной доске мишени, а напарник Михаила коротко хохотнул, едва ли не подпрыгивая на месте, и хлопнул в ладоши, раскидав по останкам дома эхо.

– Десяточка!

Михаил поднял глаза. Действительно, десяточка… Что-то радостно бурча себе под нос, Владимир перебрался через перевернутый диван, подошел к стене и один за одним с натугой выдернул из мишени все три ножа. Оскалился, горделиво оборачиваясь к напарнику, и убрал оружие в чехлы наплечной портупеи. Поправил оттягивающие пояс подсумки, искоса взглянул на карлика, прищурился.

– Не подкачают? – Владимир неожиданно, словно нож метнул, сменил тему, возвращаясь к нудному разговору. – А, Миш?

Тот не ответил, вздохнул, откидываясь на спинку стула, и снова поднял взгляд к потолку. Он, конечно, тоже ожидание не любил, но и нервничать, как Володя не собирался. Придут они, придут, ведь тысячу раз уже говорил… Да и вообще, сказать честно, сейчас Михаила, против собственной воли опять погрузившегося в привычное состояние, занимал совершенно другой вопрос, нежели запаздывающие на встречу контрабандисты. Он попытался сосредоточиться, старательно выискивая в окружающей его природе ускользающий из-под носа ответ, но напарник снова не давал.

– Понимаешь, Миш, когда много времени ходишь, – он намеренно сделал ударение на последнем слове, подчеркивая независимый статус, – привыкаешь быть готовым ко всему… Ну, например, – он отбросил ногой гнилую доску, подходя к ярко освещенному солнцем окну, возле которого и сидел Миха, – они действительно неплохо вооружены?

– Владимир, – неторопливо изрек Миша, сдерживая очередной вздох, – я уже неоднократно рассказывал тебе, что это за люди. Это мои знакомые, партнеры, если угодно… Опасаться нечего, поверь мне. А вооружение?.. Ну, как ты сам думаешь, какое необходимо вооружение группе, собирающейся проделать полсотни километров марша с мешком денег за плечами?

Володя покачал головой, словно собирался оспорить слова напарника, но ничего не сказал и только поправил на голове широкополую шляпу. Отошел вглубь дома, к лежакам, которые они соорудили еще двое долгих суток назад, как только пришли в деревню. Задумчиво глядя в ободранную стену, напился из плоского бурдюка. Отложил на покосившийся стол и легко опустился на корточки к спальным мешкам, придвигая к себе две кожаные сумки, содержимое одной из которых через несколько часов если не сделает их миллионерами, то обеспечит безбедное проживание на ближайшую пару лет уж точно.

– Полсотни километров марша… – задумчиво пробормотал он, и от Михаила не укрылось, как, протянувшаяся было к сумке, рука рейнджера невольно легла на потертое ложе старенького арбалета. Словно невзначай, Володька все же притянул оружие к себе, проверил тетиву и сдвинул с бедра на пузо короткий открытый колчан.

Миша равнодушно вперил взгляд в пролом окна и вновь вернулся к так и не решенному с самим собой вопросу, приготовившись опять погрузиться в бесплодные раздумья. Над заброшенной деревней стояла тишина и только где-то на противоположной окраине изредка хлопала неугомонная ставня. Зря он, Володя, так суетится. Придут, посмотрят, ну может поторгуются для формы, хотя цену уже обговорили… Сколько раз сам Миха им товар сдавал? Много… Хотя, наверное, такая уж у бродяжника жизнь – в постоянном недоверии к миру. Невольно отвлекаясь от раздумий, Михаил бросил косой взгляд на напарника, возящегося с арбалетом в дальнем углу комнаты. И невольно поднял руку к груди, мозолистыми пальцами касаясь висящего под брезентовой курткой сокровища – противопехотной гранаты. Есть, конечно, и ножи и арбалет Володькин, да и у самого Михи тоже самострел добрый, но эффект, производимый на людей древней гранатой, всегда был наиболее ошеломляющим… Хотя всей своей простой и сильной душой Миха действительно верил, что до этого не дойдет.

– Пойду, пошатаюсь, – Володька вдруг двинул к дверному проему, мгновенно исчезая в высокой траве, по-настоящему непроходимой стеной окружавшей дом, и Миха заметил, что арбалет взведен.

– Ну, пошатайся, – негромко пробормотал сомкнувшимся за рейнджером кустам. Он с неприязнью вдруг понял, что опять начинает завидовать. Легкой походке, умению пройти через камыш, не потревожив птиц, ловкости и скорости напарника. Поерзал, отгоняя назойливые мысли, и посмотрел вверх, в июльское небо. Туда, где жил так и не решенный Михой вопрос.

Яркий день заглядывал в брошенный дом, гулял по пустынным улицам, умывался в темном колодце и усмехался над ломающим голову подземником, забавляясь его умению искать вопросы там, где любой другой, будь это хоть Горожанин, хоть Светящийся, просто прошел бы мимо.

Миша запросто мог ответить, отчего встал станок, как заменить систему водопровода в нижних этажах Убежища, сколько секунд калили клинок или как снова поставить на колеса сожженный отродьями тягач. Многие улыбались, качали головами, наблюдая, как он устанавливает контакт с найденным последней экспедицией на Поверхность старинным кинескопом, но умения и знания Михины оспаривать не брались, в случае любой поломки или нужды обращаясь именно к нему. И это не только в Сорок Пятом Убежище…

Сегодня же Михаил почувствовал, что двухдневное сражение им проиграно. Едва ли не с тоской поднимая глаза к дырявому потолку, он допускал самые смелые и отчаянные теории, но ответ так и не приходил.

Каким образом сорвало крышу, совершенно не покорежив стен и потолочных перекрытий, щербатыми оскалами дыр обращенных к ясному сегодня небу, Михаил понять так и не мог. Не один раз уже неторопливо обошел избу по периметру, осторожно и терпеливо перебираясь через завалы старой мебели и нанесенного ветром хлама, несколько раз взбирался под самый потолок, с необычайно умным видом осматривая срезы стен, и удрученно возвращался на прежнее место.

Миша еще немного придвинул к окну стул, догоняя ускользающий по грязному полу луч солнца.

Конечно, крышу могло рвануть взрывом, но тогда почему у стен такие ровные и не обоженные срезы? Кроме того, взрыв бы наверняка нанес еще большие повреждения самому дому, а то и поджег… Ураган, торнадо или смерч Миха просто отметал – произойди такое, и дом стал бы похож на высосанную яичную скорлупу, а так вроде даже кое-какая мебель цела. Ударная волна? Тогда крыша наверняка должна была находиться где-то в относительной близости, а в ближайших огородах и улицах Михаил ничего не нашел. Самую последнюю версию – что кто-то забрал крышу трофеем, осторожно сняв со здания – Михаил не принимал из-за нелепости… Хотя в наше время вообще все возможно.

Он заворочался на стареньком стуле и тот предупредительно застонал, заставляя седока перенести вес вперед. Старые вещи. Может быть, еще довоенные. Миха еще раз скользнул взглядом по нависающему над домом синему небу и тяжело вздохнул. К старательно подавляемому чувству нетерпения начало примешиваться что-то еще более противное и свербящее, как происходило всегда, когда Михаил не мог найти ответа на поставленный перед собой вопрос. Вопрос, касающийся Вещей.

Вещей любых, от пистолета до газонокосилки, чего угодно когда-либо сотворенного руками человека. Вещи говорили с Михой и он отвечал им. Заботой, уходом, одолжением второй жизни. Ржавый бак на берегу озера, моток каленой проволоки в кустах, кожух от двигателя или разбитая керосиновая лампа – все эти предметы в пальцах Михаила отвечали лишь на два вопроса: «откуда это?» и «что из этого можно сделать теперь?!». Потому что Миха был кузнецом. Незаменимым кузнецом.

Не в привычном понимании этого слова, от которого человечество и его боковые ветки отделяло несколько веков, но в расширенном. Были в этом слове и отсветы пламени горна на прокопченном лице подземника, когда из куска мертвого железа рождается клинок ножа; были тут часы долгой и кропотливой работы над заваленным инструментами и деталями столом, когда из горы пружин и болтов выходил удобный и надежный самострел; были сотни метров проволоки, искусно превращаемые в вязь кольчуги. Дерево, железо, пластик, ткань и глина – все было подвластно кузнецу.

Сила и решительность, пальцы, способные согнуть гвоздь, и плечи, на которых так удобно и весело катать детишек. Вещи говорили с Михой и он говорил с ними в ответ.

Конечно, были моменты, когда накатывала тоска. Зависть, уныние и что-то еще… По непрочитанным книгам, по неистоптанным дорогам, по небу, купол которого на протяжении всей жизни, как повелось издавна, заменяли стены и перекрытия родного Убежища. Вот Володька! Сколько лет рядом, а ведь их даже сравнивать нельзя – один ловкий и быстрый, второй неторопливый и упорный; тот стройный и высокий, этот в полтора метра не укладывается, руки до колен, в плечах шире двери; там ум, отточенный напряженной борьбой за Поверхность, тут стремление отрыть еще одну шахту и страх ко всему, что движется больше чем на двух ногах. Незаметно для себя, Миха тяжело вздохнул, машинально отламывая от гнилого подоконника маленькие щепки. Иногда он думал, что лучше бы ему было родиться все же человеком. Пусть даже на Мертвых Землях. Пусть даже с рождения обреченному на медленную смерть без потомства. Умелый, нужный, почитаемый, словно добрый клинок в семье охотника, но не человек…

Наблюдая, как тихо и стремительно Володька пересекает колодезную площадь, прислушиваясь к окружающей тишине и всматриваясь на скатывающуюся с горки дорогу, Миха залюбовался напарником. Жить Наверху – это по-другому. Опаснее, интереснее, живее, загадочнее. Убежища – «Ваулты», как говорили приходившие по прошлой зиме Миссионеры, действительно изменили поколения проживших в них людей, создав очередное ответвление в линии развития человечества и его современных подвидов. Хранители подземелий, собиратели последних крупиц технологий и чистой, незараженной Светом крови. Почетно?

Владимир еще раз обошел площадь, приблизился к колодцу, откладывая арбалет на край сруба, и неторопливо умылся из жестяного ведра. Вдруг неожиданно поднял голову, словно поднятый с водопоя зверь, и резко повернулся в сторону убегавшей в далекий лес дороги. Миха, чувствуя, как замедляется дыхание, медленно поднялся, скрипнув стулом и едва его не уронив. А рейнджер тем временем подхватил арбалет и бегом припустил в сторону их дома – единственного, что стоял среди десятка себе подобных, но без крыши. Правильно Вовка решил: подумают – не станет человек в таком, насквозь дождем пробиваемом, себе убежище делать, и обойдут, не заподозрив.

Рейнджер бежал пригнувшись, легко и быстро, словно по-кошачьи, и это сразу навевало тревогу, неясные такие мысли о засевших в подсолнухах стрелках. Миха прикоснулся рукой к груди, отгоняя мрачные думы. Но уже кольнуло в сердце, не отпуская, словно предчувствие… Если уж его напарник встревожен, значит и ему пора как минимум собраться – не станет Володька просто так в опасность играть. Ничего не будет, конечно, но приготовиться надо.

II

Володя нырнул в дом ровно тогда, как Миха вешал на плечо короткий самострел. Прыгнул к окну, пригибаясь за подоконником, и прошипел, почти не оглянувшись.

– Пешим маршем, говоришь?!

Кузнец замер, непонимающе всматриваясь в пустую площадь, и приготовился было ответить на обидный тон, как тут услышал сам, еще раз невольно сравнив свой слух со слухом напарника. В воздухе, нарастая с каждой секундой, рождалось рычание автомобильного двигателя. Владимир сдвинулся в сторону, откидывая шляпу на спину, и приподнял арбалет. Миха взял сумку.

– Ты выходишь и встаешь тут, – негромко повторил Володя то, что они уже не один раз обсудили за время пребывания в деревне, – стоишь боком, сумку с плеча не снимаешь. Постарайся, что бы все, кто рядом, были мне видны. Обрез свой взведи и держи под рукой, чтоб сорвать легче было, и в случае чего…

На дорогу, подпрыгнув на ухабе, вылетела машина – открытый багги, оплетенный сверху каркасом труб и поручней. Рванулась, словно хотела спрыгнуть в кювет, выплюнула из направленных в небо труб две полосы грязного дыма и, подняв стену желтой пыли, по главной улице понеслась мимо домиков. Мотор ревел, дребезжал и ругался, заглушая маты сидящих в машине людей. Володька обернулся, поднимая вверх три пальца и Миха кивнул. Багги прошел еще метров двадцать, вылетая на площадь, и резко затормозил, едва не врубившись в колодец. Поднятая в воздух пыль медленно оседала, покрывая машину и людей тонким желтым слоем.

– До колодца около двадцати шагов, – Володя не поворачивался, не спуская с прибывших глаз, – к ним не ходи, лучше пусть поближе подтянутся…

Мишка в последний раз кивнул, просовывая голову в ремень сумки, и неторопливо вышел из дома.

Люди выпрыгивали из машины, медленно, настороженно оглядываясь на окружающие площадь дома, заросли кустарников и высокую траву, оккупировавшую мертвую деревушку. Пыль, словно снег, продолжала оседать. Вот самый высокий из контрабандистов, тот, что сидел на запасном колесе, на самой корме, спрыгнул на землю, вынимая из машины одноствольную охотничью винтовку. Второй – лысый коренастый крепыш, уверенно вертел в руках подводное ружье. Злая дрянь – метровая железная стрела… Третий – водитель, весь затянутый в черную кожу, оставлять машину не торопился, так и не глуша мотор. Владимир собрался, до боли в пальцах сжав ложе арбалета. На площади, очень громко продираясь через кусты, появился Михаил.

Кузнец вышел, приветственно поднимая руку, и высокий помахал в ответ. Миха приблизился немного, словно ожидая, что ему пойдут навстречу, и замер, невольно поглядывая на позицию Владимира. Высокий что-то сказал лысому, положил ружье на плечо и неспешно направился к подземнику. Лысый же, с виду лениво, отошел к колодцу, и неожиданно для Владимира принялся разглядывать отпечатанные в пыли следы. Володька тихо матернулся. Крепко. Так, что умей он убивать словом, как Светящиеся, лысый уже был бы испепелен.

Тем временем Миха и высокий контрабандист встретились. Встали боком к дому, начали говорить. Метров пятнадцать, а то и меньше. Владимир чуть отодвинулся, готовый мгновенно вскинуть в окно арбалет.

И тут понял, что в доме еще кто-то есть…

Прыгнул в сторону, сбивая оставленный Мишкой у окна стул, и начал разворачиваться, как тут за спиной лязгнуло. Глухо зазвенела тетива и в следующий момент Володя понял, что его разворачивает уже в другую сторону. Сорок сантиметров арбалетного болта пригвоздили ногу к стене, а стрелок внезапно подскочил, дважды ударив ногой. Один раз в арбалет Владимира, выбивая из руки, а второй раз в грудь, заставляя упасть и задохнуться. Упал, обеими руками вцепившись в пробитое бедро, и жадно начал глотать гнилую деревянную пыль. Перед глазами возникли массивные подошвы армейских ботинок, потом его подняли за ворот куртки и посадили, прислоняя к стене.