Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Когда Тамара шла обратно в общежитие, с ней рядом бежала охрана… Вернее сказать, бежала не рядом, а на некотором расстоянии. Сперва просто удивлялась Тамара, что пустеет перед нею улица. Шагов за пятьдесят вдруг исчезает народ: заходит в ограду, удаляется в поперечные улочки, двигается дальше куда-то… Только никого возле Тамары не оказывается, идет она по улице одна. Так и шла до самого общежития через полгорода, словно гуляла одна по улице. Просто чудесно прошлась!

Только перед дверями общежития обернулась Тамара и тогда заметила собачку… Маленькую такую, лохматую, черную, размером чуть больше таксы. У собачки острые бусинки красненьких глаз сверкнули так, что видно это было очень хорошо даже с расстояния метров в тридцать… Это была очень обычная дворовая собачонка, самая настоящая шавка; но уверена была Тамара, что мало кто решил бы по доброй воле подойти к этой собачке или долго смотреть на нее, вызывать у собачки интерес.

Так и ходила Тамара весь год к Лукерье Алексеевне. Через весь большой и шумный город, через дурной пьяный пригород, и ничего дурного не случилось.

Только раз захотела Тамара подойти к собачке поближе после какого-то студенческого праздника… Но собачка тут же повернулась и побежала, сохраняя то же расстояние – примерно тридцать метров. Тамара как-то сразу почувствовала, что подходить к этой собачке не надо, и никакой настойчивости тоже не надо проявлять.

Эту историю я записал в конце 1990-х. Тогда, в конце 1970-х, общаясь с Тамарой, я записывал только некоторые, особенно интересные фрагменты, диалоги, детали длинных историй. Сейчас записал полностью все, как рассказали, продаю, за что купил.

Не буду врать, что был лично знаком со старушками. Ульяна Тимофеевна давно уже померла, и даже вещи из ее сундучка предусмотрительные родственники сожгли: кто его знает, что может произойти с Тамарой, если она их возьмет…

Знакомить с Лукерьей Алексеевной Тамара категорически отказалась, и единственно, кого я видел своими глазами, это собачку. Маленькую, черную и лохматую. Очень обычную собачку. Но, когда я пошел в сторону собачки, она не стала убегать, вот в чем дело.

Собачка, как кошка, сложила спину дугой, повернула в мою сторону морду, оскалилась и стала прыгать в мою сторону. В каждом прыжке делала она не меньше полуметра, и я не смогу описать, какая мерзкая, отвратительная стала собачья улыбка. Я даже не мог представить себе, что вообще может существовать собака, вызывающая такое отвращение, как эта черное лохматое животное. И глаза… Крохотные, багрово-красные, они как будто испускали лучики; было в этих глазах что-то от скверного сна, дурного полуночного крика, кошмара, когда не понятно, что происходит в реальности, а что померещилось.

Нет, как бы я ни описывал, у меня вряд ли получится. Но поверьте: это было и страшно, и невыразимо, чудовищно мерзко. Находиться рядом с собачкой я просто физически не мог и быстро забежал в подъезд. А когда выглянул из окна второго этажа, собачки уже нигде не было.

В город, где тогда учился мой друг, я приехал последний раз в 1993 году на научную конференцию и прошелся, конечно, по знакомым улицам, доставил себе удовольствие. Но, куда ходила Тамара, я не знал и не знаю, с самой же Тамарой потерял всякую связь. Какова ее судьба – представления не имею.

Мой друг тоже не вспоминал о Тамаре много лет, они ведь были только одногруппниками и года три жили в одном общежитии. Знаю только, что Тамара поступала в медицинский и не поступила. Потом с теми же баллами ее взяли в университет, она закончила его… Наверное, после университета Тамара уехала домой. Мой друг тоже отучился, вернулся в Красноярск и стал трудиться в Институте леса и древесины. С 1994 года он преподавал в одном итальянском университете… Там не получилось закрепиться, он вернулся в Красноярск и начал преподавать в местном Университете. Карьеры не сделал, докторской не защитил и очень страдает из-за этого.

Вот и все.

«Человек лесов»

В 1940-е годы журналисты стали расспрашивать индейцев Калифорнии: мол, правда, есть такое существо – «человек лесов»?

– Матерь божья! – удивились индейцы, – Неужели белые наконец-то узнали об этом?!

    И. Акимушкин

О встречах со «снежным человеком» в Сибири ходит невероятное количество самых различных историй. Большая часть из них, конечно же, просто катастрофически недостоверна. Мало ли, какого рода бред может приключиться с пьяных глаз? Тем более огромное мохнатое существо с классическими атрибутами нечистой силы в виде горящих красным огнем глаз, с сочетанием во внешности человеческих и звериных признаков – как тут разделить вполне земное, хотя и редкое существо, и того, кто должен приходить «в гости» к нехорошим, сильно перепившимся людям?

Само название «снежный человек» на редкость неудачно, так же как совершенно не подходит ни тибетское йети, ни шерпское голуб-яван. Тогда уж надо применять одно из названий, родившихся у сибирских народов: куль, чучуна, тоотек и так далее. «Реликтовый гоминоид» – то есть пережившее свой век существо, родственное человеку – слишком «научно», да и не знаем ведь мы, что это за создание, насколько нам родственно. Самое приемлемое, по-моему, это буквальный перевод с некоторых индейских языков: «человек лесов». Это и нейтрально, и поэтично в то же время, а главное – достаточно точно.

Одно время мой дядя, член-корреспондент Академии наук СССР, входил в комиссию, проверявшую данные экспедиции Жанны Иосифовны Кофман.

Мария-Жанна Кофман, дочь французского еврея-коммуниста, – человек очень непростой судьбы. Были в ней и аресты за попытку бежать обратно во Францию, и работа врачом в сталинских лагерях, приключения совсем иного рода – прекрасная альпинистка, Жанна Иосифовна с 1942 года стала командиром бригады инструкторов по альпинизму, готовила солдат к боям в горах. Участвовала в снятии с Эльбруса флага, установленного нацистами в 1943 году.

В середине 1950-х друзья-альпинисты познакомили живущую в Серпухове Жанну Иосифовну с величайшим энтузиастом изучения «человека лесов» – Борисом Федоровичем Поршневым. Она участвовала в Памирской экспедиции Академии наук 1958 года по поискам «снежного человека». Это существо не нашли, и Академия наук давала все меньше средств для его поимки. Тогда Жанна Иосифовна в 1960 году на свои личные средства основала в Сармаково, в Кабардино-Балкарии, базу экспедиции, которая продолжала сбор сведений об «алмасты».

В 1987 году М.-Ж. Кофман основала Российское объединение криптозоологов и долгие годы была его председателем. А сведений о «человеке лесов» собрано было немеряно. Пресса увлеченно вопила про сотни случаев встреч со «снежными людьми»; получалось так, что по Абхазии вообще «снежные люди» ходят чуть ли не толпами, и каждый пожилой абхаз имеет среди них личных знакомых.

Вот дядя и входил в комиссию Академии наук, которая честно встречалась со всеми информаторами Жанны Иосифовны и вынуждена была прийти к выводу: увлеченная Ж. И. Кофман, мягко говоря, слишком часто шла на поводу у своей «идеи фикс».

Комиссия выяснила со всей жесткостью: многие рассказы и записаны были только из-за плохого знания языка. И потому, что сотрудники Жанны Иосифовны откровенно подсказывали местным жителям ответы.

Выходит комиссия на старика, который еле говорит по-русски, но Жанне Иосифовне очень подробно рассказывал о встрече со «снежным человеком», на котором была шерсть и надбровные дуги. Комиссия задает ему вопрос уже через переводчика: а какие у «снежного человека» были надбровные дуги?

– А вот такие, как у тебя! – ткнул дед в очки члена комиссии.

– И у него надбровные дуги? – уточнили, показывая еще не одного «очкарика».

– Да! Да! – радостно подтвердил дед: наконец-то его правильно поняли.

– А какая на нем была шерсть? – спрашивала комиссия, уже трепеща от предвкушения. И дождалась.

– На тебе вот шерсть, – абхазский дед показал на свитер одного из членов комиссии.

– На «снежном человеке» была такая же шерсть?

– Нет, на нем была длиннее, примерно как вот у этого… – показывает дед на другого члена комиссии.

Перлом работы комиссии стала находка «снежного человека» – инженера Гоги из Тбилиси, очень обиженного на одного абхазского долгожителя. Инженер размечал трассу для будущей дороги через Большой Кавказский хребет в совершенно ненаселенных местах, выше уровня лесов. Было жарко, инженер разделся, оставив на своем организме только болотные сапоги и черные семейные трусы. Он шел через высокотравье, слушал басовитое жужжание шмелей, радовался жизни, и вдруг…

Потом деда, разменявшего двенадцатый десяток, много раз спрашивали: ну зачем он построил на своих горных пастбищах туалет?! Старик только сердился, объясняя на всех знакомых ему языках, что хозяин – барин, что вот захотел – и построил. Еще труднее объяснить, зачем старик приделал к сортиру огромный висячий замок и запирал его на ключ. Но, во всяком случае, замок он приделал, запер сортир на ключ, перед тем как угонять отары вниз, в теплые абхазские долины.

Самое иррациональное в этом, что дед ни разу не сходил в этот сортир, что вызвало новые вопросы: зачем строил?! От рациональных вопросов дед только приходил в еще большую ярость, шипел и плевался от злости. Вот сделал он сортир, и все тут!

В отличие от деда инженер Гоги не отказывался от попыток рационально объяснить свое поведение:

– Вижу – сортир… Деревенская будочка. Я – искать, кто тут живет. По карте – никого нет, а сортир стоит. Никого нет! И следов человека никаких нет! Тогда я и залез в сортир…

– Гоги, да зачем «залез»? Вокруг же безлюдье! Никого! Сиди себе в душистой травке, любуйся на горы…

Гоги долго думал, шумно вздыхал: очень хотел честно ответить авторитетной комиссии из Москвы и Питера.

– Понимаете… Такой он был таинственный, сортир. Ну подумай сам – это же загадка! Тут все что угодно подумаешь: Атлантида! Космические пришельцы! Параллельные пространства! Как сами не понимаете, надо же было проверить, что в нем особенного, в этом сортире?!

– Думал, там вход в параллельное пространство?

– А зачем тогда заперли, а?!

Очень может быть, дед как раз предвкушал, как весной поднимется с отарами на летние пастбища и лично обновит свою постройку. Если так, особенно понятно, почему он пришел в такую ярость. Потому что вокруг сортира все было истоптано, будто бегало сто человек (это Гоги искал местных жителей), замок с его любимого сортира цинично сбили валуном, а в самом сортире – дед ясно увидел сквозь приоткрытую дверь – сидел кто-то огромный, черный и издавал невнятное рычание.

Рычание стало единственным моментом, по поводу которого Гоги стал очень немногословен:

– Болел, дорогой… Понимаешь, сильно болел… Такое питание…

…А тогда дед как увидел, так сразу понял: в сортир забрался «снежный человек»! Он помнил, что его дед застрелил одного «снежного человека», когда «снежный человек» таскал его кур из курятника. Но это значит, у «снежных людей» кровная вражда с его родом! Он тут один, без могучих семидесятилетних сыновей-защитников, без юных сорокалетних внуков, которых пора учить благородному делу кровной мести…

Но дед, конечно же, не растерялся! Храбрый защитник своих стал и родной земли, он стал поднимать и кидать камни в сортир, метясь в сидящее в нем существо. Черный, страшный, мохнатый выскочил из сортира, стал метаться и страшно орать на нечеловеческом, никому не понятном языке (орал Гоги по-грузински, но деду был что грузинский язык, что вой волков; вой волков даже, наверно, понятнее).

В конце концов камни стали попадать в Гоги, дед мог торжествовать – он победил, он прогнал страшного «снежного человека»! Разъяренный Гоги написал в милицию заявление листах на пяти, приложив справки о своих ссадинах и синяках. Жанна Иосифовна как-то не обратила внимания, что Гоги побили как раз там, где дед одолел «снежного человека», и сделала вывод: рассказ абхазского деда вполне достоверен!

Это въедливые, скучные члены комиссии, чуждые истинной романтике, отыскали Гоги – «снежного человека», расспросили его, даже свозили на место происшествия, чтобы снять все вопросы. Дед признал Гоги и даже принес ему свои извинения. Гоги тоже извинился перед дедом за осквернение его сортира… В общем, идиллия, но, конечно же, к «реликтовому гоминоиду» история не имеет отношения.

Кстати, истории про «снежного человека» поступали и из Сибири, с Саянских гор. Комиссия их тоже честно проанализировала, но даже выезжать в Саяны не стала: все до единого истории были сочинены явно с сильнейшего похмелья.