Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане

По некоторым “келейным” сведениям мы узнали, что большинство команды революционерам не сочувствуют, считают, что произведенный бунт есть страшное преступление и убийство. Многие при случае стараются сделать что-нибудь против успеха мятежа. При обстрелах судов из орудий снаряды цели не достигали. Были случаи “заклинивания” орудий. Главари чувствовали эту затаенную ненависть и готовность противодействия. Но комитет держал власть страхом, террором, решительными, беспощадными действами.

В 11 часов один из вестовых принес нам обед. Войдя в каюту и увидев нас, он всхлипнул и тихо сказал:

– Что сделали, что сделали.

Это подслушал часовой, и вестовому попало. Хотели его убить, но не решились.

Выйдя в море, крейсер пошел по направлению к Ревелю. В море встретили миноносец “Летучий”, под командой лейтенанта Николая Вельцина. Миноносцу был поднят сигнал “присоединиться”. Красный флаг был спущен, и поднят снова Андреевский. Ничего не подозревая, миноносец приблизился, но когда он понял положение, то повернул и стал уходить полным ходом. По нему был открыт огонь из орудий, но безрезультатно.

Подходя ближе к Ревелю, встретили финский пассажирский пароход, идущий из Гельсингфорса. Заставили его остановиться, спустили и послали шестерку, потребовали капитана. Приехал финн и на расспросы ответил, что действительно в Свеаборге, крепости Гельсингфорса, было восстание гарнизона, были беспорядки и на кораблях. Но теперь все подавлено, т. к. броненосцы обстреляли крепость из 12-дм орудий. Финна отпустили. Комитет был сильно обескуражен, получив сведения из Гельсингфорса. Значит, революция там не удалась. Что делать дальше?

Коптюх говорил, что в Ревеле на корабль прибудет “важный революционер” или “член Государственной Думы”, который и даст все указания. Приближаясь из оста к Ревельской бухте, “Память Азова” придерживался близко к берегу. На мостике находилось “начальство”: “командир” Лобадин, “старший офицер” Колодин и “мичман” Коптюх. Поставили также рулевого кондуктора, но штурманской помощи он оказать в море не мог по незнанию кораблевождения и будучи сильно испуган. Был на мостике также финн, ученик лоцмана, почти мальчик, плававший для изучения русского языка. Флегматично стоял этот чужестранец на мостике, и, казалось, ничего его не трогает, не смущает. Уже вблизи знака Вульф, ограждавшего большую отмель и гряду подводных камней, лоцманский ученик как-то флегматично сказал, как будто ни к кому не обращаясь:

– Тут сейчас будут камни.

– Стоп машина. Полный назад. Где камни? Где?

“Начальство” впало в панику. У самых камней корабль остановился, пошел назад. Банку обошли. Лоцманский ученик знал эту опасную гряду по плаванию еще мальчиком на лайбе.

На Ревельском рейде стали на якорь на обычном месте. Флаг был поднят опять красный. Кормовой Андреевский поднимался только в море для обмана встречных судов, которым сигналом приказывали приблизиться. По приходе в Ревель и постановке на якорь, делать было нечего. Команда начала приунывать, сознавая всю тяжесть ответственности за содеянное. Комитет и Коптюх пробовали “поддержать настроение”. Коптюх читал какие-то прокламации, пробовали петь революционные песни. С берега не было никаких вестей, никто не приходил. Надо было, кроме того, достать провизию, так как провизии на корабле было мало. Решили послать двух человек из комитета в штатском на берег. Обсуждали положение и склонились к тому, чтобы в случае нужды потребовать провизию от порта под угрозой бомбардировки. Также предполагали огнем судовой артиллерии заставить гарнизон города присоединиться.

В общем, не знали, что делать, на что решиться. Все ждали приезда “члена Государственной Думы”».

Последняя фраза Н. Крыжановского весьма примечательна. Она сразу же исключает все утверждения о «стихийности» мятежа на «Памяти Азова». Перед нами все тот же опробованный на «Потемкине» вариант восстания. Вначале, якобы обиженные командирами, матросы захватывают корабль. Затем на него прибывают профессиональные революционеры, которые сразу же берут всю власть в свои руки и направляют мятежный корабль в один из портов, где все уже готово к более масштабному мятежу. Приход корабля под красным флагом должен явиться детонатором восстания уже всего флота. Захватив же основные военно-морские базы, можно было уже диктовать свои условия беззащитному Санкт-Петербургу.

* * *

А вот описание восстания в изложении писателя П. Веселова. Разумеется, автор писал свое видение мятежа на «Памяти Азова» в советское время, а потому это не могло не нанести свой отпечаток на изложение событий: «…В мае 1906 года сознательная часть команды “Памяти Азова” избрала для руководства революционной работой на крейсере судовой комитет, в который вошли: артиллерийский квартирмейстер Нефед Лобадин, баталер Степан Гаврилов, гальванер Петр Колодин, минер Алексей Осадчий, комендоры Афанасий Ширяев, Григорий Болдырев, Дмитрий Котихин и другие. На заседания комитета приезжал член Ревельского комитета РСДРП большевик Арсений Коптюх, которому было поручено руководство подпольной работой на судах учебно-артиллерийского отряда.

На кораблях отряда все чаще и чаще стали появляться революционные прокламации и газеты. Большевистская пропаганда находила живой отклик среди матросов. Члены судового комитета исподволь начали вести подготовку восстания…

…На крейсер пожаловал морской министр Бирилев.

– Азовцы! – крикнул министр, выпячивая грудь и стараясь придать себе молодцеватый вид. – Ваше судно – георгиевское судно. Вы, азовцы, в 1905 году удостоились похвалы его императорского величества… На вас все надежды самодержавия. Внутренний враг становится все нахальней… наглей… нужны верные силы отечеству, и я верю, что вы, азовцы, будете верны присяге и военному долгу.

Бирилев перевел дух и, собрав силы, неистово взвизгнул:

– Да здравствует батюшка-царь и матушка-Русь… Ура-а!

Отозвались только офицеры. Команда безмолвствовала, она напряглась, ожидая сигнала к восстанию. Сигнала не было. Руки офицеров на револьверах. Офицеры бледны. У одного из мичманов дергается щека.

– Кто тут стоит? Русские люди? – восклицает министр и, быстро подойдя к матросской шеренге, тычет в грудь первого попавшегося моряка:

– Ты русский?

– Русский.

– Ты русский? – тычет он в соседа.

– Ты русский? – нервно перескакивает его палец в плечо стоящего во второй шеренге…

– Русский…

– Да здравствует русский народ. Ур-ра!

То же гробовое молчание. Министр побагровел. Мгновение казалось, что его хватит удар, и вдруг вся краска отхлынула с лица, он сгорбился и засеменил вниз по командирскому трапу.

Это произошло 14 июля, а 19-го…

На небольшую, окаймленную вековым сосновым бором бухту Папон-Вик (Хара-Лахт), что в 40 милях восточнее Ревеля, спустилась ночь. Безветренная, звездная, на редкость теплая для Балтики. На судах учебно-артиллерийского отряда загорелись корабельные сигнальные огни, прозвучал отбой.

Однако многим матросам крейсера “Память Азова” не спалось. В душном тесном помещении, находившемся в носовой части жилой палубы, шло собрание корабельной большевистской организации. Прибывший нелегально на крейсер член Ревельского комитета РСДРП Арсений Коптюх привез известие о событиях в Свеаборге и Кронштадте и требование партийного центра поддержать восставших. Обсуждение создавшегося положения проходило горячо и взволнованно. Слишком неожиданна была весть. Говорили о том, что, по слухам, на боевых судах арестованы революционные матросы и заменены гардемаринами. “Память Азова” мог остаться в одиночестве. Да и мыслимо ли овладеть судном, если все офицеры и кондукторы начеку?

Спор затянулся до полуночи. Не успели матросы разойтись, как появился старший офицер. Это ученик-комендор Тильман успел донести судовому священнику о собрании в таранном отсеке и присутствии постороннего человека. Тот немедля передал об этом корабельному начальству. Начался обыск. Вскоре Коптюх был обнаружен и арестован. При обыске у него нашли браунинг и патроны.

Пока командир отряда и командир крейсера совещались с офицерами, что делать дальше, руководитель большевистской группы крейсера Нефед Лобадин предлагал выступать немедленно.

– Не теряй времени, – заявил Петр Колодин. – Командуй!

– Правильно, – поддержал Дмитрий Котихин.

– Драконы не простят нам, – вставил Степан Гаврилов. – Нужно их опередить.

– Значит, к оружию, братцы! – твердо и уверенно сказал Лобадин. – Котихин, быстро на жилую палубу к ученикам! Костин пусть собирает артиллерию, Аникеев – машинную команду, Осадчий, вырубай динамо-машину!

На корабле погас свет. Воспользовавшись темнотой, матросы напали на часового, захватили несколько винтовок и ящик с патронами.

Тем временем командир крейсера приказал офицерам и кондукторам снести винтовки в кают-компанию. Но, когда около трех часов ночи они приблизились к пирамидам с оружием, матросы обстреляли их с верхней палубы из-за укрытий.

Хотя к восстанию готовились загодя, вспыхнуло оно преждевременно. Возбужденные арестом Коптюха, революционные матросы поднялись стихийно. Восставшие наступали с носовой части, укрываясь за машинными люками. Офицеры засели за штурманской рубкой. Пуля возмездия настигла предателя Тильмана, матросы освободили Коптюха. Вместе с Лобадиным он возглавил восставших.

Уже к четырем часам утра крейсер оказался в руках повстанцев. Захват его был произведен быстро и умело. В этом большую роль сыграли инициатива, смелость и недюжинные организаторские способности Нефеда Лухьяновича Лобадина.

С рассветом горнист сыграл «большой сбор». На верхней палубе мгновенно возник бурный митинг.

– Сейчас наш крейсер – это маленькая революционная республика, целое государство, – сказал Коптюх. – Но республикой надо управлять, надо выбрать свое революционное правительство. Нашему крейсеру предстоит еще большое дело. Надо, чтобы все было в порядке. Выберем матросский совет для управления кораблем, он заменит нам разгромленное царское офицерье… Я предлагаю выбрать 12 человек. Долой царя, долой правительство, ура! – закончил он свою речь.

– Ура-а-а! – разнеслось над палубой. – Ур-ра! Будет “Память Азова” памятна!

Матросы немедля избрали для управления крейсером командира – Нефеда Лобадина, и комитет, в который вошли Арсений Коптюх, Петр Колодин, Иван Аникеев, Тимофей Кузькин, Николай Баженов, Степан Гаврилов и еще пятеро. В Свеаборг, Кронштадт на корабли Балтийского флота полетели радиограммы, в которых крейсер извещал о восстании и призывал присоединиться другие суда. Под звуки “Интернационала” медленно поползло вверх красное полотнище».

П. Веселов явно ненавидит не только царских офицеров, но и адмиралов. Поэтому Бирилев у него «визжит», а у мичмана с перепугу «дергается щека». Весьма неправдоподобно выглядит и вся сцена с призывом адмирала Бирилева крикнуть «ура» во славу русского народа и молчанием на это команды. Если в строю стояли русские люди, то почему бы им не крикнуть «ура» во славу своего рода? Здесь почти неприкрытая русофобия автора.

Воспоминания Н. Крыжановского дополняют объяснения других свидетелей мятежа, данные ими во время судебного процесса. Из объяснительной записки мичмана Саковича: «Было 2 часа 20 минут ночи… Скоро началась стрельба и крики, Командир закричал: “Офицеры, наверх с револьверами”. Освещение превратилось, Я выскочил наверх с писарем Евстафьевым. С бака из-за рубок сеток в нас стреляли. У среднего трапа лежал в крови мичман Зборовский. Спросил сигнальщиков, откуда стреляют. Они ответили: “Уйдите, вас убьют”. Ранили лейтенанта Вердеревского. Было ясно, что стрельба производилась только в офицеров…»

Из показания артиллерийского квартирмейстера Архипа Орехова: «На собрании команды вольный в матросской форме говорил речь. После этого Лобадин спросил, что делать со старшим офицером и Саковичем, вольный предложил команде на обсуждение. Лобадин предложил уничтожить их. Раздались голоса, что раньше надо пообедать. Котихин сказал: “А их на закуску!”» Потом стреляли по встречному миноносцу.

Из показаний артиллерийского квартирмейстера Гагарина: «Видел, как Лобадин приказывал стрелять комендору Песчанскому, но тот не туда целил. Лобадин его прогнал и стрелял потом сам… Вольный сказал на сходке: не пора ли прикончить старшего офицера и мичмана Саковича. Затем Лобадин приказал: “Вино наверх”». Что ж, спаивание команды – это верный способ удержать их как можно дольше во взвинченном и неадекватном состоянии.