Фрэнсис Дрейк. Полет дракона (Собрание сочинений)

Наверное, Хокинсу в тот день и удалось бы удержать верх, но в это время испанские войска захватили контролировавший вход в гавань островок и находившиеся там пушки, которые немедленно открыли огонь. Теперь флотилию Хокинса избивали со всех сторон.

Англичане дрались отчаянно, но силы были теперь уже слишком неравны. Вскоре одно за другим были уничтожены «Ангел» и «Ласточка». А горящий «Божье благословение» его капитан Бланд направил в сторону испанских судов, чтобы использовать хотя бы как брандер. Впрочем, и испанцы несли потери, потеряв в этой неистовой бойне четыре своих судна.

Что касается Хокинса, то он командовал боем с полным хладнокровием. Когда стало совсем невмоготу от испанских ядер, он позвал стюарда:

– Принеси-ка мне холодного эля, а то что-то становится жарковато!

Выпив пива из серебряного кубка, Хокинс поставил его на фальшборт. Мгновение спустя кубок был снесен очередным ядром.

– Вот негодяи! Это же был мой самый любимый! – лишь буркнул английский предводитель.

Обернувшись к изумленным увиденным артиллеристам, он крикнул:

– Эй, ребята! Теперь вам нечего бояться! Бог, который спас меня от этого выстрела, избавит нас от испанских предателей и негодяев!

Когда вскоре «Иисус из Любека» начал тонуть, Хокинс приказал «Юдифи» и «Миньону» подойти к нему. Первым подошел к флагману и ошвартовался с ним борт в борт Фрэнсис Дрейк. Несмотря на творившийся вокруг ад, Хокинсу удалось не только забрать людей, но даже перегрузить часть находившегося в трюмах товара.

Однако три сцепившихся судна были столь лакомой добычей, что дон Мартин просто не мог отказать себе в удовольствии атаковать их брандером. И вскоре к трем английским судам устремились сразу две горящие лайбы. Вид приближающихся «ангелов смерти» вызвал у матросов панику. Время шло на какие-то минуты. Понимая, что «Иисус» уже обречен, Хокинс приказал рубить швартовые на «Юдифи» и «Миньоне».

– Бросаем флагман и прорываемся в море! – кричал он капитанам.

Сам Хокинс перепрыгнул на борт «Миньона» последним.

* * *

В сутолоке боя и в дыму обоим английским судам удалось вырваться из западни Сан-Хуан-де-Улоа. Однако до Англии они добрались раздельно, потеряв друг друга в штормовом океане.

20 января 1569 года «Юдифь» бросила якорь в Плимуте. Судно было в относительно неплохом состоянии, на борту находились 65 человек. Впрочем, на Дрейка выпала не слишком приятная участь отправиться в Лондон и донести королеве о несчастье. Однако, к его удивлению, Елизавета пропустила мимо ушей его рассказ о разгроме и заметно повеселела, когда Дрейк передал ей письмо от Хокинса. Последнее было еще более удивительно, так как Хокинс просил Елизавету возместить понесенные экспедицией большие убытки из средств, полученных от конфискации испанской собственности в стране. О причине столь странного на первый взгляд поведения королевы Дрейк узнает несколько позднее.

Что касается «Миньона», то его возвращение было весьма тяжелым. В силу сложившихся обстоятельств судно оказалось переполнено людьми при почти полном отсутствии продовольствия. Было очевидно, что всех ждет голодная смерть. Поэтому более сотни человек были добровольно оставлены на испанском берегу.

Хокинс поклялся им самой страшной клятвой, что, как только вернется в Плимут, сразу же вышлет за ними судно.

Однако все сложилось иначе, и клятвы своей Хокинс не сдержал. Судьба оставшихся сложилась трагически. Все они за исключением двоих погибли в руках испанской инквизиции.

Несмотря на то что на судне осталась лишь половина команды, на «Миньоне» вскоре начался голод. Вначале англичане съели кошек, потом переловили крыс, наконец настала очередь и любимого Хокинсом попугая. После этого пошли в ход уже кожаные ремни и башмаки. Люди умирали десятками. Голод, цинга и начавшаяся на борту чума почти опустошили «Миньон». Моряков спасло лишь то, что их прибило штормовыми ветрами к испанскому порту Виго и случайно оказавшиеся там английские суда помогли Хокинсу продовольствием. Там же он пополнил и поредевшую команду. Спустя четыре месяца после оставления Сан-Хуан-де-Улоа тяжелобольной Хокинс все же привел «Миньон» в Плимут.

Возможно, что именно тогда, вернувшись домой, молодой Фрэнсис Дрейк и поклялся всю оставшуюся жизнь мстить испанцам за их коварство, а вице-король дон Мартин Энрикес стал отныне его личным врагом. Их пути в свое время еще не раз пересекутся.

До сих пор английские историки не имеют общего мнения относительно поведения Фрэнсиса Дрейка во время возвращения домой. Одни считают, что он смалодушничал и бросил в трудный момент своего начальника на более поврежденном судне, предпочтя спасаться самому. При этом приверженцы данной точки зрения ссылаются на фразу Хокинса из его отчета о плавании: «Юдифь» бросила нас в нашем несчастье». Впрочем, другие историки, которые защищают Дрейка и оправдывают его поведение, ссылаются все на тот же отчет, где тот же Хокинс начертал своей рукой, что Дрейку было приказано подойти к «Миньону» и «забрать людей и необходимые вещи, и он это сделал».

Скорее всего, Дрейк действовал вполне достойно. Ну а фраза о «бросившей в несчастьи “Юдифь”» появилась вследствие того стрессового состояния, в котором находился Хокинс, когда писал свой отчет о плавании.

В пользу этого говорит и итоговый доклад адмиралтейства по расследованию обстоятельств событий Сан-Хуан-де-Улоа, где Дрейку не было предъявлено никаких претензий. Что касается самого Хокинса, то когда он пришел в себя от пережитого, то его добрые и партнерские отношения с Дрейком восстановились и они оставались друзьями всю оставшуюся жизнь.

Говорят еще и то, что сам Хокинс всю оставшуюся жизнь терзался муками совести, что не сдержал данного им слова и не смог спасти своих оставшихся на берегу товарищей.

Но почему разгром эскадры Хокинса нисколько не расстроил Елизавету Первую? Как оказалось, пока Хокинс с Дрейком находились в плавании, испанский король Филипп Второй решил наказать непокорные Нидерланды и послал туда своего верного и кровожадного герцога Альбу. Войско состояло из ландскнехтов-наемников, которые требовали немалых денег. Эти деньги для безопасности было решено перевезти морем. Но по пути на испанцев напали французские корсары, и те едва успели укрыться в английских портах. После этого испанцы обратились к Елизавете с просьбой обеспечить охрану испанским транспортам, так как англичан французы побаивались. Надо оговориться, что все перевозимое золото было взято испанским королем взаймы у некоего генуэзского банкира Спинолы. И надо же было такому случиться, что Спинола именно в этот момент получает известие, что экспедиция Хокинса провалилась и сам он убит. Так как Хокинс был личностью весьма известной, Елизавета должна была отреагировать на его смерть. Демарш мог вылиться в войну между Англией и Испанией, а это значило, что англичане просто-напросто заберут себе все деньги банкира. Спинола решает спасать свои капиталы и ставит на англичан. Он пишет письмо английскому адмиралу Винтеру, что деньги пока все еще являются его, а не испанской собственностью и он готов вступить с английскими властями в переговоры. К интриге подключается и брат Джона Хокинса Уильям. Поплакав о тяжкой судьбине любимого братца, он решает все же подзаработать на его смерти. По просьбе безутешного Хокинса государственный секретарь Сесил тут же наложил секвестр на испанские деньги, и они были перевезены в Тауэр.

Джон Хокинс. Неизвестный художник

В ответ разъяренный герцог Альба накладывает эмбарго на собственность британцев в Голландии. Узнав об этом, королева Елизавета наложила эмбарго на всю испанскую собственность в Англии и бросила в тюрьму испанского посла.

Именно в этот момент, когда война, казалось, была уже неизбежна, и появился Дрейк со своим письмом от Хокинса, а потом и сам старик Джон, изрядно оголодавший, но живой и здоровый.

– Так это ж меняет все дело! – ударил себя по ляжкам Беня Спинола, и все завертелось в обратном направлении.

Вскоре Лондон и Мадрид решили все полюбовно – Елизавета взяла на себя долг Филиппа генуэзским банкирам, а Филипп решил впредь посылать деньги для армии Альбы только сухопутным путем.

Что касается Дрейка, то он, вопреки своим опасениям, произвел на королеву самое благоприятное впечатление.

Глава третья. Дракон расправляет крылья

По всей Англии злоключения Хокинса и Дрейка вызвали негодование. Нетерпеливые даже требовали объявления войны. Надо ли говорить, что и Хокинс, и Дрейк, да и все оставшиеся в живых участники трагического плавания горели желанием поквитаться с коварными испанцами. Как здесь не вспомнить бессмертную фразу Шарля де Костера: «Пепел Клааса стучит в мое сердце!» Наверное, так мог сказать и Фрэнсис Дрейк, что пепел Сан-Хуан-де-Улоа стучит в его грудь и требует отмщения. Английский историк Энтони Н. Райан так пишет о значении боевого крещения Фрэнсиса Дрейка: «Обломками Сан-Хуан-де-Улоа Дрейк вымостил себе путь к званию командующего в неофициальной войне против Испании».

Что касается хитрейшего из хитрых Джона Хокинса, то его месть испанцам была изощренной. Внезапно для всех старый разбойник проникся любовью к испанской короне. Да какой!

– Желаю охранять подступы к испанской Америке от судов всех европейских наций! – заявил он испанскому послу Гуэро де Спес.

– А если это будут английские суда? – поинтересовался осторожный де Спес.

– Я привык честно исполнять свой долг! – многозначительно ответствовал Хокинс.

Посол чесал затылок. Под своей дланью старый разбойник имел 16 вымпелов и пять сотен головорезов, которые могли стать надежным щитом для любителей чухой поживы.

– Ну, а что вы хотите взамен? – после некоторого раздумья спросил посол.

– Сущую безделицу! Участие в доле вест-индской торговли, привилегии в сравнении с другими купцами. Ну а если вы еще освободите моих матросов из своих тюрем, то моя благодарность вообще не будет иметь границ.

Откланявшись неожиданному визитеру, Гуэро де Спес начал наводить справки на Хокинса и, к своему удивлению, выяснил, что тот состоит в заговоре свержения своей королевы. Это сразу меняло для посла все дело, ведь Мадрид мечтал увидеть на английском престоле свою ставленницу Марию Стюарт. А когда на следующей встрече и сам Хокинс признался, что состоит в заговоре и готов сообщать испанскому послу обо всех делах заговорщиков, никаких сомнений в его искренности уже не оставалось. Довольный столь ценным приобретением, король Филипп даже выплатил Хокинсу за Сан-Хуан-де-Улоа 40 тысяч фунтов стерлингов и дал, так сказать, авансом патент… на звание испанского гранда.

К концу августа 1571 года все оставшиеся в живых к этому времени матросы Хокинса были освобождены и отправлены в Англию. Довольный де Спес решает привлечь заговорщиков Хокинса к своему, уже настоящему заговору против английской королевы. Между тем, информируя посла о своем мнимом заговоре, хитрый Хокинс одновременно информировал о наличии настоящего заговора Елизавету. Надо ли говорить, что вскоре заговор был раскрыт, его участники лишились голов, а де Спес был выдворен из Англии. Самое удивительное, что он так и не узнал, кому обязан столь сокрушительным провалом.

По справедливому замечанию одного историка, интрига Хокинса напоминает главу из «Монте-Кристо». В результате ее Филипп, кругом околпаченный, за хорошо живешь выдал Хокинсу патент на звание испанского пэра, освободил его матросов, дав каждому по десять дукатов на дорогу, да еще выплатил на приведение флота добровольцев в порядок сорок тысяч фунтов стерлингов…

Что касается Дрейка, то он был не настолько изворотлив и хитер, как его старший товарищ, а потому Дрейк заявил просто:

– Я объявляю испанского монарха своим личным врагом и бросаю ему в лицо свою перчатку!

– Как же ты собираешься с ним драться? – спросили его.

– Я нанесу Филиппу удар там, где он его меньше всего ожидает. Я вломлюсь в его сокровищницу! Сан-Хуан-де-Улоа меня многому научил. Но я знаю, что ежегодно все драгоценности из Перу доставляются на тихоокеанское побережье Панамы, а оттуда уже на мулах перевозятся в Номбре-де-Диос, что на побережье Атлантики. За этим золотом всегда приходит испанский флот в 70 вымпелов из Севильи.

– Не думаешь ли ты бросить вызов всему испанскому флоту? – переглянулись друзья.

– Нисколько! Я просто надеюсь упредить донов из Севильи. Впрочем, у меня еще есть неотложные дела в Плимуте.

Еще до Сан-Хуан-де-Улоа Фрэнсис присмотрел хорошенькую семнадцатилетнюю дочку местного шкипера Гарри Ньюмена по имени Мэри. 4 июля 1569 года он женился на ней. Было нашему герою в ту пору 25 лет – возраст по тем временам весьма солидный.