Воздухоплаватель

...пустили в ход пропеллер.

... Затем ощущение быстрого движения по земле – и страх!

Я чувствую, как аппарат, точно живой, поднимается на несколько метров над землей и опять падает на землю и катится по ней и опять поднимается... Наконец Заикин, точно насилуя свою машину, заставляет ее подняться сразу вверх.

... Мне кажется, что мы не движемся, а под нами бегут назад трибуны, каменные стены, зеленеющие поля, деревья, фабричные трубы.

Гляжу вниз – все кажется таким смешным и маленьким, точно в сказке. Страх уже пропал. Сознательно говорю, что помню, как мы повернули налево и еще и еще налево. Но тут-то вот и случилась наша трагическая катастрофа...

Сначала я видел Заикина немножко ниже своей головы. Вдруг я увидел его голову почти у своих колен... С каким-то странным равнодушным любопытством я видел, что нас несет на еврейское кладбище, где было в тесном пространстве тысяч до трех народа.

... Заикин в эту трагическую секунду сохранил полное хладнокровие. Он успел рассчитать, что лучше пожертвовать аэропланом и двумя людьми, чем произвести панику и стать виновником нескольких десятков человеческих жизней. Он очень круто повернул налево. И затем я услышал только треск и увидел, как мой пилот упал на землю.

Я очень крепко держался за вертикальные деревянные столбы, но и меня быстро вышибло с сиденья, и я лег рядом с Заикиным.

Я скорее его поднялся на ноги и спросил:

– Что ты, старик? Жив?!

Вероятно, он был без сознания секунды три-четыре, потому что не сразу ответил на мой вопрос, но первые его слова были:

– Мотор цел?»

* * *

– Мотор цел?.. – снова спросил Заикин у подбежавшего Шарля Риго.

– Вы – герой, мсье, – торжественно сказал Риго, помогая подняться Заикину. – Для меня это большой престиж, что я работаю с вами.

– Поди ты к черту!.. – простонал Заикин. – Эк тебя понесло! Ляксантра Иваныч! Не убился?

– Вроде бы нет, – ответил Куприн.

Со всех сторон бежали к аэроплану люди. В ложе Пташннков говорил Травину:

– Немедленно, как только они уедут, пригласите судебного пристава опечатать аэроплан, ангар и запасные части. Идея себя изжила. Бабочки-однодневке должны к вечеру умирать, как это ни грустно. Сообщить судебному приставу об остатке долга нашего авиатора.

* * *

В номере гостиницы врач осматривал Заикина. Тут же сидели удрученные Куприн, Пильский, Саша Диабели и Ярославцев.

Распахнулась дверь, и в номер ворвались Шарль Риго и франтик в диком возбуждении.

– Иван Михайлович! – с ходу завопил франтик. – Такая шкода, что вы и представить себе не можете! Эти байстрюки!

Вечно спокойный и невозмутимый Риго что-то вопил по-французски и потрясал кулаками.

– Тихо, Шурик! Тихо!.. – крикнул франтик. – Иван Михайлович! Они опечатали «фармашку» и не пускают нас его чинить! Как вам это нравится?!

– Кто опечатал? – потрясенно спросил Заикин и встал.

– Пташниковы! – закричал Риго и стал ругаться на своем родном языке.

– Братцы,.. – Заикин обвел глазами друзей и растерянно развел руками. – Как же это так, братцы? Что же мне теперь делать?

* * *

Несколько журналистов одесских газет под предводительством Пильского и Саши Диабели стояли в конторе Дмитрия Тимофеевича Пташникова и строчили в блокноты.

По всей вероятности, Дмитрий Тимофеевич решил не церемониться и говорил поэтому нормальным светским языком:

– Я решил покончить с воздухоплаванием.

– Почему бы вам не перекрасить Черное море? – злобно спросил Пильский.

– Это мое предприятие, и я волен продолжать его существование или закрыть. Так же как любой из моих магазинов.

– Чем вызвано подобное решение? – спросил Саша Диабели.

– Мне сейчас необходимо освободить и себя, и весь свой капитал для организации нового большого дела.

– Но ведь все ваши затраты на аэроплан и обучение Заикина возмещены. Его полеты приносят вам чистый доход, – сказал один из репортеров.

– Существует еще одна грань моего решения – моральная. Мне не хотелось бы выглядеть в глазах общества этаким купцом-эксплуататором прекрасного, смелого и уважаемого Ивана Михайловича Заикина...

– Тогда передайте Заикину безраздельные права на аэроплан и расторгните с ним контракт, – сказал Пильский.

– И рад бы, но не могу, – улыбнулся Пташников. – К сожалению, за ним существует зарегистрированный судебным приставом остаток долга в четыре тысячи рублей.

– А если общественность поможет господину Заикину возместить вам и этот долг – вы аннулируете договор? – спросил Пильский.

– Господа, я закрываю предприятие и не собираюсь делать никаких движений ни в ту, ни в другую сторону. Надеюсь, в своих репортажах вы не исказите смысл сказанного мною?

– Вы подлец! – крикнул Петр Осипович Пильский и в ярости выскочил за дверь.

– Прощайте, господа, – снисходительно улыбнулся Пташников и встал из-за стола.

* * *

Спустя некоторое время один из журналистов стоял в своей редакции, и редактор говорил ему:

– Не сходите с ума, Сема! Неужели вы думаете, что я буду сталкиваться лбом с Пташниковыми?! Что мы тогда будем кушать с вами, Сема? Вы об этом подумали?

* * *

Второму журналисту его редактор ответил так:

– Уберите все ваши авторские домыслы и выводы, и я напечатаю чистое интервью – вопросы и ответы. Причем учтите – в самом уважительном тоне. Только в уважительном!