Кнайпы Львова

Кнайпы Львова
Юрий Павлович Винничук

«Львов любит пить, умеет пить и имеет что пить», – с гордостью говорили львовяне. И были правы. Ведь в свое время Львов славился лучшим в Польше пивом из пивоварни на Клепаровской улице, прекрасной водкой Бачевского и кнайпами – ресторанами, кафе да и просто забегаловками. Кнайп было столько, что даже сегодня поражает их география – ведь такие заведения не концентрировались тогда только в центральной части Львова, а находились и на окраинах, и даже за городом. И заходили в них львовяне как к себе домой, каждый знал официанта и владельца кнайпы по имени, а те, соответственно, знали по именам своих посетителей, или, как еще говорили, гостей. Кнайпы имели свою постоянную публику, для которой «свой» локаль (заведение) был превыше всего. Завсегдатаи были не просто знакомы – они прекрасно знали друг друга и ощущали себя одной большой семьей.

В этой книге рассказывается о львовских кнайпах ХІХ и первой половины ХХ столетия. Но по большому счету она может служить и прекрасным путеводителем по тогдашнему Львову, ведь буквально с каждой кнайпой связана своя история и своя легенда. И все эти истории раскрывают неповторимый, невероятный, волшебный образ Львова.

Книга выдержала несколько изданий на украинском языке и теперь впервые выходит на русском.

Юрой Банночук

Кнайпы Львова

«Слышу стук костяшек домино в кофейнях, стертых с лица земли. Духи посетителей зовут духов официантов и заказывают газеты, в которых не напечатано ничего другого, кроме бесконечных списков жителей города Львова. Умершие играют в карты, умершие играют в бильярд. На столах, обитых зеленым сукном, человеческие черепа, словно бильярдные шары. Тени кассирш звенят ложечками о металлические подносы, на которых тени «бизанцев» разносят сладкий напиток забвения».

    Юзеф Виттлин. «Мой Львов»

У цiй книжцi розповiдаеться про львiвськi кнайпи ХІХ i першоi половини ХХ столiття. За великим рахунком вона може служити також прекрасним путiвником по тодiшньому Львову, адже буквально з кожною кнайпою пов’язана своя iсторiя i своя легенда. І всi цi iсторii розкривають неповторний, неймовiрний, чарiвний образ Львова.

Книга витримала кiлька видань украiнською мовою i тепер вперше виходить росiйською.

Львовских кофеен чары

«Львов любит пить, умеет пить и имеет что пить», – с гордостью говаривали львовяне. И были правы. Ведь наш город славился лучшим в Польше пивом из пивоварни на ул. Клепаровской, роскошной водкой Бачевского и кнайпами (ресторан, забегаловка) – явлением чрезвычайно своеобразным, а по убеждению тогдашних львовян – просто бесподобным. Кнайп было столько, что даже сейчас, когда вырастают они как грибы на каждом шагу, поражает их география. Поскольку концентрировались они тогда не только в центральной части города, но и на окраинах, и даже за городом. И заходили в них львовяне как к себе домой, каждый знал официанта или владельца кнайпы по имени. Кнайпы имели свою постоянную публику, для которой «свой» локаль (заведение) был превыше всего, и не дай Бог его лихом помянуть. Завсегдатаи знали друг друга и чувствовали себя, как одна большая семья.

«В нашем старинном Львове, – писал Евген Пеленский, – где так хорошо развита товарищеская жизнь, где в праздничные дни почти всё население выходит в роскошные львовские сады и парки, или в театры, или кинотеатры, или вообще куда-нибудь «в люди», чтобы вместе гурьбой развлечься, повеселиться, – уже с давних времен население привыкло к товарищеской, общественной жизни, и эту благородную привычку лелеет и в дальнейшем.

Немалую роль в этом товарищеском сожительстве исполняли и играют кофейни, касино, гостиницы, рестораны. Еще в недавнем прошлом шумно и громко было в этих обиталищах развлечения и гомона. У самых уважаемых граждан нашего города был любимый уголок в какой-то кофейне или ресторане, и там чувствовали себя даже лучше, чем дома. Там у них была связь с людьми, с миром».

«Украинская духовная элита – профессора, художники, поэты, журналисты, студенты и менее или более выразительная богема – просиживали часами во львовских кофейнях, – писал в эмиграции писатель Юрий Тыс. – Даже кооператоры, сухие, казалось бы, экономисты, причаливали по вечерам к столикам кофеен на странные разговоры о разном. Даже студенты, которые подживлялись куском хлеба, потому как терпели хроническое безденежье, – и они принадлежали к завсегдатаям кофеен… Львовские кофейни имели для нас такое же значение, как кофейни в больших столицах Европы, как кофейня Кранцлера в Берлине. Там ковались литературные стили. Было множество кофеен в Париже, и каждая из них имела свою группу художников или поэтов и их учеников и сторонников. Кофейни принадлежали к европейской творческой атмосфере – также во Львове. На смену старшим поколениям приходили младшие, львовян пополняли приезжие из провинции, они хотели хоть один вечер побыть среди львовской богемы, в атмосфере живой творческой жизни.

Когда появилась новая книга, обсуждали ее в кофейнях, она становилась сенсацией и темой вечера».

Кофе

«Цвет твой похож на цвет чернил, в которые писатель погружает свое перо», – сказал арабский поэт, обращаясь к кофе. И был прав, потому что кофейни стали источником вдохновения для многих творческих людей мира. Во Франции богема и высший свет облюбовали кофейни в XVIII в. Кофейни тогда появились одновременно с первыми частными салонами. «Кофе готовили по-особому, – писал Монтескье, – чтобы он способствовал пробуждению духа и разума». В литературных кофейнях работало множество писателей и художников, здесь они назначали свои встречи, создавали новые художественные течения. Во «Флоре» Аполлинер встречался с Бретоном, в «Дё маго» Хемингуэй познакомился с Джойсом, в цюрихском «Кафе де ля Террасе» бывали создатель дадаизма Тристан Тцара, Джойс и «литератор» Ленин.

В литературных кнайпах писатели становились одновременно зрителями и участниками действа по имени «Жизнь». Так, «Флора» служила Аполлинеру кабинетом, редакции журнала «Суаре де Пари» – залом заседаний, Симоне де Бовуар и Сартру – читальным залом.

Во Львове мода на кофе зародилась в XVIII в., хотя напиток этот был известен и раньше. Пробовал кофе и Богдан Хмельницкий. Гетман Пилип Орлик называл его «каффа», автор «Диариуша» Яков Маркович в XVIII в. вспоминал о напитке «кагва». А первая кофейня в Украине и Речи Посполитой возникла в 1672 г. в Каменце-Подольском. Было их там аж целый десяток, и основали их турки. Только в 1683 г. появилась кофейня Юрия Кульчицкого в Вене, который за свою заслугу в спасении Вены от турков получил все запасы кофе, которые были в турецком обозе. Австрийцы подумали, что это корм для верблюдов, и охотно отдали зерна предприимчивому галичанину.

Таким образом, мода на кофе шла во Львов одновременно и с Востока, и с Запада, охватив сначала людей состоятельных, а вскоре и всё общество. А поскольку настоящий кофе была недешевым, то бедные слои начали его фальсифицировать, употребляя жженую пшеницу, горох или даже желуди. Сахар тоже был дорогим, а потому предпочитали не бросать его в чашку, а, держа кусочек между зубами, цедить кофе сквозь него. Сахар в каждой семье хранился в специальной шкатулке, которая замыкалась на ключик.

По свидетельству современников, среди мещан распространился обычай, согласно которому, как только кто-нибудь открывал глаза, тотчас ему в постель несли кофе. А все это делалось по совету врачей, которые считали, что вставать с постели, а тем более выходить из дому натощак очень вредно. Особенно увлеклись кофе женщины, отдельные пани даже брали его с собой в церковь, чтобы после принятия Святого причастия сразу запить его кофе. Считалось, что таким образом причастие будет защищено от нездорового воздуха.

Принято было пить преимущественно белый кофе с молоком и сахаром, черный подавали на попойках. Военные употребляли черный кофе, как правило, после обеда, закуривая трубку. Кофе пили из «филижанок» (чашек), а подавали его в «имбрике» (кофейнике). Оба слова турецкого происхождения – «филджан» и «ебрек».

Искусство запаривания кофе имело определенные особенности и требовало соответствующих знаний и умений, поэтому в зажиточных семьях появился обычай держать служанку-кофеварку, которая занималась исключительно приготовлением этого напитка.

Богдан Лепкий описал традицию, которая царила в Галичине в семьях священников. «Это был один из канонов жуковской жизни – нигде не ехать без вчесного (раннего) кофе, и никого из гостей без него не отпускать. А делали кофе «стоячий», в три этажа: партер – черный, первый этаж – белые сливки, а третий – домашняя, легкая, как пух, булка».

Старый львовянин профессор Юлиан Редько вспоминал, что детям кофе не давали, они пили молоко или чай с молоком. Кофе пили со сметанкой (сливками) более состоятельные люди, а чаще – с молоком. К этому – хлеб с маслом, какие-то булочки, рогалики.

А почему кофе не давали детям? Потому, что это был настоящий кофе, не «кофейный напиток», который мы пьем сегодня.

Кофе покупали в специальных магазинах Майнля или Ридля (у них были свои филиалы во всех больших городах). Пахло в этих магазинах кофе и чаем лучших сортов. Кофе покупали или жженый, или сырой (лучшим была «мокка»). Меньше хлопот было с жареным, потому что его надо было только запаривать, но больше покупали сырой, чтобы у себя дома его обжечь и сейчас же запарить, пока он не утратил еще ни толики своего аромата. Для обжигания кофе существовало особое устройство: это была цилиндрической формы жестяная банка, через которую проходил достаточно длинный твердый провод, один конец которого доставал до стены, а на другом была лебедка, ею поворачивали эту банку с насыпанным кофе над огнем. Кофе, таким образом, все время пересыпался и равномерно обжигался со всех сторон. Запах, распространявшийся из кухни, был знаком, что кофе уже обожжен. Теперь надо было его смолоть в таком количестве, чтобы хватило на завтрак.

Молотый кофе не варили, а «парили». Для этого существовала специальная «машинка для кофе». Это была фаянсовая посудина из трех частей. Дно средней части составляло густое сито, куда насыпали молотый кофе, а сверху, в верхнюю часть, лили кипяток, который через узенькие щелки проникал в засыпанную массу, которая, уже как готовый кофе, медленно стекала через ситечко в нижней части. Кипяток сверху нужно было доливать. Готовый кофе наливали или в филижанки, или в специальную емкость, из которой каждый наливал себе больше или меньше, в зависимости от того, любил ли крепкий или слабый кофе.

Выдающийся художник и юморист Эдвард Козак (родился в 1902 г. на Стрыйщине, а умер в 1992 г. в Детройте), который до войны редактировал сатирические журналы «Зыз» и «Комар», а в эмиграции – «Лиса Мыкыту», описал, откуда взялись «кавуны».

«Появилась долгожданная книга о Тернополе и окрестности – «По дорогам Золотого Подолья», а в ней мой школьный товарищ, д-р Роман Миколаевич, вспомнил, что тернопольских мещан называли «кавунами», но не подал, почему. А происходит это прозвище от такого случая.

Однажды осенним утром заехал подольский хозяин с целым возом картошки к знакомому тернопольскому мещанину. Вошел в дом – а там вся семья сидит за утренним кофе. Гостеприимная мещанка приглашает хозяина к столу и наливает ему чашку кофе.

– Спасибо, но я уже позавтракал, – заявил скромно хозяин.

– А чем вы завтракали? – спрашивает любопытная хозяйка.

– Кашей с молоком.

– Ого, – посмеивается хозяин дома. – Так вы «кашеед»! Вы уже пили кофе? Выпейте вместе с нами.

– Не беспокойтесь, а за кофе спасибо.

– Почему? – спрашивает хозяйка.

– «Кавун»[1 - Игра слов: кава (укр.) – кофе; кавун {укр.) – арбуз (здесь и дате прим. пер.).] я, что ли, чтобы пить кофе? – отвечает хозяин, отплачивая за «кашееда».

И с тех пор – пошло, как приклеил! Тернопольских мещан стали звать «кавунами», потому что они на завтрак пьют кофе и насмехаются над крестьянами, которые едят рано кашу, стыранку, борщ или капустняк.

Прозвище «кавун» распространилось на всех знаменитых горожан королевского свободного города Тернополя, и ничегошеньки с этим уже не поделаешь…»

Первые кофейни

В 1772 г. власть в городе захватили австрияки. А через несколько лет по их распоряжению были разобраны стены Низкого Замка, засыпаны рвы, разбросаны валы, которые бежали вдоль современного проспекта Свободы, и таким образом во Львове появился променад, на который сразу выплеснули мещане. Именно на Гетманских Валах и вынырнули уютные павильончики и кондитерские, в которых торговали различными напитками, а в их числе и кофе. Однако привлекал он поначалу только австрийцев, которые привыкли к нему дома. Гетманские Валы стали любимым променадом львовян, поскольку были недоступными для евреев. Здесь происходила демонстрация новейшей моды, сюда стекались чиновники после работы в бюро. Говорят, что та порядочная публика была просто-таки в ужасе от появления на променаде роскошной красотки, которая прогуливалась с сигаретой в губах. Это была первая манифестация в пользу эмансипации женщин в августе 1840 года.

Именно с кондитерских кофе начал свой победоносный поход на завоевание львовской публики. Летний павильон кондитерской Вольфа стал сборным пунктом золотой молодежи, сюда охотно приходили великосветские красавицы, а вместе с тем деревянные кофейни облюбовали для себя проститутки, которые своим пестрым гардеробом шокировали австрийцев. В частности, дипломата Генриха Бретшнайдер, который побывал во Львове в 1795 г.: «Я еще не видел места, настолько пропитанного развратом и мошенничеством… Девок, одетых в барсучьи меха, в красные бараньи полушубки, увешанных белым и красным шелком, снует так много, что Берлин выглядит Иерусалимом по сравнению с этим Вавилоном».

Между тем, кофейни в полном смысле этого слова возникли несколько позже. По крайней мере, в 1829 г., по свидетельству Игнатия Коморовского в книге «Альбом Львовский» (1862): «Кофейня была только одна чуть лучшего качества на Валу. Оберни (таверны) грязные. Летом – пустые, зимой – переполнены. Еда менее чем средняя, но очень дешевая. Кондитерских было пять на весь город, магазинов много и довольно приличных, но без витрин на улицах. Танец был любимым развлечением, танцевали по домам частным, на публичных балах, в танцбудках, на редутах, пикниках, в садах и кнайпах. Играли в карты, как всегда и везде, – по домам частным».

Так выглядел Львов 1828 года. Кто приехал с деньгами – развлекался хорошо, кто без денег – то, покрутившись немного, мог одолжить под проценты, и обычно тратил деньги в течение месяца, чтобы с последним серебряным цванцигером в кармане для оплаты львовской рогатки возвращаться домой.

Та единственная кофейня называлась «Венская», именно тогда построил ее Карл Гартман. Другой популярной кофейней была кнайпа Леваковского, который, чтобы привлечь австрийцев, говорил с ними по-немецки.

Интересы устраивались по вечерам в залах редутовых. Вход туда стоил во время контрактов пятнадцать крейцеров, за порядком следил комиссар с офицерами.

Товарищеские приемы устраивали пани Гумецка и пани Коссаковска, последняя жила в покоях канонических при церкви Святого Юра в апартаментах архиепископа Кицкого, графов Меер, Баворовских. А всем обществом верховодили Казимир Жевусский и Михаил Вельгорский. Этот последний был товарищем Костюшко и Жана-Жака Руссо.

Тихая львовская жизнь всколыхивалась только при визите каких-то известных людей. Когда прибыл во Львов Костюшко, толпы людей сопровождали его, где бы он ни появлялся. Побывал во Львове и Казанова, которого привез сюда его друг Штрассольд, бывший директор львовской полиции. Казанова гостил у Потоцкого в Христинополе. Побывала здесь и авантюристка Виттова, любовница Щасного Потоцкого, прославившаяся своей красотой, а еще князь де Нассау, известный оригинальными и бурными приключениями.