Имаго

Майданов переспросил ошарашенно:

– Та… талиба?

Лютовой молча хохотал во все горло. Бабурин сказал уверенно:

– Ну да!.. А че, не талиб? А хто – ваххабит?.. Все равно убрать, он, как и Бубба, тоже начал учить жить… ха-ха, а сам… вы не поверите… ха-ха!.. я сам недавно узнал, так чуть со смеху не кончилси! Он был всего лишь сыном плотника! Вообще безработным, бездомным бомжем, мать его за переднюю ногу, побирушкой!.. Он должен был сперва стать плотником высокого разряда, скопить денег, нанять бригаду, разбогатеть, а потом, на старости лет, уже и проповедовал бы. Да не о душе, это дело темное, а о том, как разбогатеть, будучи сыном плотника.

Лютовой кивнул, сказал Майданову самым серьезным тоном:

– Вы правы, Андрей Палиевич! Вот и Евгений говорит то же самое. Мол, вообще надо убрать из учебников всяких ганди, сцевол, матросовых, брун и прочих-прочих, смущающих юные умы и отвращающих от постоянного зарабатывания денег. Вообще установить одно непреложное правило, которое никто не смеет оспаривать: кто богаче – тот и прав. Во всем.

Бабурин расплылся в широкой улыбке.

– Во, в самую точку!.. Что, значитца, высшее образование! Сказал, как припечатал. Майданов, дай я тя, хвостом по передней голове, поцелую!..

Лютовой закончил с подъемом:

– И только тот строй хорош, который дает возможность зарабатывать много денег! Верно, Женя? Вот видишь, верно!.. Да и вы только что это говорили, Андрей Палиевич. И хрен с этими эфемерными понятиями, как честь, совесть, достоинство – их нельзя пощупать, зато баксы хрустят в пальцах, на них можно купить много кока-колы, сникерсов, дешевых женщин, вкусной и жирной еды!.. А потом таблетки для похудания… Поздравляю вас, Андрей Палиевич! У вас появился союзник. Как раз такой, которого вы… наверное, подсознательно желаете. Или ждете.

Я уловил едва заметный запах ухи. Отец, не дождавшись чада, может выйти и дать чертей; я виновато улыбнулся всем троим и с пустым ведром метнулся к своей двери.

Даже прихожая заполнена густыми ароматными запахами. Отец рыбачит возле дачи, страшно горд любым уловом, выписывает журналы по рыболовству, в его доме полно всяких удочек, висят мотки лески, всюду развешаны крючки и блестящие рыбки из жести.

Сейчас он расхаживал, заложив руки за спину, по комнате, одобрительно рассматривал стеллажи от стены и до стены, забитые книгами. В его время, как он любил говаривать, книг в доме должно было быть больше, книги были другие, книги были лучше.

– Ну и что нового? – спросил он, не поворачиваясь.

– Стены в подъезде покрасили, – сообщил я.

– Это я видел, – буркнул он. – Завтра снова распишут, загадят… Пока не начнут таких расстреливать, толку не будет. А как у тебя?

– С работой все в порядке, – ответил я. – Счета за квартиру оплачиваю в срок.

– Женщины?

– Женщины? – переспросил я.

– Да, женщины. Что-то у тебя с ними странное…

А в самом деле, подумал я. Слишком уж эта жизнь как-то проходит мимо меня. Иногда, правда, как и многие другие, замечаю, что вместо уже примелькавшейся брюнетки на кухне хозяйничает блондинка. А между ними вроде бы мелькнула и пепельная с изумительными бедрами. Как-то за делом не замечаешь, что в квартире эти существа меняются, мельтешат, что-то требуют, на чем-то настаивают. С одними даже регистрируешь отношения, потом они куда-то исчезают, а ты внезапно замечаешь, да и то не сразу, что в квартире убирается другая женщина. Или же замечаешь, что это другая, потому, что не в той позе спит, закидывает на тебя ногу или начинает стягивать одеяло.

Впрочем, как-то не по-мужски обращать внимание на такие мелочи, ведь в основе эти существа все одинаковы. Разные основы возможны в других областях, будь это наука, искусство, религия, а женщины все вышли из-под одного штампа. Они все разные только по одежке да прическам, даже худеют по одним и тем же методикам…

– Видел одну, – признался я, – всего пару минут… а до сих пор перед глазами!

– Ого, – сказал отец довольно, – взрослеешь!

– Где там, – отмахнулся я. – Так я вел себя только в четырнадцать лет.

– Это второе взросление, – объяснил отец. – Первое, когда теряешь детские иллюзии и начинаешь думать, что все женщины одинаковы, второе, когда понимаешь, что из этого всего есть исключения. Кто она?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Мы встретились в туалете пивного бара.

Он отшатнулся.

– В ту… туалете?

– Ну да, чего особенного?

– Тьфу! Ты имеешь в виду, в этих… совмещенных?

– Совместных, – поправил я. – Хотя даже в этом слове есть некая дискриминация, верно?.. Просто в туалете. Мы перекинулись парой слов… я не знаю, что в ней, но что-то во мне самом нарушилось.

Отец откинулся на спинку кресла и смотрел на меня с ужасом и отвращением.

– Это что же… теперь можно знакомиться даже в туалете? Даже не просто случайное знакомство, а… серьезное? И, сидя на унитазе, возвышенно рассуждать о балете, музыке, высоком искусстве?

Он морщил аристократический нос, смотрел даже не с презрением – с показным ужасом. Я смолчал. Трудно разговаривать с существом, которое зовет себя козлом, жену – рыбой, а на стене над письменным столом во всю ширь стены календарь с дравидийским гороскопом. Эти дравиды, или друиды, оказывается, знали высшие тайны! Я, правда, не понимаю, чего ж тогда вымерли, если такие умные, но отец даже меня, помню, пытался определить в какие-то скорпионы, уверяя, что этот скорпионизм даст мне руководство в жизни. Я возразил, что мне достаточно руководящей и направляющей руки товарища Зюганова, разговор набрал обороты, мы поссорились, неделю не разговаривали.

И вот это существо, поклоняющееся тотемам, стоящее одной ногой в Средневековье, а другой… еще дальше во тьме, учит меня плясать вокруг тотемного идола, плевать через левое плечо… на комп, наверное.

Великий Билл, да мы с отцом на этой почве сталкиваемся вот уже сотни, нет – тысячи лет. Может быть, даже с пещерных времен, когда я изобрел камень или колесо, а отец рьяно доказывал преимущество старых традиций волочения. Вообще-то и поход за отмену дискриминации начался едва ли не в те седые времена. За равную оплату женщинам и мужчинам, за право на труд, за допуск женщин к таким исключительно мужским работам, как учительство, печатанье на пишмашинках, к работе на телеграфе, за отмену запрета на обучение женщин в высших учебных заведениях. Предпоследним пал барьер раздельного обучения мальчиков и девочек, а вот теперь наконец-то отменили и раздельные туалеты.

Конечно, ретрограды всегда против, всегда новое проламывает дорогу с трудом, с боем. Математичку Гипатию забили насмерть, Софью Пригаршинскую не допускали к работе в универе, так и сейчас старшее поколение пользуется общими туалетами через силу. Многие терпят с переполненными кишечниками или уходят домой раньше, а то и негласно договариваются заходить по очереди. К счастью, строгий антидискриминационный патруль проверяет такие учреждения, штрафует руководителей, если те медлят с принятием полного равноправия.

Кое-где пошли на хитрость, сняли буквы «М» и «Ж», даже объединили туалеты в одно помещение, но оставили фанерные перегородки между унитазами. Этих администраторов сперва предупредили о нарушении закона, о дискриминации, а по второму разу начали штрафовать. Кто противился, у тех при третьем нарушении отбирают лицензию.

На кухне прозвенел звоночек. Отец встрепенулся:

– Уха!

– Так ты ж уже сварил, – удивился я.

– Хорошую уху варят трижды, – сказал он наставительно. – Так и называется – тройная уха.

Запахи стали гуще, я плавал в этих ароматных волнах, парил, вдыхал, все мое существо пропиталось этим вкусным паром, и когда сел за стол, готов был съесть кита. Или хотя бы акулу.

Отец разливал по тарелкам большой поварешкой, из кастрюли к потолку быстро поднимаются пышные клубы, в которых можно было увидеть пышнобедрых и крупногрудых женщин или могучих джиннов. Я едва дождался, пока тарелка с дразнящей медлительностью опустится на стол, придвинул ее ближе, наклонился над нею, почти навис, ложка зачерпнула…

– У-у-у-у…

– Ну что, – спросил отец участливо, – опять попался?

– Ну как ты можешь? – сказал я с упреком, едва двигая обожженным языком. – Снова горячая?.. Не мог варить сразу холодной?

– Подуй, – посоветовал отец. Он выглядел донельзя довольным. – Только не разбрызгай по всему столу, как у тебя обычно…