По пути в Лету

С переходом на другую должность – из администрации президента в кабинет министров – Сурков несколько потускнел. Видимо, стало больше реальной работы и меньше свободного времени (или писательство, которое упорно приписывается Суркову, настолько увлекло, или же гиблое здание Белого дома так подействовало?), не получалось с прежней энергией вращать пустую воду в кастрюле. Но не так давно нашёл время, смотался в Лондон, выступил там, как когда-то – ярко, мощно, с этакой циничной откровенностью…

Впрочем, его выступление было анонсировано как лекция, даже тема придумана – «Инновации в России: планы и перспективы», но её-то как раз не случилось. Чиновник-философ сразу предложил задавать вопросы. И это напомнило мне древних греков – они не любили вещать, а предпочитали диалоги.

Про инновации вопросов было маловато, английскую молодёжь больше интересовала политика. Борьба режима с оппозицией.

Одетый в некий одесский наряд, вице-премьер, курирующий СМИ, юстицию, взаимодействия с судами и прокуратурой, религиозными организациями, а также статистику, говорил смело, не боясь не понравиться западной аудитории:

«У вас действительно есть ощущение, что после митингов декабря 2011 года старая система рухнула? Нет, она победила оппозицию. Это факт. Она, наконец, проявила жёсткость – долгожданную жёсткость! – в отношении к экстремистам. И наконец те, кто считал возможным бить полицейских, понесли заслуженное наказание».

Не забыл Владислав и высказаться за всю Россию и весь её народ:

«Я уверен, что наша политическая система идёт в ногу с нашим обществом. Она является его частью, все её институты укоренены в головах. Наша политическая система отражает состояние менталитета и души российского народа. Она отражает эволюцию общества – в той степени, в которой она состоялась. Не больше и не меньше».

В общем, хорошо выступил Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса. Правда, входить в здание и покидать его он предпочёл через некий задний проход. У главного входа митинговали те, кого Сурков, видимо, считает соратниками российских «экстремистов». А побить главного полицейского одной восьмой части суши – не дай бог.

Через неделю после возвращения на родину этого яркого человека убрали из правительства. Утверждают, что он сам об этом просил ещё с конца апреля. Для того, чтобы скорее выйти на свободу, ходят слухи, и разыграл историю с деньгами для Ильи Пономарёва. И вот – случилось.

Общественности брошена ещё одна тема для обсуждений: куда теперь подастся этот, обладающий кипучей энергией, переполненный мыслями и идеями деятель. Некоторые оппозиционеры не прочь видеть его в своих рядах – «если будет хорошо себя вести».

Я же считаю, что таким людям – по собственному желанию покидавшим правительство, да и безропотно выполнявшим приказ очистить кабинет, а потом прозревшим, – всем этим Немцовым, Касьяновым, Кудриным, вход не только в оппозицию, но и в общественную жизнь должен быть воспрещён. Пусть, конечно, живут, передвигаются в пространстве, входят в здания, но, желательно, через задний проход. Чтоб никто не видел.

Май 2013

Смыкание полюсов

Появление книги известного литературного критика, оригинального прозаика Павла Басинского «Лев Толстой. Бегство из рая» меня, признаюсь, не обрадовало. Нет, книга получилась замечательная – давно я не читал с таким увлечением, давно не узнавал столько нового и важного. Но… Как бы это сформулировать… Уход из Ясной Поляны Льва Толстого и события вокруг этого – беспроигрышная тема. Есть в такого рода литературе несколько беспроигрышных тем. Например, последний год жизни Достоевского, последний год жизни Чехова. Умирающий Гоголь – сорокалетний призрак минувшей пушкинской эпохи…

Исследователь, обладающий писательским даром, наверняка напишет на любую из этих тем отличную книгу, и обязательно будут открытия, и есть пространство для размышлений, ассоциаций, параллелей. И мало кто отважится обрушиться с критикой на мысли автора – ведь смерть и Достоевского, и Чехова, Гоголя, Толстого, это не просто смерть больших писателей, а некий символ, грань, перелом в общественной жизни, который совпадал с переломом истории России.

Умер Гоголь, и вскоре началась Крымская война, спровоцировавшая наступление нового этапа в жизни России (многие уверены, что после смерти Николая I, ускоренной поражением в Крымской войне, стала гибнуть и Россия); умер Достоевский, а через месяц убили Александра II, и началась гражданская война, которая через неполные сорок лет превратилась в небывалую в мировой истории братоубийственную бойню; «задохнулся» Чехов, и спустя несколько месяцев лопнула кровью Первая русская революция; убежал из дому Толстой, умер на глухой станции, и русское общество осиротело, потеряло последние ориентиры, покатилось в тартарары…

Множество противоречивых документов, свидетельств сохранила история о тех временах, об этих титанах, и кто бы ни взялся писать на эти темы, окажется по-своему прав.

Честно говоря, я был уверен, что, написав «Бегство из рая», Павел Басинский не то чтобы бросит толстовскую тему (нет, к Толстому он, статьями, возвращается постоянно), но не станет тратить время и силы на новую большую книгу. Но – ошибся. Недавно появилась новая – «Святой против Льва».

Тема на сей раз не то чтобы абсолютно новая, но – опасная: отношения Иоанна Кронштадтского и Льва Толстого. Скорее даже, не отношения друг к другу, а к православной Церкви.

В 90-е – начале 00-х это был один из предметов спора у кое-как начитанной, пробующей размышлять молодёжи (имею в виду здесь не только молодёжь по возрасту, но и по духовному развитию). И обязательно спор очень быстро перерастал в ссору, чуть до драк не доходило. А может, и доходило… Позже эта молодёжь повзрослела, и спорить о таких предметах стало как-то глупо, что ли, а может, бессмысленно. Ясно, что каждый останется при своём. Так зачем ругаться?

Павел Басинский написал свою книгу деликатно, или – точнее – осторожно, не дав по-настоящему полно высказаться ни отцу Иоанну, ни Льву Толстому, не выразив своё, авторское, мнение. Но тем не менее книга получилась не просто познавательной, а острой, может быть, и взрывоопасной.

В среде нашей, скажем так, интеллигенции много взрывоопасных проблем, по которым она не найдёт общего языка, не станет единым организмом. И Церковь – одна из них. Иоанн Кронштадтский и Толстой находились на разных полюсах отношения к Церкви, но в чём-то эти полюса, как водится, смыкались. По-моему, эти точки смыкания и попытался найти Павел Басинский.

Большая часть пятисотстраничного труда «Святой против Льва» посвящена детству, взрослению, семье, среде, духовным поискам героев. Это своего рода подводка, объяснение, почему они в итоге оказались «против». Друг напротив друга в общественном представлении. И, выбрав одного, человек отрицал другого. Что, в общем-то, по сути, добивается любое религиозное учение: невозможно верить в Иисуса и Будду, Магомеда и Кришну одновременно… Так же и с Кронштадтским и Толстым. Недаром оба вольно или невольно породили то, что православная Церковь назвала сектами: первый – иоаннитов (признана сектой в 1909 году), второй – толстовцев («особая секта» с 1897 года).

Отношение Церкви к Толстому общеизвестно, но и деятельность Иоанна Кронштадтского поначалу вызвала у тогдашнего обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева тревогу, граничащую с жаждой расправы.

Прочитав в одном из номеров «Нового времени» «Благодарственное заявление» отцу Иоанну и описание чудесных исцелений по его молитвам, Победоносцев первым делом пишет директору своей канцелярии:

«Победоносцев – Ненарокомову:

Посмотрите, что напечатано в Новом Времени сегодня наряду с объявлениями о театрах и пр.

Думаю, тут не без греха священник. Что за человек и в чьём ведомстве?..»

Подробностей расследования этого дела Святейшим Синодом автору книги найти не удалось, но по косвенным свидетельствам от сурового наказания необычный священник находился в одном шаге. Вполне мог быть заточён, например, в Суздальский монастырь как еретик. Но Победоносцев, видимо, решил, что ему выгоднее иметь в лице отца Иоанна этакого народного батюшку, к которому идут страждущие и получают облегчение и исцеление… А ко всему необычному Победоносцев относился более чем настороженно. Его отношение к Толстому тому ярчайшее подтверждение.

В книге немало страниц уделено этой фигуре, державшей в ежовых рукавицах не только Церковь, но и духовную жизнь России на протяжении четверти века. К сожалению, автор не показал, как эти рукавицы подвигали Россию к катастрофе гражданской войны.

В итоге Победоносцев проиграл – его хоть и с почётом, но отправили в отставку (или, точнее, вынудили отправиться) после Октябрьского манифеста 1905 года. Известно, что обер-прокурор был возмущён этим манифестом, не мог понять, что это такое – «свобода совести, свобода собраний, свобода слова». Все его жизненные принципы рухнули в одно мгновение.

Впрочем, и на обычных людей, да и на государственных мужей этот манифест Николая II упал, как камень на голову. Даже министр внутренних дел узнал его содержание в одно время с обывателями. Начались волнения, Первая русская революция получила новый заряд; Победоносцев от этого заболел и вскоре скончался, оставив без присмотра Россию с отцом Иоанном и писателем Толстым…

Противостояние Иоанна Кронштадтского и Толстого, – со стороны первого яростное и громогласное, со стороны второго – почти молчаливое в отношении самого священника, но не менее яростное в отношении того института, который отец Иоанн защищал, – продолжалось почти тридцать лет. Отец Иоанн отстаивал незыблемость догматов, таинств, традиций (впрочем, нередко становясь новатором, реформатором), а Толстой выступал не только против обрядовости, но и не признавал божественной природы Христа.

Не стану цитировать ни того, ни другого, тем более что не только цитаты, но и статьи обоих героев обильно представлены в книге Павла Басинского. Задамся лучше вопросом: а во что и как верили православные христиане в России вплоть до 20-х годов XIX столетия, да и, в большинстве своём, верят и сейчас?

У Павла Басинского проблема «русского религиозного просвещения» отмечена. Он напоминает, что «первое издание четырёх Евангелий параллельно на русском и церковнославянском языках» было напечатано Российским Библейским обществом только в 1818 году. «К 1826 году, когда по указу Николая I деятельность Библейского общества была приостановлена, вышло около миллиона экземпляров книг Священного Писания на двадцати шести языках народов России». А «полная русская Библия, текст которой с этих пор называют синодальным», вышла из печати лишь в 1876 году!

Но история перевода и издания Библии на русский язык заслуживает отдельной книги с такими изломами сюжета, которые невозможно выдумать нарочно. Например, в 1826 году перевод первых книг Ветхого Завета был не только подвергнут критике, но и сожжён весь тираж… Или такой излом: переводу и изданию Библии на русском языке противодействовало в первую очередь само духовенство. Митрополит Серафим, к примеру, назначенный в 1824 году председателем Библейского общества, тут же представил доклад Александру I, в котором откровенно говорил, что общество необходимо закрыть. Этот император доклад проигнорировал, но его преемник тут же приостановил деятельность общества «впредь до Высочайшего соизволения». Соизволения этого не последовало, и тогда распространением Нового Завета занялись российские протестанты. Святейший Синод переводил и издавал Библию, но крошечными тиражами…

Цифры «около миллиона экземпляров книг Священного Писания», изданных до 1826 года, которую называет автор «Святой против Льва», я не нашёл в других источниках. Зато встретил в них другую цифру – свыше полумиллиона на сорока одном языке, в «том числе свыше 40 тыс. экз. Нового Завета на русском языке». А что такое 40 тыс. экземпляров? Капля в море православных. Представить себе Новый Завет в избе грамотного крестьянина середины XIX века невозможно.

Сторонники Победоносцева и сегодня одной из главных его заслуг называют реформу церковно-приходского образования, в результате которой за двадцать лет число церковно-приходских школ увеличилось с 273 до 43696, в которых училось почти два миллиона детей. Но с тем, что Святейший Синод ограждал простых людей от Библии, они – сторонники – не очень-то и спорят.

А как иначе, как не ограждать? Я уверен, что любой, прочитавший хоть несколько страниц Нового Завета, не может не стать еретиком и сектантом. Пусть даже тайно, в душе.

Лев Толстой, с точки зрения официальной Церкви, стал явным еретиком, даже хуже, – человеком, не признающим (точнее, многократно заявлявшим, что не «понимает») Троицу, божественную природу Иисуса Христа. И «Определение Святейшего Синода», констатирующее отпадение Толстого от «Церкви Христовой», по мнению Павла Басинского, написанное мягко и «умно» (Церковь «скорбела об отпадении от неё её члена», утверждала, что молится, «да подаст ему Господь покаяние и разум истины», а не предавала анафеме), с одной стороны, уместно и справедливо, но, с другой, общество восприняло это «Определение…» именно как отлучение. И разлом русского общества усилился, непримиримость двух лагерей обострилась (переход отдельных людей из лагеря в лагерь только подливал масла в огонь полыхавшего уже пожара).

Через четыре года случилось Кровавое воскресенье, затем появился Октябрьский манифест… Церковь в совершенно новых условиях продолжала оставаться прежней. И после Октября 1917-го именно она стала главной целью русского бунта. Ведь не китайцы, евреи и латышские стрелки, которых сегодня делают основной силой красного террора, в те дни убивали священников, громили и оскверняли церкви, а вчерашние православные… В итоге большевикам с левыми эсерами пришлось брать под защиту церкви и духовенство – бунт нужно было держать в рамках… С институтом же Церкви большевики решили разобраться постепенно. И не случись нападение Гитлера, то, скорее всего, православие в нашей стране было бы полностью уничтожено к 50-м годам. Да и сегодня ещё нельзя говорить о возрождении в России православной культуры.

Конечно, любые изменения в жизни Церкви могут её разрушить, погубить, превратить в нечто иное. Но и полная статичность тоже губительна… Судя по деятельности и Иоанна Кронштадтского, и Льва Толстого, они, предчувствуя будущую трагедию, каждый по-своему, с разных полюсов, пытались спасти не только православие, но и Россию.

Необходимость что-то делать, чтобы спасти, не давала покоя мыслящим людям задолго до появления этих ярчайших фигур рубежа столетий. Вот, к примеру, какие страшные слова писал человек, которого невозможно заподозрить в не-русскости, не-православии. Это из письма Ивана Аксакова брату Константину; 1856 год:

«Будьте, ради Бога, осторожны со словом «народность и православие». Оно начинает производить на меня то же болезненное впечатление, как и «русский барин, русский мужичок» и т. д. Будьте умеренны и беспристрастны (в особенности ты) и не навязывайте насильственных неестественных сочувствий к тому, чему нельзя сочувствовать: к допетровской Руси, к обрядовому православию, к монахам… Допетровской Руси сочувствовать нельзя, а можно сочувствовать только началам, не выработанным или даже ложно направленным, проявленным русским народом, – но ни одного скверного часа настоящего я не отдам за прошедшее! Что касается до православия, т. е. не до догматов веры, а до бытового исторического православия, то, как ни вертись, а не станешь ты к нему в те же отношения, как и народ или как допетровская Русь; ты постишься, но не можешь ты на пост глядеть глазами народа. Тут себя обманывать нечего, и зажить одною цельною жизнью с народом, обратиться опять в народ ты не можешь, хотя бы и соблюдал самым добросовестным образом все его обычаи, обряды и подчинялся его верованиям. Я вообще того убеждения, что не воскреснет ни русский, ни славянский мир, не обретёт цельности и свободы, пока не совершится внутренней реформы в самой церкви, пока церковь будет пребывать в такой мертвенности, которая не есть дело случая, а законный плод какого-нибудь органического недостатка…

По плоду узнаётся дерево; право, мы стоим того, чтоб Бог открыл истину православия Западу, а Восточный мир, не давший плода, бросил в огонь!»

И таких мыслей можно обнаружить сотни и тысячи у тогдашних людей из самых разных лагерей, слоёв и сословий. По существу «Определений», подобных тому, какое вынес Синод по отношению к Толстому, должно бы выноситься множество…

Отец Иоанн своей жизнью показывал, что Церковь может исцелить верующего от недуга, помочь в беде, в том числе и деньгами (Басинский приводит множество примеров, когда священник запросто отдавал первому же просителю две-три тысячи рублей); он стремился, грубо говоря, сблизить Церковь как институт (а точнее – подгосударственное ведомство) и простых верующих. Но верующих искренне… К примеру, Салтыкову-Щедрину, относившемуся к Церкви и лично к отцу Иоанну иронически, он помочь не сумел, а сотням искренне верующих – да.

Да, ему нужны были верующие по-настоящему, не сомневаясь, и потому, видимо, он с таким негодованием выступал против тех, кто эту веру подтачивает. Павел Басинский, порой, не решается цитировать слова отца Иоанна о Льве Толстом: «Это не полемика, а брань, недостойная не только священника, но и просто христианина». Почему «недостойная»? Если верить евангелистам, то и сам Христос не стеснялся в выражениях по отношению к тем, кто не верил в него или занимался лжеучительством…

Отец Иоанн боролся с Толстым больше десяти лет. За несколько месяцев до собственной смерти, в дни, когда русское общество готовилось отменить восьмидесятилетие Льва Толстого, он написал молитву, в которой были такие слова: «Господи, умиротвори Россию ради церкви Твоей, ради нищих людей Твоих, прекрати мятеж и революцию, возьми с земли хулителя Твоего, злейшего и нераскаянного Льва Толстого и всех его горячих последователей…». Кстати, он не раз обращался к Господу с подобными просьбами. Причём, забрать просил, в том числе и тех священников, которых считал разрушителями крепости Церкви – к примеру, митрополита Антония (Вадковского), автор смягчённой редакции «Определения…», духовника императорской фамилии Иоанна Янышева и «прочих неверных людей»…

Примечательно, что Иоанн Кронштадтский неизменно вставал на сторону государства, когда государству возникали угрозы, а точнее, государственному строю. Видимо, он понимал: любая смута в государстве подточит, а то и погубит и Церковь. А ему нужна была сильная, богатая Церковь. И он делами выступал за дальнейшее «сращение Церкви и государства» (цитата из книги «Святой против Льва»), строил величественные соборы, основывал монастыри (почему-то всё женские), не сторонился роскоши, хотя, по свидетельству современников, тяготился ею.