Господин Великий Новгород 1384: путешествие во времени

На миниатюре из Лицевого летописного свода видна панорама Великого Новгорода с Софийским собором и Софийской звонницей, увенчанной крестом; рядом с ней стоит ещё одна звонница – без креста, гражданская. На ней, несмотря на вывозимый на переднем плане вечевой колокол, висит ещё один, что совершенно нормально: в Великом Новгороде существовали два места для вече: для торговой и для софийской стороны, где избирали владыку[374 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 64.] (к 40-м годам XIV века созыв веча, посвящённого архиепископской кафедре, на Софийской стороне, а светским вопросам – на Торговой, уже был традицией[375 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 281.]). На другой миниатюре видно, как звонарь звонит, стоя на земле, что было удобно: не было необходимости подниматься на высокую звонницу. Таким образом, звонарь звонил «по-европейски», раскачивая за рычаг балку, к которой крепился колокол, а не колокольный язык.

Для одобрения решения веча, если судить по летописям, требовалось абсолютное согласие (либо согласие такого большинства, которое не требовало подсчёта голосов и было очевидно), так как в летописях решение принимал «весь Новгород», «весь Псков», «однодушно», также и вечевые грамоты составлялись от имени всего города. Как все прекрасно понимают, невозможно честно достичь какого-то результата голосования со стопроцентным результатом, особенно, когда речь идёт о сотнях, даже тысячах голосов. Голосование на вече как таковое отличалось от голосования современного тем, что голоса не записывались и не считались. Таким образом, для принятия решения достаточно было лишь одобрения большинства, после которого (NB: голосование не тайное!) протестующие либо сами побоятся высказывать своё мнение, либо будут вынуждены примкнуть к большинству. Новгородцы обещали князю Ярославу: «аще кто не поидеть с нами [на бой], сами потнемъ его»[376 - Лаврентьевская летопись. С. 61.]. Само собой, меньшинство не всегда считало себя обязанным согласиться с большинством, и иногда «быша въча по всю недълю», «раненыхъ много обоихъ»[377 - Новгородская первая летопись. С. 37.], до тех пор, пока после созывов альтернативного вече и переговоров, стороны не достигали какого-то компромисса.

Это (как и описываемый ниже способ избрания архиепископа с помощью жребия) способ не был каким-то особенным славянским или особенным новгородским изобретением. Об избрании «путём единодушного принятия» у лютичей пишет Титмар Мерзебургский в «Хрониках»[378 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 367.]; о необходимости всенародного одобрения (populo adclamante) кандидатуры при избрании дожа пишет и диакон Иоанн (автор венецианской хроники начала XI века)[379 - Там же, с. 369.]; согласно Аристотелю, так же проходили голосования в Афинах[380 - Там же.]. Более того, в швейцарских кантонах Гларус и Обвальден голосование производится без подсчёта голосов, на глаз, путём поднятия рук[381 - Там же.].

Круг вопросов общегородского вече теоретически мог быть любым, но по факту оно решало только самые важные и насущные вопросы (в отличие от веча кончанского или уличанского), а именно: призвание князей[382 - «…поиди, княже [т. е. Владимир Мономах], на столъ» (Ипатьевская летопись. С. 4). NB: право избрание себе князя через решение веча было признано всеми князьями на съезде 1196 года. Владимирский-Буданов М.В. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 89.], обсуждение договора с князем[383 - Новгородцы принимают князя Святослава «въвъдоша опять на всъй воли его» – то есть, приняв все условия князя. Новгородская первая летопись. С. 13.], изгнание князя[384 - Новгородцы «выгониша князя Всъволода изъ города». Новгородская первая летопись. С. 6.], вопросы войны и мира[385 - Киевляне «сотвориша въче на торговищи, и ръша, пославшеся ко князю: се половци росулися по земли; дая, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними».], законодательство[386 - Псковская Судная Грамота прямо предусматривала изменение и дополнение – по инициативе посадника и с одобрения вече: «А которой строкъ пошлинной грамоты нътъ, ? посадникомъ доложити господина Пскова на въчъ, да тая строка написать. А которая строка въ сей грамоте не люба будетъ господину Пскову, ино та строка волно выписать вонъ из грамотъ».] и управление[387 - Киевляне требовали на вече от Игоря Ольговича смены тиунов; ростовцы – своего посадника.], политический суд[388 - «…и сдумаша, яко изгонити князя своего Всъволода, и въсадиша ? въ епископль дворъ… А се вины его творяху…» – «…и решили изгнать князя своего Всеволода, и заперли его во Владычном дворе… А вот, в чём он виновен…». Цит. по: Новгородская первая летопись. С. 7. «Новгородьци же… створиша въче на посадника Дмитра и на братью его: яко ти повелъша на Новгородьцихъ сребро имати [речь о введении нового налога]… идоша на дворы ихъ грабежемъ, а Мирошкинъ дворъ и Дмитровъ зажьгоша, а житiе ихъ поимаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровища ихъ иъискаша… а избытъкъ роздълиша по зубу, по 3 гривнъ по всему городу». Цит. по: Новгородская первая летопись. С. 30. «…[князя] Святослава посадиша въ владыьни дворъ, и съ мужи его, донелъ будеть управа съ отцомъ». Цит. по: Новгородская первая летопись. С. 31.], выборы архиепископа; назначение новгородских воевод, посадников и воевод в волостях; контроль за деятельностью должностных лиц, торговые соглашения; распоряжение земельной собственностью Новгорода, пожалование земель; установление повинностей населения, контроль за их отбыванием; контроль за судебными сроками и исполнение решений; в случае архиважных дел – судебные разбирательства, предоставление судебных льгот[389 - Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 175–176.]. Некоторые вопросы, решавшиеся на вече, могли бы показаться банальными и мелочными, например, вечевое собрание по поводу коротких отрезов сукна в 1402 году, или же прокладка новой дренажной трубы на Немецком Дворе в 1431 году[390 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 292–293.], но, если вдуматься, то убытки от коротких отрезов были велики и затрагивали значительную часть населения, а прокладка новой трубы затрагивала вопрос о неприкосновенности земельной собственности города. Таким образом, даже такие, с нашей точки зрения, ничтожные вопросы, были вопросами высокой важности в рамках средневекового города.

Сколько же человек могло присутствовать на вече? Вечевая площадь на Дворище локализовывалась (небесспорно) В.Л. Яниным к западу от Никольской церкви, и её размеры составляли, по его оценке, 1800–2000 м?. Данные по греческим театрам показывают, что на человека приходилось около 0.3 м? (0.4 м? с поправкой на проходы и перегородки)[391 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 307.]. На Комиции, во времена Римской республики, площадь открытого пространства составляла около 1100 м?, там могло разместиться 3800–4800 человек; причём, римляне, в отличие от греков, стояли. На кантональных собраниях в Швейцарии участники тоже стоят (кроме старых и немощных); площадь около 1000 м? вмещает 2500–4000 человек. То есть стоящий человек занимает 0.25 м?, сидящий – 0.4 м?.

Таким образом, площадь на Дворище легко могла вмещать 4000–8000 человек; даже если предположить, что на вече новгородцы сидели, то вместимость площади составила бы минимум 2000 человек. Но дело в том, что новгородцы – по крайней мере, подавляющее большинство новгородцев – не сидели на вече. В «Задонщине» «Звонят колоколы вечныа в великом Новъгородъ, стоят [мужи] новгородцы у святои Софъи…»[392 - Адрианова-Перетц В.П. Задонщина (Опыт реконструкции авторского текста) // Труды отдела древнерусской литературы инст-та литературы. Т. VI. Л., 1948. С. 224.]. Под 1388 годом: «И начаша иеръи сборомъ объднюю пъти, а новгородци сташа въцемъ у святъи Софъи»[393 - Новгородская первая летопись. С. 94.], что теми же словами дублируется в Новгородской четвёртой летописи[394 - Новгородская четвёртая летопись. С. 95.]; здесь «стали вечем» означает именно дословно стояние, так как на православной литургии люди сидеть не могут. Единственный источник, который теоретически можно трактовать в пользу «сидячего веча» – это письмо немецких купцов бургомистру и совету Ревеля, в котором говорится, что «[старосты] улицы св. Михаила пошли и привели посадника и тысяцкого и уселись [с ними] напротив ворот перед церковью святого Михаила»[395 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 309.]. Казалось бы, ничего удивительного, если не принимать во внимание то, что послание было написано по горячим следам, 28 декабря, а в декабре на северо-западе России сидеть под открытым небом в сугробах, мягко говоря, некомфортно, так что трактовка Лукина «устроились» вместо «уселись» выглядит гораздо логичнее.

Если действительно принять количество населения Великого Новгорода в 25–30 тысяч человек[396 - См. глава 2 «Численность населения»; Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 311, примечание 4.] и исключить из этого числа женщин, детей и холопов с нищими и подмастерьями (как неполноправных горожан), то мы получим максимальное количество участников веча. Если брать женщин, то их примерное соотношение к количеству мужчин было 1170–1300 на 1000. Средний состав семе Гданьска (город с населением, равным по численности населению Великого Новгорода) был 3.5–4.5 ребёнка на семью, причём чем выше был достаток семьи, тем больше было детей. В польских городах около начала XV века в среднем богатые семьи состояли из 6 человек, среднего достатка – из 5, бедные – из 4. По оценкам немецких исследователей, общая доля детей в семье могла доходить до 20–30 %[397 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 312.]. Итак, из 30 000 новгородцев примерно 17 000 были женщины; из оставшихся 13 000 примерно половина или более были недееспособны или неполноправны (дети мужского пола, нищие, холопы и пр.), таким образом мы получим цифру в 5–6 тысяч, которая является максимальной даже для XV века, не говоря уже о предшествующих веках.

Вечевая площадь на Дворище смогла бы вместить такое количество людей – с одной оговоркой: если бы они действительно все вышли на вече. Как уже говорилось выше, участие в вече не являлось обязательным – не только в Новгороде, но и в других странах, где существовали аналогичные формы управления через общее собрание. В швейцарских кантонах собиралось от 1/5 до 1/3 от всех, имеющих на это право; в Риме в эпоху Цезаря – около 12 % граждан Рима; в средневековой Венеции – примерно треть[398 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 313.]. То есть реальное число участников вече не превышало 1.5–2 тысячи человек, а, скорее всего, даже было ещё меньше.

В современной, москвоцентричной историографии принято считать, что на любом вече (были веча разных уровней: уличанские, кончанские и городские[399 - Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы). М.-Л., 1971. С. 56. Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 63.]) чуть ли не обязательно были усобицы, волнения, люди дрались палками на мосту, творились тому подобные беззакония. Но вдумаемся: летописец всегда фиксирует то, что для него необычно: пожар, голод, война, необычная комета, солнечное затмение, драка на вече. Собственно, Иван IV убил и запытал за несколько дней на порядки больше людей, чем было травмировано или убито на всех вече за всю историю Господина Великого Новгорода, но почему-то москвоцентристы не делают на этом акцента, как и на том, что и сейчас существуют различные партии, несогласные друг с другом.

Господский совет (Совет господ)

Мы знаем название совещательного органа, этого русского сената, только по немецкому названию: de heren – господа, или de heren van Groten Naugarden[400 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 68.] – господа Великого Новгорода. В ганзейских документах 1448-го и 1449-го в ряду новгородских органов власти и должностных лиц[401 - Среди архиепископа, посадника, тысяцкого и общины (веча).] фигурирует «совет» (de rat), т. е. ганзейцы в это время воспринимали Совет Господ как сложившийся политический институт[402 - «Достойным, почтенным и мудрым мужам, господам наместнику и воеводе, совету и жильцам Великого Новгорода». Цит. по: Чтения в императорском обществе истории и древностей российских. Т. III, ч. IV. М., 1890. С.3.]. По своей сути Господский совет органично дополнял вече, так как последнее физически не могло обсуждать вопросы, а могло только поднимать их и одобрять или не одобрять. Таким образом, вече являлось как бы верхней палатой парламента при нижней палате – Совете. «Господа», как будет рассказано ниже, советовались, пусть даже формально, с вече, что показывает, что вече действительно было высшим по отношению к «господскому совету» органом. Например, в 1409-м, по ганзейским документам, тысяцкий манипулировал общественным мнением, «чтобы общину [новгородскую] лучше удовлетворить»; в 1412-м «господа» не идут наперекор воле веча открыто, а утаивают важную информацию даже от купцов[403 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 389–390.].

В совет входили магистраты[404 - Магистрат (в Древнем Риме) – должностное лицо, избираемое населением на определённый срок, для безвозмездного исполнения государственных функций.]: архиепископ (владыка), архимандрит[405 - Архимандрит – настоятель крупного монастыря; в Древней Руси – глава всего чёрного духовенства города; в Великом Новгороде им был игумен Юрьева монастыря.], степенные посадник и тысяцкий[406 - О старых посадниках и тысяцких, в отличие от степенного посадника пишет опасная грамота 1472 г., именуя степенного посадника «почётным» (werdich). Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 330.], кончанские игумены, а также самые влиятельные бояре[407 - Строков А. А. Восстание Степанки в 1418 году // Новгородский исторический сборник. Вып. 3–4, Новгород, 1938. С. 87.]: кончанские старосты, сотские старосты, старые[408 - То есть уже отработавшие свой срок и заменённые степенными, то есть действующими посадником и тысяцким. Упоминаются, помимо всего прочего, в договорной грамоте с ганзейскими городами о перемирии: «olden borgermesiterem, olden hertogen». Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С. 127.] посадники и тысяцкие[409 - Янин В.Л. Новгородские акты XII–XV вв. М., 1991. С. 77.]. Янин так описывает состав совета согласно грамоте 1477 года: 36 посадников и 8 тысяцких, 2 купеческих старосты, архиеписков, архимандрит, 5 кончанских игуменов – всего 53 человека[410 - Там же.]. Никитский тоже настаивает на участии в совете бояр и их высший слой – старых посадников и тысяцких – на основании присутствия старых посадников в новгородских дипломатических миссиях. Однако это не может служить основанием полагать, что бояре занимали место именно в новгородском «совете господ».

Письмо ревельского совета «господам Новгорода» (de heren van Naugarden), было адресовано новгородскому архиепископу, посаднику, тысяцкому и старостам пяти концов (den ertzebiscop to Naugarden und den borchgreven und den hertogen und de olderlude an viff enden), как и послание бургомистра и ратманов Ревеля[411 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 386.]. В конце послания немцы просят скрепить ответ печатями «епископ, и посадник, и тысяцкий, и старостя пяти концов Новгорода»[412 - Там же.]. Бернд Лемгов, представитель ревельского совета, писал в своём отчёте, что за 11 мая он ходил к «епископу, и посаднику, тысяцкому и пяти старостам пяти концов». Сложно представить, что посол посетил всего лишь за один день восьмерых влиятельных чиновников, так что, скорее всего, он присутствовал на некоем совещании, на котором собрались «господа», после которого они ответили немецкому посланнику, что окончательный ответ они дадут только после совещания с Великим Новгородом (то есть вече).

«Господа» были постоянно действующим органом; так, например, в ганзейском документе от 28 мая 1409 года купцы пришли жаловаться «к господам» (vor de heren) на ограбление Ханса фанме Лоэ, и от имени «господ» им ответил тысяцкий (de hertoghe)[413 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 388.]. В другом документе, от 28 октября 1411 года посадник и тысяцкий отвечают немецким купцам, что они «совещались со своим отцом архиепископом, и с господами, и с Новгородом»[414 - Там же.].

Степенный посадник вместе с тысяцким по сути являлись исполнительными органами веча. Судя по их именованиям в ганзейских договорах – бургомистр и герцог[415 - «…mit borchgreven, hertogen». Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С. 58. «ung duc et ung bourchrave» у Жильбера де Ланнуа. Великий Новгород в иностранных сочинениях XV – нач. XX века. Великий Новгород, 2002. С. 20. «borgermeister, hertog». Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С. 119, 124.], – посадник занимался гражданским управлением; тысяцкий же – военными и полицейскими делами. Оба магистрата избирались на неопределённый срок по решению веча[416 - Например: «…отъяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю». Новгородская первая летопись. С. 6. «…отъяша посадничьство у Павши… и даша… Михайлъ Мишиничю». Новгородская первая летопись. С. 63.]; постоянный срок действия их полномочий установился не раньше XV века[417 - Жильбер же Ланнуа пишет о том, что тысяцкий и посадник сменяются раз в год. Великий Новгород в иностранных сочинениях XV – нач. XX века. Великий Новгород, 2002. С. 20.]. За их службу взималось «поралье» – поземельный налог, от «рало» – плуг[418 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 66.].

В отличие от других княжеств, новгородский тысяцкий представлял в Совете житьих людей и чёрных людей (средний и низший классы горожан). Также тысяцкий вёл торговый суд[419 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 68.], как один из шести старост совета Ивановской Сотни – а именно тяжбы по торговым вопросам, все споры между иностранцами и новгородцами (вместе с посадником).

Несмотря на то что само звание тысяцкого звучит как звание человека, облечённого очень высокими полномочиями, его решения должны были быть одобрены вече, как, например, показано в ганзейском документе 1406 года, в котором немецкие купцы обратились к тысяцкому по поводу ареста их товаров. Тысяцкий ответил, что вначале он «посоветуется с Великим Новгородом на общем вече» (ghemeynen dinge), и только в зависимости от решения новгородцев даст ответ: «как они [новгородцы] об этом примут решение, он им [немцам] после даст ответ»[420 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 269.].

Посадник командовал посадским[421 - Посад – предместье, предградье, территория вне городской стены.] войском, судом[422 - Князь не мог судить без посадника, но по Новгородской Судной Грамоте посадник не мог закончить дело княжеской юрисдикции без княжеского наместника. Подробнее см. главу «Закон и суд».], подписанием дипломатических договоров.

Некий аналог господского совета существовал и в Пскове (что неудивительно). В 26-й статье прямо сказано: «…или пакы… позваный… не станет не судъ предъ господою»[423 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 10.], в 25-й: «…iно господъ послать съ суду своихъ людей[424 - Возможно, «люди» выполняли функции приставов или следователей. Отчётливо видна связь новгородских roperen (биричей), связанных с de heren (господами). Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 394.]»[425 - Псковская судная грамота 1397–1467», Псков, 1896. С. 9.]. Функции «господы» не заключились исключительно в судебной области: в приписке к духовной грамоте[426 - Духовная грамота – завещание.] 1491–96 гг. говорится: «…соцкои [сотник] был Феодоръ з Запсковья от господе»[427 - Лукин П.В. Новгородское вече. М., 2018. С. 393.], т. е. представители «господы» не только разбиралси судебные дела, но и заверяли завещания. По сути, «господа» представляла собой коллегию, состоявшую из князя (или его наместника), посадников и сотских (сотников). В Псковской Судной Грамоте как высшая судебная инстанция упоминается либо «господа», либо её члены; так, в статьях 11 и 13, разбирая один и тот же юридический казус, автор Грамоты утверждает, что вопрос должен решаться «предъ господою»[428 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 4.], но «подсудничье князю и посадниомъ и съ сотскими всъми взяти»[429 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 5.]. Точно такое же перечисление членов коллегии видно и в статьях 19 и 21[430 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 7–8.].

Соотношение между «господой» и вечем во Пскове напоминало соотношение между новгородскими «господами» и новгородским же вечем. Более того, Псковская Судная Грамота в статьях 108–110 даёт куда более ясную с правовой точки зрения картину взаимодействия. Согласно статье 108, при возникновении земельных споров, если есть «грамоты» (то есть доказательства для апелляции): «…да положать граматы старые… предъ господою покладутъ»[431 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 37.]. Если же «грамот» не было, то в действие вступала статья 110: «А которой строкъ пошлиной грамоты нътъ, и посадникомъ доложити господина Пскова на въчъ, да тая строка написать, А которая строка въ сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка волно выписать вонь ихъ грамотъ»[432 - Псковская судная грамота 1397–1467. Псков, 1896. С. 38.]. Таким образом, видно, что вече (господин Псков) выступало как высший орган законодательной власти, а «господа» – исполнительной и судебной. вече создавало новые источники права, а применяла их «господа».

По сути, принципиальная разница между «господским советом» Новгорода и «господой» Пскова заключается в том, что в совете Новгорода не принимали участия ни князь, ни наместник, а также сотские, зато в него входили тысяцкие, архиерей и кончанские старосты.

Князь

Роль князя была сильно ограничена; в знак этого князь жил в Городище – в нескольких километрах от города. По трём договорным грамотам мы видим, что князь не имел права отменять старые законы и вводить новые: «Держати ти Новъ[гор]одъ по пошлинъ[433 - По старине, по старым законам.]», како держалъ отецъ твои»[434 - Грамоты Великого Новгорода и Пскова», М., 1949, с.9.]; «Приде князь Михаил… и цълова крестъ на всеи воли Новгородьстъи и на всъхъ грамотахъ Ярославлихъ»[435 - Новгородская первая летопись. С. 44.]. Князь не мог объявлять войну без позволения веча[436 - Владимирский-Буданов М.В. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 89.]. Нельзя было изменять размеры налоговых сборов[437 - «А свободъ ти, ни мытъ на Новгородьскои волости не ставити». Цит. по: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С.16.]. Вся деятельность князя как управленца осуществлялась исключительно под контролем посадника: «А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, на грамотъ даяти»[438 - Там же.], «А бес посадника тобе волостии не раздавати»[439 - Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С.11.], «…бес посадника ти, княже, суда не судити»[440 - Там же. С.12.]. Князю нельзя было назначать своих посадников в волости: «А волостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужами не держати, нъ держати мужи новгородьскые»[441 - «А в волости своих управляющих назначать ты не можешь, можешь только новгородских». Там же.]. Князю нельзя было торговать с немцами иначе чем через новгородских купцов: «А в Немецъскомъ двореъ тобе торговати нашею братию»[442 - Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949.Там же. С.13.]; запрещалось закрывать двор или посылать приставов[443 - «…а двора ти не затваряти; а приставовъ ти не приста[в]ливати». Цит. по: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С.13.]. Только через новгородцев князь мог иметь отношения с Заволочьем: «А за Волокъ ти своего мужа не слати, слати новгородца»[444 - Там же. С. 16.]; если князь хотел послать сборщика в Заволочье налогов, он передавал ему собранное только в Великом Новгороде[445 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 60.]. Таким образом, у князя не было ни единого источника доходов, не связанных с городом; более того, ни князь, ни княгиня, ни княжеские бояре и дворяне не могли приобретать недвижимость[446 - Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Курс русской истории. Т. II. М., 1988. С. 61.], чтобы они не укоренялись на землях Великого Новгорода.

По сути, роль князя (или его наместника) сводилась к исполнению суда высшей инстанции (вместе с посадником), скреплению сделок и утверждению в правах, и, конечно же, к обеспечению безопасности.

После Михаила Ярославича Тверского (то есть после 1314 года) ни одного князя как правителя не сидело «на степени». Великий князь ни в XIV, ни даже в XV веке не именовался князем Новгородским[447 - Арциховский А.В. Труды новгородской археологической экспедиции. Т. I. М., 1956. С.38.]; то есть, по сути, Великий Новгород управлял своей землёй с исключительно помощью вече и Совета, даже без ограниченной власти князя. Последним великим князем, бывшим в Великом Новгороде больше двух-трёх недель, был Юрий Данилович, а с 1346 года в Новгороде 88 лет Великий князь не был даже в качестве гостя. Княжеский наместник проживал в Городище так же, как и князь, имея статус дипломатического представителя; о его низком статусе говорит хотя бы размер подарков, по сравнению с подарками магистратам[448 - Арциховский А.В. Труды новгородской археологической экспедиции. Т. I. М., 1956. С.40.].

Деление города

Федеративность Новгородской Республики отражалась даже в устройстве самого города: у республики было пять пятин, у города – пять районов-концов. По старшинству упоминания в летописях Неревский (он же Кожевницкий или Петровский – по имени церкви Петра и Павла в Кожевниках[449 - Рабинович М.Г. Русский средневековый город. М., 2020. С. 100.]), Людин (он же Гончарский[450 - Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. I. М., 1860. С. 31.]), Славенский, Плотницкий, Загородский[451 - Неревский и Загорожский – в зареченской, или Софийской стороне (левый берег Волхова); остальные – в Торговой (правый берег).]. Конечно, нельзя абсолютно точно сказать, что Неревский конец является древнейшим, т. к. слои X века имеются во всех концах; вероятно, просто в X веке ещё не сложилось деление на концы.

Однако именно Неревский конец имеет самый мощный культурный слой: до 7.5 м, что говорит о том, что Неревский конец был более густо заселён. В пользу этого говорит и то, что слой X–XI вв., для которого характерно полное отсутствие стеклянных браслетов, достигает на территории этого конца 2 метров. Неревский конец также сыграл свою значимую роль и в истории: именно в нём священник Герман Воята у церкви Иакова писал I Новгородскую летопись; именно от церкви Кузьмы и Демьяна, что на Холопьей улице, был избран построивший городские стены митрополит Василий (Григорий Калека).

Конец управлялся своим локальным вече, которое имело право заключать мир или идти против другого конца – и это не фигуральное выражение; конец имел даже свою печать[452 - Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 137. «…по[вел]ъша печати приложити изо всихъ пяти кончевъ къ сеи грамотъ». Цит. по: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Грамота № 17. М.-Л, 1949. С. 33.]. В 1418 году «…И пришед [Славенские и Плотницкие] в доспъсех съ стягом на Кузмадемиану улицу»[453 - Новгородская вторая летопись. Цит. здесь и далее по: Полное собрание русских летописей. СПб, 1862. Т. III, с. 136.], – то есть, у каждого конца было своё боевое знамя[454 - См. Владимирский-Буданов М.В. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 88.], что означало, что в случае войны каждый конец выставлял свой вооружённый отряд с собственным воеводой. Административно конец делился на две сотни[455 - Устав Всеволода упоминает о «10 соцких», что даёт как раз по 2 на конец. См. комментарий к грамоте 463, Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1962–1976 года. М., 1978. С. 60.], и сотские старосты вместе с кончанским занимали свои места в Совете Господ (своеобразной «верхней палате»).

Более того, каждая улица в конце была не просто собранием домов по сторону мостовой. Улица в Великом Новгороде представляла собой общину[456 - См. Владимирский-Буданов М.В. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 88.] с отдельным управлением, уличанским старостой, обчиной (конторой, в которой хранились общественные деньги[457 - «Новгородци же, не умедляще ни мала, поъхаша вборзъ в великую пятницю, а и иныи в великую суботу, а обьчины вси попечатавъ». Цит. по: Новгородская первая летопись. С. 81.], и где держал суд староста). Уличанский староста был именно локальным управляющим, т. к. мы не увидим упоминания о них ни в договорах с иноземцами, ни в посольствах, ни в договорах с князьями. Даже в общем суде у владыки заседали выборные старосты не от улиц, а от концов[458 - «А докладу быти во владычне комнате, а у докладу быть из конца по боярину да по житьему да кои люди в суде сидели, да и приставом, а иному никому же у доклада не быть» (Судная Новгородская грамота 1471 г. ст. XXVI. Цит. по: Беляев И.Д. Рассказы из русской истории: Кн. 2: История Новгорода Великого от древнейших времен до падения. М., 1864. С.8).].

Насколько мощной политической силой были уличане и концы, показывают два случая. В первом случае, произошедшем в 1218 году, торговая сторона вступилась за своего боярина Матвея Душильчевича и потребовала прогнать посадника Твердислава. Людин конец, чьим боярином был Твердислав, вступился за него и позвал на помощь Прусскую улицу, уличане которой согласились прийти на помощь, тогда как Загородский конец, к которому принадлежала Прусская улица, держал нейтралитет. Во втором уличане Славенского конца в 1359 году, требуя посадничество своему боярину Сильвестру Лентеевичу, пришли на вече в доспехах, разогнали безоружных заречан (Софийскую сторону) и даже убили одного человека; чтобы защититься от заречан, славенцы даже разрушили мост через Волхов.

В концах и на улицах не было сегрегационного проживания: фактически на одних и тех же улицах жили и бояре, и чёрные люди, и купцы, и житые люди[459 - Люди среднего состояния, буржуа. Вместе с чёрными людьми были представлены в совете купеческого общества тысяцким.], значит, уличанским старостой или представителем от конца может быть выбран человек абсолютно любого сословия. Таким образом, как уличане и кончане были готовы поддержать своих бояр, так и бояре от улиц и концов были обязаны исполнять требования своих избирателей, чтобы не быть изгнанными.

С другой стороны, есть логические доводы в пользу того, что уличанским старостой должен был чаще выбираться священник. Во-первых (забегаю вперёд), городская иерархия представляла собой теократическое управление: владыкой города был архиепископ, от концов печати привешивали игумены, и встраивание между ними и минимальной общинной единицей – приходом – мирянина как минимум выглядело бы странно. Во-вторых (опять забегаю), именно в церквях люди хранили наиболее ценные вещи, что говорило о доверии к священникам. В-третьих, церкви были в основном каменными, так что именно там было бы логичнее устраивать обчины, и большими, что подходило для уличанских вече (а центрами кончанских и уличанских организаций были как раз патрональные церкви, как и у купеческих сотен[460 - Рабинович М.Г. Русский средневековый город. М., 2020. С. 100.]).

Церковная иерархия

Шесть дней пришлось ночевать при семисоборной церкви Рождества Богородицы Десятинного монастыря, что на Волосовой улице, у самой стены, пока вече не собралось ещё раз. Ударил вечевой колокол, в ответ ему ударили колокола на Святой Софье, ответили им звонницы Бориса и Глеба и Входноиерусалимской церкви – звенели и гудели все колокола Детинца. На этот раз пришли старосты от всех концов Софийской стороны – Неревского, Загородского и Людина, обсудившие положение дел на своих, районных вече. Само собой, старосты пришли не одни: шли священники, монахи, просто кончанский люд. Оружия на этот раз было ещё больше, чем неделю назад, и не только дубины: люди были с топорами, копьями, луками. «Как Ярослава к порядку приучили, когда вздумал на корелу идти[461 - Имеются в виду события 1268 года, упомянутые выше. Новгородская первая летопись. С. 61.], так и этого латынянина приучим», – прогудел дородный священник, подбрасывая и ловя кистень – свинцовую гирьку на ременной петле: «Посулил[462 - Посулил – пообещал. Здесь: пообещал дать взятку.] он, посулил славлянам, смутил город». Мост был разобран ещё вчера; только проповеди владыки да отсутствие моста и помогло хоть как-то предотвратить бой между Софийской стороной вместе с Плотницким концом, и Славенским. Кто начал разбирать мост первым – уже неясно, говорят, что славляне, но горячих голов хватало по обе стороны Волхова.

Владыко Алекси?й преклоняет колени перед Чудным Крестом[463 - 1069 г.: «А на заутрiе обрътеся крестъ честныи Володимирь у святъи Софiе, Новегородъ, при епископъ Федоръ». Новгородская Первая Летопись. С. 2.], поставленным у начала моста. Смиренно смотрит на повелителя могущественной республики распятый Господь; казалось, со скорбью – Богоматерь и Мария Магдалина; понимающе – Иоанн Богослов и сотник Лонгин[464 - Крест был сделан из липового дерева, по образцу древнегреческих восьмиконечных крестов, с рельефными изображениями. Жервэ Н. Чудный крест // Где Святая София, там и Новгород. СПб, 1998. С. 358.]. Сам архиепископ, как всегда одетый в простую иноческую одежду, не похож на царя, короля или князя, которым он был равен по положению. Толпа замирает, давая владыке помолиться в тишине. Хоть и разгорячённые неделями дебатов – а кое-кто и хмельным, – многие надеются на чудо. Сжимают в ладонях кресты новгородцы, сжимают в ладонях амулеты чудские язычники. Никто не хочет братоубийства.

Наконец владыка заканчивает, поднимается, отряхнув колени от песка, и всходит в лодку, чтобы говорить с середины реки, где его будет слышно всем. Удивительно, но голос немолодого архиепископа звучно разносится над водою: «Спаси нас Бог и Святая София от усобной рати! – начинает Алекси?й. – Отнимаю у подручника[465 - Подручник, служилый князь – на Новгородчине и Псковщине – на кормеже, на жалованье, чужой, принятый как ратный воевода, военачальник.] Патрикея Наримантовича кормление…» Слышен ропот со стороны славлян. «Отнимаю у подручника кормление, – возвышает голос владыка. – И даю ему Русу, Ладогу и Наровский берег!»[466 - Действительные события 1384 г. Новгородская четвёртая летопись. С. 93.]. Тишина звенит, кажется, пролети сейчас комар, услышит каждый. «Кому любо?» Вначале нестройно, но всё больше и больше слышны крики с обеих сторон; люди швыряют оземь оружие; кто-то, не раздеваясь, прыгает в воду, чтобы плыть на противоположный берег, на другом берегу следуют его примеру…

Мы стоим, поражённые политическим талантом владыки: с одной стороны, славляне не будут недовольны унижением князя, оставшегося совсем без кормления; с другой стороны, претензии ореховцев и корельцев удовлетворены; с третьей – князю Патрикею ясно дано понять, какое его место, и что с ним может сделать владыка и вече.

* * *

По сути, церковная иерархия повторяла собой иерархию мирскую.

Начиналась она с прихода (как мирская начиналась с улицы). Как таковой, современный приход впервые появляется в письменных источниках только в 1485 году как искусственно сформированная церковная структура[467 - В 1485 рязанский князь Иван Васильевич построил в Переяславле храм в честь Св. Иоанна Златоуста и прикрепил к нему прихожан по профессионально-территориальному признаку: сребреников и пищальников.]. В Уставе князя Ярослава Мудрого о святительских судах (XII–XIV вв.) говорится о «пределе – переезде – уезде»[468 - См. Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. СПб, 2010. С. 82.], территориальной церковно-административной единице, чьё название («предел») соответствует греческому «perioikon». В дальнейшем именно «предел» становится наиболее часто употребляемым термином для обозначения церковного округа, впервые будучи упомянутым в Ефремовской кормчей[469 - Кормчая книга – сборник церковных постановлений.] XII века, Климентовской новгородской кормчей 1280-х годов и далее.

До появления типично московитского «прихода» (с прикреплением новых прихожан к старым церквям) и оформления клира как одного из сословий Царства Московского основной единицей церковной жизни были существующие социально-политические подразделения, например, княжеский двор, городские сотни, боярские семьи. Одновременно с «уездом» в XII–XV веках существовало такое понятие как «покаяльная семья», формировавшаяся вокруг конкретного священника, а не по территориальному принципу. Новгородский епископ Нифонт советовал христианину, оказавшемуся прихожанином нового храма, не прерывать отношения с «покаяльной семьёй» и хотя бы тайком, но ходить туда исповедоваться[470 - Мусин А.Е. Milites Christi древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб, 2005. С. 52.].

Нередки упоминания о том, как жители определённой улицы сами строили свои, приходские церкви, содержались же такие церкви тоже уличанами: «великая улица Воскресеньска, многiя хрестьяне, по благословленiю пресвященного архиепископа Великаго Новагорода и Пъскова владыъ Ионы, заложиша церковъ святое Воскресенье Христово, а [то] старая порушилась»[471 - Летопись Авраамки. С. 211.], «…заложиша Лукиници[472 - Жители Лукиной улицы.] церковь камяну святыхъ апостолъ Петра и Павьла, на Сильнищи»[473 - Новгородская первая летопись. С. 18.], «Поставиша лубянци церковь камену святого Георгиа», «посадник Богдан Обакунович с своею братнею и с уличаны поставиша церковь каменну св. Симеона на Чюдинцеве улице»[474 - Кузьмина О.В. Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV–XV веках. Великий Новгород, 2007. С. 60.]. В Пскове ситуация обстояла точно так же: «Въ лъто 6902. Кончаны быша перши у Крому… и колоколницю поставише»[475 - Псковская первая летопись. Цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб, 1848. С. 194.]. Уличане не только ремонтировали обветшалые церкви и строили новые, но и закупали необходимую утварь и книги: так, в 1400 году для церкви Св. Кузьмы и Демьяна была заказана богослужебная книга «Пролог», «повелением боголюбивых бояр Юрия Онсифоровича, Дмитрия Микитинича, Василия Кузминича, Ивана Даниловича и всех бояр и всей улице Кузмодемьяне»[476 - Кузьмина О.В. Церковь и политическая борьба в Новгороде в XIV–XV веках. Великий Новгород, 2007. С.61.]. По сути, уличанские церкви были строениями общественными; возможно, как Господский совет собирался во владычной палате, в церквях собирались уличане на уличанское вече[477 - Там же.]. В церквях же хранился товар[478 - Там же, с. 62.]: «сгоръ церковь святаго Дмититрiя… товара множество исгоръ»[479 - Новгородская первая летопись. С. 95.]; «цто прибытка в веся будете то вложи во церкове»[480 - Грамота 414. Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1962–1976 года. М., 1963. С. 19.] – и это не единственная берестяная грамота, советующая сохранить ценности в церкви[481 - См., например: Грамота 275: «что оу подоклити Оленини выдаи сторъжю в церкъвь» («что в цокольном этаже у Елены, отдай сторожу в церковь»). Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1956–1957 года. М., 1963. С. 101. Грамота 413: «Цолобитье отъ Смона к попу Ивану. Цобы еси моего москотья моего, дадбы хорь не попортиль… а помитка горносталь» («Просьба от Семёна к попу Ивану. Присмотри за моими тканями, чтобы платяная моль их не попортила… знак [моего короба] – горностай»). Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1962–1976 года. М., 1978. С. 16.]. Иногда каменные церкви или владычный двор использовались в качестве тюрем[482 - Например, в Великом Новгороде во владычном дворе в 1136 году был заключён под стражу князь Всеволод, в 1142-м – князь Ростислав, в 1210-м – князь Святослав, в 1311-м – наместники князя Михаила Ярославича. Мусин А.Е. Milites Christi древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб, 2005. С. 58.]. Приходской священник был небольшой, но всё же властью у себя на приходе, выбиравшейся на уличном же вече. Обычно в церкви был не один священник, а два или больше[483 - См. примечание к грамоте 276. Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1956–1957 года. М., 1963. С. 103.].

Вплоть до XV века священники входили в состав ополчения, то есть, становясь священником, человек не переходил в особое сословие и переставал быть гражданином, со всеми присущими гражданину обязанностями: «изгониша Литва Русу… убиша… Рушанъ[484 - Жителей Старой Руссы.] 4 мужи, попа Петрилу, Павла Обрадиця а ина два мужа»[485 - Новгородская первая летопись. С. 49.]; «А коли Псковичи сступишася съ Неъмци битися… Руда, поп Борисоглебскiй… пригнавъ в Изборескъ и повъда имъ лихую въсть»[486 - Псковская первая летопись. Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб, 1848. С. 189]. Новгородская летопись под 1193 годом говорит о походе воеводы Ядрейки «в Югру ратью», где среди «вячших» упоминаются поп Иванко Леген[487 - Новгородская первая летопись. С. 21. «…попа Иванка Легена», в другом списке: «…попа [и] Иванка Легена».]. Только в 1497 году, то есть при архиепископе, поставленном из Москвы, псковский клир[488 - Клир – совокупность духовенства.] отказывается принимать участие в сборе воинов: «…священники нашли въ правилъхъ Святыхъ Отецъ в Манаканунъ[489 - «Номоканон». Византийский сборник церковных правил и императорских указов, касающихся церкви, один из источников византийского права.], что написано, яко не подобаетъ с церковной земли рубитися[490 - Рубиться – призывать ополченцев.]»[491 - Псковская первая летопись. С. 269.]. Участие белого духовенства[492 - Белое духовенство – женатое, приходское духовенство.] в сражениях не было какой-то именно новогородской особенностью. Сохранился ответ Патриаршего синода[493 - Синод – собрание епископов.] епископу Феогносту под 1272 годом. На вопрос епископа: «Аще поп на рати человека убиет, лзе ли ему потом служити?» патриарх отвечал: «Се удержано святыми канонами»[494 - Мусин А.Е. Milites Christi древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб, 2005. С. 60.]. Поразительно то, что в большинстве списков (кроме двух) вплоть до XVI века это правил звучит так: «НЕ удержано есть», то есть для русских в том, что священник убивает на поле боя, не было ничего возмутительного или должного привести к запрету на служение Литургии[495 - Литургия – основное богослужение Православной Церкви, во время которого свершается Евхаристия (пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христову).]. Византийские канонисты X–XII веков Иоанн Зонара и Феодор Вальсомон не только свидетельствовали, что воины не воздерживаются от Причастия три года[496 - «Но зачем считать имеющими нечистые руки тех, которые подвизаются за государство и за братьев, чтобы они не были захвачены неприятелями, или чтобы освободить тех, которые находятся в плену? Ибо если они будут бояться убивать варваров, чтобы чрез это не осквернить своих рук, то все погибнет, и варвары всем овладеют». Цит. по: Правила Святых Отцов с толкованиями. М., 1884. С. 403. «Хотя правило это изложено достойно святолепия божественного отца, но оно не действует, потому что может случиться, если оно будет принято, что войны, находясь постоянно на войне и убивая неприятелей; никогда не будут причащаться, что невыносимо». Там же, с. 404.], согласно правилам Святителя Василия Великого[497 - «Но может быть добро было бы советовати, чтобы они [т. е., воины, убивавшие на войне], как имеющия нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо Святых Тайн». Там же, с. 402.], но и что духовные лица сами выступали в качестве воинов, не будучи впоследствии лишены сана[498 - «Когда же, по царскому приказанию, предстали пред собором различные священники, а также и некоторые епископы, и признались, что они участвовали в битве с неприятелями и убили многих из них, то божественный и священный собор, следуя настоящему правилу и 43-му того же святого и другим божественным постановлениям, хотел, чтобы они более не священнодействовали; но большинство и особенно те, которые были более воинственны, настояли на том, что они даже достойны наград».Там же, с. 404.].

Близость клира к воинскому сословию постоянно просматривается на страницах летописей. Под 957 годом упоминается свой священник у княгини Ольги, «свой презвутер» был у князя Бориса летом 1015-го; в белозерском походе Яна Вышатича в 1071-м упоминается «попин Янев», убитый волхвами[499 - Мусин А.Е. Milites Christi древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб, 2005. С. 53.]. Ипатьевская летопись сообщает, что в походе против половцев 1111 года, князь Владимир Мономах «пристави попы своя, едучи перед полком, пети тропари и кондаки Христа честного…[500 - Видимо, описка летописца; имеется в виду кондак Честному Кресту.]»[501 - Ипатьевская летопись. С. 2.]. Уникальное сообщение содержится в Новгородской летописи под 1136 годом, когда владыка Нифонт запретил своему духовенству венчать князя Святослава Ольговича, а тот венчался «своими попы»[502 - Новгородская первая летопись. С. 7.]. По сути, только под владычеством Москвы, с образованием замкнутого сословия священства, духовенство отдалилось от паствы, перестав участвовать в битвах.

Длинный путь клира к обособлению в отдельное сословие показывает и грамота патриарха Германа 1228 года к митрополиту Кириллу I о запрете на постановление в священный сан без освобождения их холопства, как и ряд деяний Владимирского собора 1274 года[503 - Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. СПб, 2010. С. 86.]. Даже в Судебнике 1550 г. в 88-й статье приходилось гарантировать свободу духовенству от крепостной зависимости: «…попу пожылого нет, и ходити ему вон безсрочно воля»[504 - Там же, с. 91.].

Священникам не возбранялось заниматься каким-либо мирским делом. Например, в 536-й грамоте некий человек просит священника «омочить, пристричь» «милотарского поллоктя»[505 - Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1962–1976 года. М., 1978. С.138] – то есть, остричь длинный ворс с сукна или, по другой версии, овчины. То же самое описывал и в 1698-м Самуил Коллинз: «Монахи торгуютъ солодомъ, хмълемъ, всякаого рода хлъбомъ, лошадьми, рогатымъ скотомъ, и всъмъ, что приносить имъ выгоды»[506 - Материалы иностранные // Чтенiя въ Императорскомъ общестъ исторiи и древностей Россiиских, заседание 26-го января, 1846 года. № 1, М., 1846. С. 9.]. Единственное дело, однозначно табуированное для священника, было дача денег в рост («наим»). В Вопрошании Кириковом прямо говорится: «А наим деля, рекше лихвы, тако веляше оучить: аже попа, то рци ему: «не достоить ти слоужити»; в «Поучении» владыки Илии: «А и еще слышно и другие попы наим емлюще, еже священническому чину отинудь отречено»; в «Поучении, избранном от всех книг» читаем: «На наимы жь коун не дай отинюдь, святый бо апостол Павел лихоимца с блудникы вменяет»[507 - Греков Б.Д. Киевская Русь. Л., 1953. С. 199.].

Даже такая идиллическая средневековая картина как храмы с церковными слободками, населёнными клиром, полностью неверна для средневекового Великого Новгорода: не только усадьбы священников не примыкали к храмам и не образовывали анклавов, но даже для чёрного духовенства было возможно проживание вне монастырских стен[508 - Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. СПб, 2010. С. 99.].

Следующим уровнем иерархии были церкви кончанские, рядом с которыми, вероятно, находились вечевые площади для сбора кончанского вече; строились они на деньги целого конца.

Выше них располагались семь[509 - Указание на то, что семисоборность древнее «Семисоборной росписи» (вторая половина XV в.), есть в Софийской первой летописи под 1386 г.: «послаша къ великому князю… архимандрита Давыда а съ нимъ 7 поповъ да 5 человъкъ житiих, съ конца по человъку». Здесь и далее цит. по: Полное собрание русских летописей. Т. V. СПб, 1851. С. 241.] городских соборных[510 - Соборные церкви, помимо всего, отличались тем, что служба в них велась каждый день.] храмов, к которым приписывались менее значимые церкви, объединённые в участки («пределы»)[511 - Андреев В.Ф. Новый список «Семисоборной росписи» Новгорода // Новгородский исторический сборник. Вып. III, Л., 1983. С. 219.]: Софийский (Детинец), Михайловский (Прусская улица), Власьевский (Власьевская улица), Иаковский (Яковлева улица), Сорока Мучеников (Щеркова улица); на Торговой стороне: Иоанна Предтечи (на Опоках), Успенский Богородицкий (на Ильиной улице на Козьем Боротке)[512 - Там же, с. 220–222.]. Самым главным храмом Великого Новгорода был, само собой, Софийский: «В Великом [Нове]городе 1-й собор Премудрость божиин святыи Софеи»[513 - Там же, с. 220.].