– Вы все шутки шутите. Такие сурьезные и старые и с шутками.
– Буду почаще около тебя сидеть, так помолодею.
– Какие вы, право…
– Тебя как по отчеству-то звать?
– Степановна.
– Сядь ближе и слушай меня, Акулина Степановна.
– Да ведь уж и так рядышком.
– Молчи и слушай. Пей чай-то и слушай.
– Благодарим покорно. И так уж я вволю…
– Занапрасно ты со своей писаной красотой в кухарках пропадаешь, Акулина Степановна, и я хочу тебя возвысить.
– Ну?! Выдумаете еще что-нибудь.
– Из черного тела в белое пересадить.
– Ах, что это вы брешете! – бормотала Акулина.
– Истину я говорю. Ведь вот я иной раз при моем вдовстве сиром и посидел бы с тобой и попил бы чайку, а при приказчиках зазорно. А найму-ка лучше я тебе квартирку из двух горенок, а ты там и живи.
– Выдумайте тоже…
– А отчего же и не выдумать? Живи себе да живи, а я к тебе приходить буду да чаи распивать. Там ты мне и песни петь будешь, а я буду слушать.
– Не дело вы говорите, хозяин.
– Отчего не дело?
– Да как же я без жалованья-то буду? Ведь тоже харчи…
– Зачем без жалованья? Я тебе и жалованье платить буду. На харчи буду давать особо. Согласна?
В кухне застучали в дверь. Акулина вскочила.
– Приказчики идут из бани, – сказала она и бросилась отворять дверь.
– Ты приказчикам-то смотри – ни гугу! – кричал ей вслед хозяин.
– Ну, вот еще…
– А насчет квартирки-то подумай и дай завтра ответ.
Акулина была уже в кухне и отворяла дверь. Застучали ногами приказчики, вернувшиеся из бани.
II. Нимфа приподняла голову
Было будничное утро. Приказчики и мальчики купца Трифона Ивановича Заколова ушли в лавку. Сам старик Заколов посидел-посидел около потухшего самовара и, кряхтя и потирая поясницу, перешел к письменному столу, где раскрыл торговую книгу и, глядя в нее, стал звякать на счетах. Показалась кухарка Акулина, остановилась в дверях и, потирая дверной косяк рукою, улыбалась. Одета она была во все праздничное и сияла свежестью и красотой.
– Своими занятиями занимаетесь? – проговорила она.
Хозяин обернулся к ней вполоборота и отвечал:
– Да… Но теперь мне некогда.
– Будто? А вы серьезность-то бросьте и посидите со мной. Мне вам что-то сказать надо.
– После, после поговорим.
– А если мне хочется сейчас поговорить?
– Мало ли что! А ты поди в кухню и подожди.
Акулина не уходила, сделала маленькую паузу и сказала:
– Чтой-то как будто вы третьегоднясь и вчерась были совсем не такой. Те дни ластились, а теперь вон гоните.
– Не гоню я, а, видишь, занят делом, – проговорил хозяин.
– Дело не медведь, в лес не убежит. Сем-ка я около вас присяду.
– Нельзя, нельзя теперь. Я тебя потом позову.
– Что мне потом?
Она опустилась около стола на стул. Старик хозяин посмотрел в ее сторону и поморщился. Она протянула руку, сбила у него на голове прядь волос, которой было прикрыто сбоку голое темя, и пробормотала:
– Полноте вам серьезность-то из себя строить!
Хозяин вспыхнул.
– Ну чего ты балуешься-то, дура! – сердито сказал он и стал поправлять волоса.
– Уж и дура! Два дня была Акулина – красота писаная, а теперь дура.
– Ты приходи тогда, когда тебя позовут, тогда и будешь красотой писаной.
– Ох, какие разговоры! Что-то уж не командовать ли вы мной хотите? Ведь, кажется, не муж. А вот хочу сидеть и буду сидеть.
Хозяин широко раскрыл глаза и в удивлении посмотрел на Акулину.
– Должны любить. Уж теперь аминь. Сами мне смелость дали, – продолжала она.