Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

– Своим умом… – похвасталась Акулина. – Деньги-то уж он потом потребовал от меня обратно, да я не отдала.

– Зачем отдавать… Зачем…

– И вот сейчас, уходивши в лавку, просил: «Отдай, – говорит, – деньги-то, отдай»; а я ему: «Что с воза упало, то и пропало».

– Так и надо, душечка, так и надо. Что его жалеть-то! Умрет – все равно все прахом пойдет. Умница, умница. Ведь это ты одним зарядом трех бобров убила.

– Трех, трех, ангельчик, потому что невры-то эти самые я под него только один раз подпустила. И как он, девушка ты моя, испужался, так просто ужасти. За доктором даже хотел посылать, да уж Анисья отговорила. Завтра или послезавтра пойду я к Трифону Иванычу в лавку, а за твою науку отберу тебе матерьицы на платьице. Носи за мое здоровье.

– Спасибо, Акулинушка, спасибо. Дай бог тебе с моей легкой руки как следовает опериться. Тереби его, милушка, тереби. Оперяйся.

– Да что оперяйся! У меня, девушка, горе.

– Какое такое горе?

– А такое, что, может, скоро и оперяться-то мне будет конец.

– Что такое стряслось?

– А приехал земляк Пантелей и сказывает, что муж паспорта мне больше не вышлет и хочет к себе потребовать, чтоб поучить.

– Что за пустяки такие!

– Хочет, хочет, девушка. Сам и Пантелею об этом сказывал.

– Мало ли, что сказывал! На посуле-то они все как на стуле, а как дойдет до дела… Ты денег ему побольше пошли.

– Да уж и то к Рождеству двадцать рублев посылала.

– Пятьдесят пошли – вот он и сдастся. Ты так ему отпиши: «Так, мол, и так, супруг наш любезный, коли вы желаете мне паспорт предоставить, то я вам пятьдесят рублев в руки, а нет, то вышлите мне денег на дорогу и поите и кормите меня». Пусть хозяин напишет ему такое письмо – сейчас он и сдастся.

– А вдруг не сдастся, Катеринушка? – покачала головой Акулина и прибавила: – Ведь он ужасти какой нравный.

– А я тебе говорю, что на деньги сдастся. Кто у тебя муж?

– Бессрочный рядовой он. Служит на железной дороге, на станции… А только у нас и дом в деревне есть.

– Солдат, да чтобы не сдался? Нынче, милушка, и почище его, да сдаются, дай только присыпку. Конечно, уж присыпка, глядя по чину, дается: большой чин – побольше присыпка, маленький – поменьше. Теперь, милушка, это даже и у больших господ в моде, чтоб чужих жен для себя откупать. Самая обнаковенная вещь. Сторгуются полюбовно – ну и готово.

– Ох, кабы твоими устами да мед пить! – вздохнула Акулина. – А то, веришь ли, девушка, за последние два дни, как я узнала об этом, так у меня все сердце изныло. Шутка ли – вдруг из хорошей-то жизни да вдруг прямо мужу под кулак!

– Не горюй, душечка, уладится дело, – утешала ее Катерина. – Надо только, разумеется, прежде всего с ним поторговаться. На пятьдесят рублей, наверное, согласится. А за эти деньги не согласится – ну, можно ему прибавить что-нибудь из одежи в гостинец… Ну, чуйку там новую, что ли… Чуйку да фунт чаю.

– Ах, кабы это так вышло! А то у меня все сердце изныло.

– Выйдет, выйдет, милушка. У меня двоюродная сестра Татьяна на вечные времена одним мастером красильщиком у мужа за триста рублей куплена. Из немцев он, красильщик-то этот, а только хороший человек. А муж-то пьющий да гулящий. Начал он ее кормить – невмоготу… А красильщик-то подвернулся, потому они с ней на одной фабрике работали… то есть с Татьяной-то. «Хочешь, – говорит, – за жену триста рублей и чтобы ее уж не трогать придирками?» Тот поломался, да и говорит: «Ну, давай деньги».

– Так ведь за триста же рублев, милушка, а не за пятьдесят… – возразила Акулина.

– А у твоего-то лысого хахаля нешто не хватит трехсот рублей, коли уж на то пошло? – спрашивала Катерина и прибавила: – Какая ты, душечка, смешная, так просто удивительно! Ничего-то ты не знаешь!

– Где же мне знать-то?..

– Так слушай других. С деньгами нынче все, что хочешь, можно сделать. Можно даже сделать так, что муж совсем от тебя откажется, по закону откажется.

– Ну что ты!

– А я тебе говорю, что да… И уж тогда ты вольный казак. А как будешь вольный казак, припустишь невры настоящим манером, то можешь даже и так сделать, чтоб старика Трифона Иваныча на себе женить.

– Милушка, да неужто это можно? – спросила Акулина и даже открыла рот от удивления, но тут в столовую вбежала Анисья и крикнула:

– Катеринушка! Беги скорей, матка, домой. Кухарка ваша сейчас прибегала за тобой. Сама полковница в крик кричит и тебя к себе требует.

– О, чтоб ее! – проговорила Катерина, вскочив со стула, и побежала вон из комнаты.

XXVIII. Письмо от мужа

Пантелей не попусту сказал, что муж Акулины будет требовать ее к себе. Не прошло и недели с приезда Пантелея, как вдруг перед самым Новым годом получается от мужа Акулины такое письмо: «Любезной супруге нашей Акулине Степановне от мужа вашего Данилы Васильича нижайший поклон от неба и до земли. А мы, слава богу, живы и здоровы, чего и вам желаем, и живем по-прежнему на станции в смазчиках. И сим уведомляем, что деньги двадцать рублев я получил. И благодарим покорно за оное. И дошли до нас слухи, супруга любезная Акулина Степановна, что ты в Питере не по поступкам поступаешь, а посему ладь ко мне приехать, потому что хлеба у меня и про тебя хватит, да и соскучимшись мы без бабы жить, а посему, по получении сего письма, сбирайся и приезжай. А за сим письмом целую тебя в уста сахарные и остаюсь в любви к тебе муж ваш законный Данило Васильев, а по безграмотству его и личной просьбе письмо сие писал смазчик Прохор Терентьев и также шлет вам низкий поклон».