Куда улетают ангелы

– Пусть проверится, – Анна Васильевна вопросительно посмотрела на меня. Мне показалось, ей хотелось спросить, женаты ли мы.

– Ой, вряд ли он пойдёт… Он – романтик… гм…

– Этого дела, – смеясь, подсказала симпатичная Анна Васильевна и так и не спросила о моем нынешнем статусе.

Он, скорее, проверит это с другой – подумала я. Чем сдавать свои драгоценные клетки в пробирке. Получится, так получится, «так фишка выпала» – любимое Сашино правило.

– А вот скажите… Как бы вычислить так, чтобы зачать мальчика? – Я понимала, что для взрослой женщины это не просто идиотский вопрос. Это вопрос слабой, жалкой женщины, полностью зависимой от дурака, который хочет мальчика, чтобы…

Попросите хотя бы одного мужчину продолжить эту фразу – зачем ему именно мальчик. Запишите результат. Спросите другого. Тоже запишите. Получите готовый эпиграф к феминистской дискуссии: «О глобальном вреде мужчин в обществе, их глупости, самовлюбленности, эгоизме и вырождении».

К огромному сожалению, я не феминистка. Я горжусь своим дипломом факультета журналистики МГУ. Но точно знаю, что на самом-то деле рождена, чтобы быть хорошей хозяйкой и прекрасной женой, внешне похожей на любовницу, а внутренне – на идеальную подругу, терпеливую, верную, гибкую, прощающую баловство и хамство, уважающую его глупости, капризы и его мать, у которой едет на бок лицо, когда она видит меня.

Рождена-то рождена, а живу всю жизнь одна. И хожу при этом с «замужними» глазами. И жду неделями Сашу Виноградова, последние семь лет оправдывая себя тем, что он – Варькин отец. И ухожу от него «со всеми вещами» и глупой надеждой, что отец моей дочери вернет меня и попросит стать его женой.

Мне так важен статус… Мне так надоело быть просто «Вариной мамой»…

– Это моя дочь Варя! – говорит Виноградов, представляя нас. – А это гм… это Варина мама.

Иногда обходится без «гм» и без «мамы». Мама, то есть я, стоит рядом и улыбается от радости быть Вариной мамой и вообще… Рядом с Вариным папой, забывающим ее представить хоть как-то.

Надо быть честной. Саша Виноградов называет меня порой «my wife» – обращаясь к иностранным официантам, не знающим ни одного языка. А у «my wife» в это время каждый раз сладостно замирает сердце, и она, эта ничья вайф, опускает глаза, чтобы ненароком они не задали лишнего вопроса, припирающего свободного человека к стенке.

– Так это он, ваш… муж хочет мальчика? – спросила меня Анна Васильевна.

– Ну да.

– Скажите ему или просто сами имейте в виду, что для этого надо иметь хотя бы один мужской ген – это раз. И как минимум одного живого сперматозоида – это два.

– Спасибо, – улыбнулась я.

Анна Васильевна, похоже, увидела мое растерзанное состояние и решила меня подбодрить.

– С другим попробуйте, – тоже улыбнулась Анна Васильевна.

Всю дорогу домой я пыталась представить себе этого другого, но дальше темных глаз Александра Виноградова, которые превращаются у «другого» в… допустим… светлые… я ничего не придумала.

Через год наших попыток Александр Виноградов стал делать кислое лицо, когда я пыталась заговорить о том, что «вообще-то мы опять пропустили те самые четыре дня…»

– Почему все беременеют просто так, залетают! А у тебя какие-то дни…

– Ну потому что…

Я попыталась, и очень глупо сделала, терпеливо объяснить мужчине биологию зачатия:

– Понимаешь, мужские клетки живут всего два дня. И яйцеклетка, готовая к оплодотворению, держится в таком состоянии тоже всего два дня…

– Ой, – сморщился Александр Виноградов, – как бы мне не стать… даже произносить не хочу кем… тьфу-тьфу-тьфу… от таких ваших разговоров!

И, наконец, настал день, когда после благополучно проведенного интимного мероприятия, удовлетворенный Александр Виноградов вдруг сказал:

– Я сейчас деньги получу – наличку… Которые мне никак не отдавали – помнишь, еще в прошлом году брал у меня Лёха, из Питера… Вот, можешь взять сколько надо и журнал свой открывать. Ты же все хотела…

– Как журнал… А ребенок?

– Который из них? – Александр Виноградов смотрел на меня со своей самой страшной улыбкой.

– Тот, которого мы хотели родить. Я ведь ходила сейчас на рентген…

– Ты же сказала, что в этот раз не очень больно было.

– Не очень. И у меня оказались всё в порядке. И наладился гормональный фон…

– Ну и славно. В конце концов, журнал не помешает тебе рожать.

– Как не помешает?! Если я займусь журналом – это же исключено!

– Ну исключено, так исключено, – снова улыбнулся он.

– Саша… Ты что, не хочешь больше ребенка?

Я прекрасно понимаю, что это изначально проигрышная позиция по отношению к мужчине, количество мужских генов которого вызывает сомнение даже у районного гинеколога.

Саша Виноградов тяжело вздохнул.

– Хочу. Двоих, троих, четверых…

– Всех – от одной женщины? От меня, да?

– М-м-м… не припирай меня к стенке, Воскобойникова. Со мной так не получится. Даже у тебя.

– Саша…

– Родинку вот эту надо тебе удалить. Некрасиво.

* * *

– Лен! Воскобойникова! К Харитонычу! Вера Петровна просила тебя найти!

Люда могла бы орать и потише. Хотя она часто служит рупором у секретарши Харитоныча, важной советской секретарши Веры Петровны, давно уже привыкшей суетливые функции перекладывать на всех желающих, в основном новеньких. Людин громовой голос с украинской грудной волной, рождающейся в недрах колоссального бюста, слышен был до первого этажа. Что меня искать – я сижу за своим столом и пишу слово за словом, скучно и правильно. Слова по порядку, минимум вводных слов, нейтральный тон, в предложении не более девяти слов. Образцовый стиль.

Я дописала строчку и спокойно отправилась к Харитонычу. За несколько лет работы в ТАСС Харитоныч ругал меня, кажется, один раз – когда я с недолеченной простудой вышла на работу. Харитоныч – однокурсник и друг моего отца. Но главное он – тот самый блат, по которому я попала на работу в ТАСС. С первого дня он меня опекал, больше, чем надо, хвалил, определял мне самые интересные темы и хорошие премии к праздникам. Я с легким сердцем вошла к нему в кабинет.

– Добрый день, Николай Харитоныч!

– Присаживайся, Воскобойникова!

Я внимательно взглянула на него и осталась стоять.