Девочки, дорогие девочки, молодые и чуть постарше!.. Могла бы сказать я. Не доверяйте мужчинам своих детей, своих сердец и своих единственных жизней! Любите их чуть больше, чем салат с крабами и хорошее французское вино, но меньше, чем весеннее утро, чем выращенные вами цветы и гораздо меньше, чем неумелые рисунки ваших детей и глаза ваших неумолимо готовящихся к уходу матерей.
Я бы имела право это сказать, если бы я сама…
Сверкающая дура, одним словом.
* * *
Весь первый месяц после судьбоносного предложения Александра Виноградова стать моим мужем будущий муж трогательно справлялся о целесообразности интимных отношений с точки зрения продолжения рода – его рода, и при этом оставался в своих желаниях романтично-нежен и изящно-извращен, как всегда. Потом подошло время завершения «лунного цикла». Я была беременна – знала, чувствовала, была уверена я. И он тоже. Ведь он старался! Он вкладывал в это любовь и нежность, он отдавал себя!
– Да… А я так старался…
На Сашу жаль было смотреть, когда в магазине на его глазах я, стесняясь и ненавидя себя неизвестно за что, бросила в тележку упаковку гигиенических пакетов.
– Мне очень жаль… – почти искренне сказала я.
Хотя, если честно, в первый месяц я вздохнула с облегчением. Потому что мне не давала покоя мысль о том, что я слишком многим рискую, решаясь на это.
– Саша, ну я не могу так, давай хотя бы обвенчаемся… Все-таки второй ребенок…
– Вот так вот смело, да? – ответил мне Александр Виноградов, не боясь, что я не пущу его в следующий раз. Но ночью того же дня пообещал мне: – Ленка… Ну приду я к тебе, как положено, к букетом белых роз и сделаю тебе предложение, только ты не торопи меня, ладно?
– Ладно, – ответила я и почувствовала: вот оно, долгожданное.
Я так много лет этого ждала. И никто не понимал, почему я всё жду и жду, вопреки всему. И вот теперь я знаю точно – я свое счастье выстрадала, я его не разменяла ни с кем другим, и я – дождалась.
Когда я не забеременела на второй месяц, Александр Виноградов рассердился и временно нас покинул. Я плакала, Варька плакала, как обычно, вместе со мной, не зная, отчего я плачу.
Я ходила с опухшими, надутыми веками и каждое зеркало мне напоминало: «Вот такая беда с тобой приключилась, вот такая гадость и несчастье в одном лице. В том самом ненаглядном когда-то лице, ускользавшем от тебя столько лет и наконец так ловко ускользнувшем».
Потом я сделала над собой усилие, закончила просроченную, но очень удачную статью о Большом театре, заработав две копейки, которые потратила, не доходя до дома. А через пару дней получила дорогой заказ от почти приличного мужского журнала «Русский размер». Мне предложили написать об известном драматическом актере лирическую белиберду, не имеющую никакого отношения к его настоящей жизни.
Я увлеклась этим заказом, потому что люблю трогательного Женю Локтева с его смешным носом и фантастической способностью наполнять любые, даже самые пустые роли каким-то тонким, глубоким смыслом. И мне ужасно мешало смотреть фильмы и спектакли с ним то, что я о нем знала. И знали все.
Поэтому я с удовольствием наврала на пять страниц с фотографиями о его якобы существующей в природе жене, о его сугубо мужских пристрастиях и простой, не искалеченной славой и бессмысленной однополой любовью жизни. Я была довольна. Я сама почти поверила в то, что написала.
Женя пригласил меня на свой новый спектакль. После спектакля я с некоторым напряжением пошла с ним в ресторан, его же собственный. Дома меня ждала Варька, которая никогда не засыпает без того, чтобы крепко не ухватиться за мою руку и не прижаться ко мне своей прекрасной нечесаной головой.
В ресторане мы сели на самое лучшее место, которое может занимать только сам Женя или же очень дорогие гости, – столик с видом на ночную Москву, на джаз-оркестр, и на стенку, где, присмотревшись, в абстрактной мозаике можно было узнать знаменитый профиль Жени.
– Тебе действительно понравился спектакль? – спросил Женя.
– Мне понравился ты и одна молоденькая девочка. А спектакль – умная холодная схема, – ответила я и в этот момент увидела, как в зал вошел Александр Виноградов.
Он небрежно обвел глазами зал и пошел к столику около окна. Сев, он столкнулся глазами со мной. Секунду смотрел, оценивая моего спутника, потом сыграл все, что только мог: возмущение, удивление, восторг моим выбором, ужас от него же. Потом встал, чуть поклонился и опять сел. Я вздохнула.
– Скучно? – не так понял меня Женя. – Сейчас все принесут.
– Да нет. Просто там мой… родственник сидит, кривляется. Мне стыдно за него.
Женя обернулся.
– А это случайно не тот банкир, которого недавно неудачно подстрелили?
– Тот. Только не подстрелили, а хотели украсть. Но довезли только до ближайшего поста ГИБДД, там похитителей и поймали.
– А, да-да, точно! А он еще по телевизору рассказывал, что у него вживленная в спину кнопка срочной связи с милицией. Это что, правда?
Я отмахнулась.
– Такая же правда, как то, что ты – мой любовник, к примеру.
Женя засмеялся, но я поняла, что из-за дурацкого появления Александра Виноградова я только что не очень ловко пошутила со звездой российского театра и кино. Саша выпил рюмку текилы, нарочно по-хамски облизав соль с ее краев, и ушел, показав мне большой палец, только почему-то повернув при этом руку вниз. По-моему, этот жест означает в боксе «опустить партнера», то есть добить его, но что конкретно имел в виду наш с Варей обожаемый родственник, я не поняла.
Зато отлично поняла его звонок на следующее утро.
– В семь за вами приедет Костя. Я жду вас в «Гнезде глухаря».
– Господи, а что я там забыла, в этом гнезде?
– Ты, может, и ничего, а я собираюсь послушать Трофима. В вашем присутствии.
Как же некоторые мои недавно и скоропостижно разбогатевшие соотечественники, еще ни разу не отсидевшие, нежно любят блатной и приблатненный фольклор, лагерные заунывные песни и тюремные частушки.
«Ты меня бросила, девочка милая, ведь за решеткой теперь до могилы я».
Почему любят? Готовятся? Боятся? Рады, что избежали? Что касается Александра Виноградова, то, замечая у него эту склонность, я злорадно радовалась: «А-а-а, вот и прокололся ты, псевдомосковский псевдоинтеллигент!» Уроженец деревни Марфино Московской области.
К слову, ничего плохого в деревне Марфино нет. Там вообще ничего уже нет. Там плотной кучей стоят дешевые новостройки, заселенные налетевшими в Москву жителями разоренных русским капитализмом маленьких провинциальных городов и семьями азербайджанцев, где про количество детей отец отвечает: «Пят… нэт, шест… нэт, шест у барата моего, у меня – пят!»
Все плохое и хорошее есть в Александре Виноградове. Плохое заставляет меня проклинать его четырнадцать лет, которые я его знаю. А хорошее – жить с ним все эти четырнадцать лет.
Глава 3
Когда я не забеременела на шестой и на седьмой раз, Саша Виноградов стал посмеиваться. Что является страшным знаком для всех, знающих его близко. Я занервничала. На восьмой месяц попыток пошла-таки к врачу. Милая врач Анна Васильевна с некоторым подозрением спросила меня, сверяясь с лежащей перед ней карточкой:
– А-а… сколько, простите, Елена Витальевна, вам лет полных?
– Тридцать семь.
– И у вас есть, кажется, дочь?
– Есть, – я понимала, что она сейчас скажет.
Именно то она и сказала, сначала:
– Поздно. Зачем? Не искушайте. Если стимулировать, могут всякие неприятности быть… А у него-то, кстати, у самого все в порядке?
Вот. Что-то об этом я забыла, имея в виду его скандальные подвиги по всей Москве и, не сомневаюсь, за ее пределами.