Круиз для среднего класса

Круиз для среднего класса
Михаил Львович Щербаченко

Наблюдать за другими – навык нехитрый, им владеет каждый. Извлечь из наблюдения удовольствие и пользу, обогатить за чужой счет собственный опыт – это уже следующая градация. За которой следует высшая, в понимании автора книги, ступень: уметь наблюдать за собой наблюдающим. Возможно, лучший способ разобраться в себе. И уж наверняка самый интересный.

«Круиз для среднего класса» – третий по счету сборник новелл писателя и публициста Михаила Щербаченко; ранее вышли книги «Краткий курс научного карьеризма» и «Жизнь как искусство встреч». Все они, по определению автора, являются результатом подсматривания и подслушивания, угадывания и домысливания. Иногда – рассматривания своего отражения в зеркале. Реальных историй в книге гораздо больше, чем фантазий. Так что любые совпадения автор просит считать не случайными.

Михаил Щербаченко

Круиз для среднего класса

Наблюдение за наблюдателем

Очень мне нравится старый французский анекдот. В борделе висит прейскурант: интим – 100 франков, наблюдение за интимом – 200 франков, наблюдение за наблюдателем – 300 франков. Тот, кто это придумал, глубоко понимал иерархию человеческих ценностей и проистекающую из нее систему ценообразования.

Наблюдать за другими (мы уже не об интиме, разумеется) – навык нехитрый. Извлечь из наблюдения удовольствие и обогатить за чужой счет собственный опыт – это уже следующая градация. За которой следует высшая ступень: уметь наблюдать за собой наблюдающим. Возможно, лучший способ разобраться в себе.

Книжка, которая сейчас перед вами, завершает… как бы это назвать? Трилогию – пафосно. Триптих – неблагозвучно. Трехтомник – толстовато. Пусть будет просто три сборника наблюдений: «Краткий курс научного карьеризма», «Жизнь как искусство встреч» и «Круиз для среднего класса». Все они – результат подсматривания и подслушивания, угадывания и домысливания. Зачастую – рассматривания своего отражения в зеркале. То есть тех немногих функций, с которыми автор хоть как-то способен справиться.

Итак, давайте понаблюдаем за наблюдателем. В данном случае можно будет сэкономить 300 франков (или иных у.е.), поскольку у нас удовольствие бесплатное.

Финансы поют романсы

Если бы деньги могли говорить, они говорили бы только два слова: «до свидания».

    Бернард Шоу

В телевизионной дискуссии о национальной идее популярный политолог произнес фразу, которую по правилам политического редактирования должны были бы вырезать. Но не тронули, подтвердив тем самым ее право на жизнь не на кухне, а в публичном пространстве. Звучала фраза так: не надо ничего выдумывать, поскольку национальная идея уже существует, это – деньги.

А я всю жизнь хотел написать о деньгах. Если точнее, об их влиянии на людей. Вы же не будете спорить с тем, что два чрезвычайно острых человеческих чувства проистекают из двух противоположных действий – обретение денег и утрата денег. И каждый уверен: если деньги к нему пришли, это исключительно его заслуга; если покинули – точно чьи-то происки. Редко бывает по-другому.

Тема денег чрезвычайно плодотворна для сочинительства. «Люди гибнут за металл» и все такое прочее. Но останавливал простой вопрос: а что нового тут скажешь? После Шекспира с Пушкиным и Диккенса с Бальзаком. Однако каждое следующее время создает иные обстоятельства. Вот и автор, никак не видя себя в ряду великих, хотел бы описать новые приметы обращения – людей с деньгами и денег с людьми. Приметы именно сегодняшнего дня.

Не скажу, что предлагаемая история в точности списана с натуры, но и вымыслом назвать ее не могу. Фантазии, во всяком случае, гораздо меньше, чем фактов. Так что все совпадения прошу считать не случайными.

1.

Сразу после тостов, в которых юбиляр был назван выдающимся сыном России и ревнителем высших государственных интересов, но еще до того, как пошли пожелания счастья «в семейной и, хи-хи, личной жизни» и абсолютно неизбежные «три коротких, один протяжный, ура – ура – ураааааа!», то есть строго между высоким и низким жанрами на сцену ресторана «Метрополь» поднялся Юм. Зал затих в предвкушении поэзии.

Наш Бэнк – он самых честных правил,
Авторитет его высок.
Он нас бабло отдать заставил —
И лучше выдумать не мог.

Аплодисменты. Юм улыбнулся, хоть и слегка завистливо. Он знал, что два его депозита, рублевый и долларовый, не идут ни в какое сравнение с вкладами тех, кто смеется его шуткам. Сбережения Юма и баблом-то не назовешь, – так, деньжата.

Друг наш сакрален и брутален,
Притом гетеросексуален,
Во всем нетленный образец.
Он так хорош, что впрямь…

Выразительная пауза, зал замолк в предвкушении.

…что впрямь – улет!

Овация, женские визги. Юм доволен. Такой успех сопровождал его разве что до появления «Камеди Клаб», чьи резиденты, чтоб их, выдавили виртуоза намека и сарказма, звезду знаменитого политического телешоу «Марионетки» на обочину отечественного сатирико-юморизма. Кстати, имя Юм – сокращенное от «юморист».

Броня у друга – как у танка,
Легко с ним кризис пережить.
Но если Бэнка разозлить,
То содрогнутся в Центробанке!

Зал ликует. Что ни говори, онегинская строфа – страшная сила. Ну, а теперь грянем финал.

Он наш герой, он наш гарант,
Наш доверительный гигант!

Апогей восторга. Председатель правления акционерно-коммерческого банка «Доверительный», он же Бэнк, троекратно целует Юма и раскланивается вместе с ним под натянутым во всю ширину сцены транспарантом: «50 – это не начало конца, а конец начала!».

Юбиляру рукоплещут двадцать столов, по восемь гостей за каждым. Что-то скандируют сидящие за главным столом Гос (в недавнем прошлом большой государственный чиновник, ныне сенатор от морозного дотационного региона), Сил (отошедший от дел руководитель силовой структуры), Деп (народный избранник, трехкратный фракционный перебежчик), Преф (не преферансист, но заместитель префекта столичного округа на полтора миллиона человек), Пос (пожизненное «ваше превосходительство», бывший посол в не самых развитых странах).

За ближним столом звенят бокалами Строй (управляющий ремонтно-строительным трестом, занятым нескончаемой сменой асфальтодорожного покрытия), Проф (не путать с Префом; профессор, проректор негосударственного вуза), Реж (режиссер-постановщик популярных телесериалов о десантуре, морпехах и других героических беретах), Док (искусный, хотя и без высоких степеней, хирург, школьный товарищ юбиляра), Поп (не поп-музыкант, а натурально поп, православный священник).

Купаясь в любви и благодарности, Бэнк совершает ритуальный обход столиков, обнимаясь с гостями и не особо вслушиваясь, что кричат ему на ухо Страх (совсем не страшный руководитель страховой компании), Худ (популярный художник, мастер портретной лести), Суп (не блюдо, а совладелец сетевого супермаркета), Комп (не компьютерщик и не компроматчик, а композитор), Тел (телеведущий ранних утренних и поздних ночных эфиров), Реет (владелец ресторана, точнее – трактира «Семеныч», любимого места демократичного юбиляра).

Каждый из этих людей искренне предан Бэнку, и он тоже любит их всех, таких несхожих меж собой, но объединенных одним-единственным – зато каким! – словом. Это магическое для каждого банкира слово – вкладчик.

2.

Банку «Доверительный» было от роду двадцать лет, он несколько раз менял владельцев и в рейтинге российских банков занимал триста-какое-то место. Выше не поднимался, но и ниже не сползал. Бэнка, постепенно прибравшего к рукам блокирующий пакет акций и ставшего председателем правления, вполне устраивало малозаметное место его кредитного учреждения.

С виду банк был вполне обыкновенным, исправно обслуживал население, выдавал кредиты, и рядовому клиенту было невдомек, почему он попеременно встречает здесь депутата, режиссера, бывшего министра, спортсмена, ученого, политика и прочих медийных персон, которых показывают по телевизору. А ему, рядовому, и не полагалось знать того, что было известно лишь посвященным.

Название «Доверительный» исчерпывающе отвечало истинной сути банка. Вкладчики категории А, как называл их Бэнк, доверяли ему свои деньги, которые он размещал под очень высокие проценты, раза в полтора выше тех, что рекомендовал Центробанк. При этом предупреждал, что в открытую делать этого не может, ЦБ шкуру сдерет, поэтому депозиты приватные (приятное слово), в реестре банка не значатся, сами же деньги работают, обеспечивая аппетиты своих владельцев, в стабильных европейских государствах. Риски нулевые, проценты ежеквартальные, возврат вклада по первому требованию.

Взыскательную и капризную категорию А условия устраивали. Помимо сказочных процентов, был еще один важный нюанс: многие вип-клиенты не хотели светить свои доходы, а держать деньги в не приносящей прибыли банковской ячейке душила жаба. Присутствие же рядом с тобой привилегированных персон, помимо того, что поднимало тебя в собственных глазах, еще и снимало сомнения относительно надежности Бэнка и всего его заведения. Какие вам еще гарантии?

Ко всему прочему «Доверительный» был элитным клубом, приятным во всех отношениях. Он размещался в небольшом, но прекрасно отреставрированном особнячке на Гоголевском бульваре. При подъезде вип-клиента открывались ворота, помощник председателя правления (младший племянник Бэнка) уже встречал гостя, охрана демонстрировала готовность отдать за него жизнь, а секретарша (жена старшего племянника), лаская его глазками, вела в приемную, где уже ждал, открыв объятия, счастливый шеф. Ритуал демонстрации уважения, отточенный до деталей, не нарушался никогда.

Сначала решали деловые вопросы, для чего помощник отводил вкладчика в специальную комнату, где сидел сотрудник по особым поручениям (родной брат председателя правления). В этой комнате с толстой металлической дверью находились массивный сейф и аппарат для пересчета денег, здесь шуршали фиолетовые, зеленые и красные купюры. И отсюда с чувством исполненного долга гость возвращался в кабинет первого лица.

Надо заметить, что кабинеты банкиров мало чем отличаются друг от друга. К кому ни зайди, увидишь громадный рабочий стол красного дерева, кресла и диван, обтянутые темно-зеленой кожей с золотыми заклепками, многоярусную библиотеку, где выстроены переплеты Брокгауза-Ефрона и иных раритетов, в которых хозяин не догадался разрезать страницы. По стенам развешаны в рамочках благодарственные письма, подписанные руководителями могучих ведомств. На видном месте обычно выставлены предметы увлечения владельца – старинные сабли-пистолеты или китайские вазы эпохи Мин. Не считается нескромным повесить свой портрет работы Шилова или Никаса. При всем многообразии деталей банкирский стиль содержит один-единственный посыл: в нашем банке все офигенно, немедленно несите сюда ваши деньги!

Кабинет Бэнка наследовал этой традиции, хотя понтов было меньше. Никаких ваз и сабель, никаких энциклопедий; имелся, правда, портрет работы Худа. Денег за него автор не взял, попросил взамен накинуть пару процентов на и без того непомерную ставку; Бэнк, улыбнувшись, накинул полтора. Центральное же место в кабинете занимал огромный круглый стол, где постоянно обновлялись напитки и закуски и где многие уважаемые гости перезнакомились меж собой.

Несмотря на нечеловеческую занятость, вип-клиенты с удовольствием приезжали в банк пару раз в неделю, даже без всяких дел, а просто, чтобы насладиться приятной компанией и остроумной беседой. Тех, кто засиживался до обеда, Бэнк вел для продолжения банкета в соседний с банком трактир «Семеныч», названный в честь знаменитого барда. Владелец заведения, он же Реет, как мы помним, тоже был вкладчиком, так что принимал сотоварищей по высшему разряду. И первый спич, всегда один и тот же, произносил Бэнк: «Мечта каждого банкира – жить как можно дольше и умереть в один день с клиентом!». Компания отвечала овацией.

Так за десяток лет хитроумный и общительный Бэнк, выражаясь по старинке, сформировал коллектив вкладчиков. Эти люди, которых жизнь сделала глубокими индивидуалистами, сами себе удивляясь, действительно стали подобием коллектива: звали друг друга на дни рождения, ходили на презентации и выставки, на матчи и премьеры, устраивали на лечение, учение и отдых, помогали детям с работой, внукам – с детсадами и гимназиями. Оказалось, что деньги, лежащие в одной кубышке, сплачивают их владельцев, создают, можно сказать, чувство родства. Размеры накоплений, разумеется, никто не обсуждал, это было бы неприлично, но бывалая публика определяла объем вклада по косвенным признакам. С минимальными, заметим, погрешностями.

Словом, всем было хорошо, но особенно – Бэнку. Он радовался, что так ловко закрутил в вихре вальса влиятельных людей, которые мудро отвели ему место первого среди равных, и это, конечно же, льстило и поднимало самооценку. Но банкир испытывал не только гуманитарное удовольствие, – вкладчики приводили новых клиентов, тоже, как правило, непростых людей. Соответственно множились связи Бэнка – он называл их «вязки». А вязки создавали ощущение защищенности; случись что – всегда можно позвать подмогу.