Смерть Ланде

– Почему? Вы же читали сами!

Старый попик тоже встал.

– А потому, послушайте серьезно, – ответил он, – что Семенова этого я давно и хорошо знаю. Безбожный и зловредный человек, послушайте серьезно, неверующий, отступник. И послушайте серьезно, и вам не советую.

Ланде широко раскрыл глаза.

– Значит, отступиться от него? Оставить его умирать в отчаянии?..

– По деяниям достойная смерть! – сказал старый попик, заложив руки за спину, и опять из-за розовой маски выглянуло что-то жесткое и злое.

– Побойтесь Бога! – вскликнул Ланде. – Что вы говорите, батюшка!

– Не вам меня учить, послушайте серьезно! – возразил попик.

– Да ведь вы служитель Церкви… Христовой Церкви!

– Господин Семенов сам давно отступился от Церкви, и не Церкви за ним бегать, послушайте серьезно! – сказал старый попик.

Ланде с молчаливым отчаянием смотрел на него. Старый попик стоял, спокойно заложив руки за спину. В его маленьких глазах что-то играло и как будто веселилось.

– Так, ведь… не могу же я ехать без денег… – машинально пробормотал Ланде.

– А вы зайчиком… – вдруг сказал старый попик. – А то и пешечком пойдите!

Ланде с удивлением посмотрел на него, но лицо попика было как будто серьезно.

– Да ведь это очень далеко! – проговорил он.

Старый попик вздохнул.

– Далеко. Что ж, послушайте серьезно, по вашему понятию дело это великое… Вот вы и потрудитесь…

И стало вдруг Ланде холодно возле этого розового, седенького, беленького старика-попика. Он машинально повернулся и пошел к калитке.

– Но тут надо скорее… Он может умереть, пока я дойду… – остановился он.

Старый попик ответил ехидно, с нескрываемой уже насмешкой:

– Если Господу будет угодно, то застанете вы его в живых…

Ланде помолчал. Как белое облако в золотом фоне стоял попик посреди чистою мирного дворика.

– Ну, что ж, – сказал Ланде, – придется идти. Я пойду, если не достану денег, – не в том дело… Как вам будет стыдно потом! – скорбно и торжественно прибавил он.

И поднял попик сухенькую ручку.

– Идите, послушайте серьезно, идите отсюда!

– Батюшка, я не хотел вас обидеть! – вскрикнул Ланде.

– Идите, идите!

И было что-то такое холодное и непреклонное в его тихом ясном голосе, что Ланде ничего больше не сказал, опустил голову и вышел.

Слышно было, как старый попик подошел к калитке и наложил крюк.

XXII

Вечером Ланде сказал об этом матери. Она посмотрела на него с ненавистью дикой на старом добром лице и шипящим голосом сказала:

– Опять фокусы!.. Господи, да когда же это кончится, наконец!

Она встала и ушла от него с холодной и тупой злобой в душе, хлопнув дверью.

Ланде печально посмотрел ей вслед, взял фуражку и пошел к Шишмареву.

Маленький студент сидел один в маленькой комнате и пил чай за маленьким самоваром. Большая раскрытая книга лежала перед ним.

Увидев Ланде, он как-то нескладно встал и протянул руку.

– А, это ты… Здравствуй! Садись! Хочешь чаю? – резко, как будто не проговорил, а прокричал он.

– Нет, – сказал Ланде, – я пил чай… Получил письмо от Семенова.

– А!.. Что же он пишет?

– Ты сам прочти, – я этого не могу пересказать… – ответил Ланде.

Маленький студент долго и внимательно читал письмо.

– Да, бедняга! – вздохнул он, кончив, и, заложив обе руки в коротких рукавах тужурки между колен, потер их, точно ему стало холодно.

– Я хочу ехать к нему! – сказал Ланде.

– Зачем? – серьезно и внимательно спросил Шишмарев.

Его резкий голос произвел почему-то на Ланде такое впечатление, как будто он запустил ему куда-то в душу тонкий и твердый ножик.

– Что ж ты там можешь сделать? – повторил вопрос Шишмарев, пока Ланде собрался отвечать.

– Я не знаю, что я могу сделать… – ответил Ланде. – Я только чувствую, что надо ехать.

Шишмарев уже давно стал чуждаться Ланде: кротость его казалась маленькому студенту бессилием, неспособностью к борьбе. Иногда он чувствовал за этой кротостью что-то, что смутно его поражало: но он сторонился от этого и смотрел намеренно равнодушными глазами, как смотрел маленький студент на все, чего не понимал просто и ясно его резкий и жесткий ум.

Серьезным взглядом он посмотрел в лицо Ланде, еще глубже засунул между коленями широкие кисти рук и возразил.

– Не знаю… Ты так подчеркиваешь это «чувствую», точно здесь что-то мистическое… Что касается меня, то мне кажется, что своим приездом ты ровно ничему не поможешь. И сам измучишься, и его измучишь… Оставь лучше… зачем?