Пятое время года

Положив последнее письмо на полочку, она быстро накинула шубку, платок, выскочила на улицу и, закрывшись воротником, – сегодня уже не из-за колючих снежинок, а чтобы спрятать полные слез глаза, – юркнула в проходной двор и выбежала в свой переулок.

Здесь можно не бояться сочувственных взглядов прохожих – переулок пуст. Лишь далеко впереди идет военный, со спины чем-то похожий на вчерашнего широкоплечего, статного майора. Даже чемоданчик несет так же, в правой руке.

Военный остановился возле парадного и, вскинув руку, посмотрел на часы… Неужели? Да, это он, верно, он! Кажется, и Алексей Иванович узнал грустно бредущую по тротуару девушку в драненькой шубе и сером платке, потому что решительно зашагал навстречу.

– Здравствуйте, Ниночка! – радостно крикнул он издалека. Поравнялся и шутливо козырнул. – Здравия желаю!

– Здравствуйте. – Испугавшись за свои красные, заплаканные глаза, она не остановилась, лишь пошла помедленнее.

– У вас чего-то случилось? Или вас обидел кто? – встревоженно спрашивал он из-за плеча. – Может, я зря пришел? Извините тогда. Мы вам и вчера-то порядком надоели.

Возле парадного она все-таки решилась взглянуть на растерянного Алексея Ивановича, который пришел сюда, конечно же, только ради нее, Нины.

– Вы не надоели мне. Зайдете?

– Если пустите!

Первым делом она побежала в ванную – умыться ледяной водой. В зеркале над раковиной увидела бледное, худое лицо с остреньким подбородком, будто пустые, темные колодцы, глаза и дурацкую, школьную, прическу – прямой пробор, косички, завязанные шнурками в «корзиночку». Почему она не постриглась, как другие девушки, как Лийка?

От ледяной воды лицо порозовело. Длинная коса, без пробора, сделала постарше, но очень портили брови – немодные, слишком широкие. Вспомнив, как девушки на работе подравнивали брови мокрыми пальцами с мылом, она так и сделала. Получилось смешно: просто клоун! Рассмеявшись, она тут же почувствовала себя виноватой. Ничтожной, глупой. Как не стыдно смеяться, улыбаться, прихорашиваться в такой печальный день? Впрочем, наплакаться она еще успеет – когда уйдет Алексей Иванович.

– Вот вы какая! – Алексей Иванович даже привстал с диванчика.

– Какая?

– Красивая очень! Правда-правда! Да я еще вчера, как вас увидел, так сразу и подумал, что такой красивой девушки отродясь не встречал!

Его комплименты значили сегодня гораздо больше, чем он мог себе представить. Отвернувшись к буфету, якобы для того, чтобы достать чашки, а на самом деле – чтобы спрятать счастливую улыбку, она повернула ключик, не выдержала и с кокетливо-шутливым упреком взглянула на «обманщика»:

– И поэтому вы вчера весь вечер разговаривали только с Лией?

Он расхохотался – так весело хлопнул себя по коленям, откинулся на спинку диванчика, замотал своей большой, светлой головой:

– Неужто вы подумали, что она мне понравилась? Да рядом с вами любая покажется Бабой Ягой! А уж эта Лия! Тоже придумали!

Обсуждать Лию, тем более с малознакомым человеком, было нехорошо, нечестно, и Алексею Ивановичу безусловно не следовало так говорить, однако, к своему стыду, она очень обрадовалась, что Лийка ему совсем не понравилась.

– Я пойду поставлю чайник, а вы пока… покурите.

– Может, мы вина лучше выпьем? Вы как, не возражаете? – Не дожидаясь возражений, он подхватил чемоданчик и стал выкладывать на стол… буханку черного хлеба! две плитки шоколада! колечко колбасы! бутылку вина! – Ниночка, вино хорошее, венгерское!

– У вас не чемодан, а скатерть-самобранка! – Колбасы она не ела сто лет, а вина не пила никогда в жизни. – Но у меня, к сожалению, нет рюмок. Если только из чашек?

Алексей Иванович ловко откупорил бутылку перочинным ножиком, разлил вино по чашечкам – по половинке, а у горе-хозяйки никак не получалось порезать колбасу тупым столовым ножом, которым давным-давно уже никто ничего не резал.

– Давайте-ка я?

Нарезав и колбасу, и хлеб, он красиво разложил кусочки на тарелке и весело протянул чашку:

– Выпьем, Ниночка, за нашу скорую победу?

От двух глотков сладкого, приятного на вкус вина к щекам прихлынула кровь и немножко закружилась голова.

– Чего же вы ничего не едите-то? Вы закусывайте, закусывайте! – Алексей Иванович торопливо пододвинул тарелку. Наломал целую плитку шоколада. Заметив осторожно отломанный кусочек хлеба, положил много-много колбасы на хлеб и протянул. Колбаса была сказочно вкусной, пахла, прямо как в детстве.

– А вы, Алексей Иванович?

Улыбнувшись своей необыкновенной ярко-белозубой улыбкой, он кинул в рот малюсенькую корочку хлеба и принялся весело жевать.

– Вы зовите меня Лёней. Ладно? Я так привык. Меня мать так звала.

– Хорошо.

– Ниночка, а вы, чего же, совсем одна здесь в квартире живете?

– Нет, конечно. Просто соседка каждый день работает в ночную. Мы с ней и не видимся почти что. А тетя Поля уехала к сыну. Он сейчас лежит в госпитале, в Смоленске.

– Это родственница ваша?

– Нет… можно сказать, моя бывшая няня.

– А родители-то ваши живы?

Добродушный Алексей Иванович расспрашивал с большим участием и, конечно же, не хотел довести до слез, напомнив о родителях, но ответить на его последний вопрос уже не было сил.

– Вы чего-то опять загрустили? – Придвинувшись вместе со стулом, он бережно взял за руку и попытался заглянуть в глаза. – Чего это с вами? Да вы никак плачете?

– Нет-нет, ничего!

– Ну, мне-то скажите, чего с вами?

– Простите меня, пожалуйста, но я ничего не могу с собой поделать! Все время хочется плакать! Потому что сегодня два года… как умерла моя мама. Простите меня!

Он не дал убежать – еще крепче сжал пальцы, притянул к себе.

– Это вы меня, дурака, простите, что я вас спросил. – Серые, с искорками, глаза были близко-близко. И было в них столько сострадания и теплоты, что руки как-то сами собой обняли его за шею. Такого доброго, большого, сильного.

– Если б вы знали… как невыносимо… как тяжело!

– Ниночка, Ниночка, не плачьте… не плачь… бедная ты моя… красивая моя…

3

Опять мела метель, и, выбежав из дверей Почтамта, она сразу увидела, как в вихре снежинок, стряхивая кожаной перчаткой снег с погон, прохаживается по тротуару статный военный с чемоданчиком в руке. Заметил – просиял, милый, и кинулся вверх по ступенькам:

– Ниночка! – Стал целовать, никого не стесняясь. – Ненаглядная моя!

– Ленечка, неудобно. Кругом люди.