Ярость валькирии

Сердце его встрепенулось и свалилось вниз, куда-то в область коленей. Сама Сигрдрива держала в руке бокал с шампанским и наблюдала за Кречинским с ироничной усмешкой. Едва передвигая ноги, он направился к ней и, одергивая слегка короткие рукава смокинга, предложил Быстровой стать героиней его нового полотна, в перспективе – шедевра.

– Вы изумительный человек, Владимир! – произнесло надменно земное воплощение Сигрдривы. – Сначала деньги выпрашиваете на выставку, затем ваша супруга о наших салонах гадости пишет. А сейчас, под коньячок, хотите втянуть меня в какую-то мутную аферу? Не пройдет, сударь мой! Ищите героинь в других местах!

– Я всего-то предложил пару раз попозировать, – холодно ответил Владимир.

– Много чести позировать халтурщикам от искусства! – Глаза Юлии полыхнули огнем, и он отшатнулся, зная о ее способностях испепелять человека словом и взглядом.

После он долго корил себя, что подошел к этой змеюке без подготовки. Видно, виски притупило чувство опасности. А он мог бы многое сказать, если бы не косноязычие, вызванное алкоголем. У кого-то алкоголь порождал поток красноречия, а Владимир, наоборот, впадал в ступор, не мог связать пару слов, и, чтобы забыть об унижении и насмешливых улыбках, вновь и вновь напивался мертвецки, в хлам, до белой горячки. Ну почему так бывает, вроде хочешь поведать женщине самое сокровенное, но нужных слов не хватает, и произносишь банальное, как она прекрасна, великолепна, ослепительна. Только все это не то, потому что язык не способен вместить все слова, которые могли бы описать истинную красоту женщины. Лишь женский портрет обладает подобной силой. Но и здесь не все подвластно кисти художника. Женщину нужно понимать, а для того мало таланта, мало техники, нужны вкус и чутье…

Но, удирая от Быстровой, он там же, на приеме, столкнулся с другой женщиной, не менее красивой, но более уступчивой, чем бывшая журналистка. Она быстро поняла, что к чему, и согласилась позировать вечерами, так как днем состояла на государственной службе. Единственно, не назвала свое имя, но оно мало интересовало Владимира. Он уже был одержим ею. И едва дождался конца новогодних праздников, после которых она появилась в его мастерской, ни дать ни взять, королева в хижине бедного живописца.

С той поры сеансы позирования проходили чуть ли не каждый вечер, затягивались не на один час, а женское лицо на холсте становилось все более и более живым и выразительным. Неудивительно, что в какой-то момент Кречинский почувствовал себя Пигмалионом, не совсем понимая, то ли он оживил Галатею, то ли она пробудила его ото сна.

Работа близилась к концу, когда Владимир робко попросил свою богиню открыть грудь. И женщина, нисколько не смутившись, спустила с плеч махровую простыню, в которую куталась во время сеансов, обнажая по мере надобности то плечо, то красивое бедро. Реакция Владимира была почти первобытной, будто камертон, настроенный в лад с его нервной системой, заставил все инстинкты сработать на форсаже, включил адреналин и вздыбил каждый волосок на коже. Художник отбросил кисть, на ходу стянул с себя длинную рабочую блузу и бросился к натурщице. Она вскрикнула от неожиданности, попыталась оттолкнуть, но запуталась в простыне и едва не свалилась на пол.

Владимир обхватил ее за талию и потащил к продавленному дивану, накрытому протертым до дыр выцветшим пледом. Но женщина уже пришла в себя. Хрупкая на вид, она оказалась сильнее, чем он думал. Ловко вывернувшись из его рук, недолго думая отвесила крепкую пощечину, а когда он попытался ее удержать, ударила кулаком под ребра, отчего он сложился пополам, рухнул на диван и, хватая ртом воздух, с трудом отдышался. Женщина в это время быстро оделась, сорвала шубу с вешалки и бросилась вон из мастерской.

Бормоча ругательства, Владимир погасил свет и с трудом, но добрался до эркера. И вовремя, чтобы разглядеть в свете дворового фонаря, как его Галатея выскочила из подъезда. Полы шубы развевались на ветру. Женщина накинула на голову шарф, и, словно почувствовав, что на нее смотрят, вдруг обернулась, уставилась взглядом, казалось, прямо в лицо Владимиру и резко выбросила вверх руку с оттопыренным средним пальцем. Он невольно отшатнулся назад и в этот момент потерял ее из виду…

Владимир обвел тусклым взглядом свое незавидное обиталище: вылинявшие обои, закопченный потолок, заплеванный пол. Ярость ударила в голову. Где же Лидочка?! Почему не пришла? Водка закончилась накануне, и он терпел (несколько глотков не в счет), не пил, ради прекрасной незнакомки, как оказалось – напрасно! Но сейчас требовалось выпить! Немедленно! Только лишь денег не было совсем! И Лидочки не было!

Рыча и грязно ругаясь, он потянулся к лежавшему на столе телефону, но потерял равновесие, уронил стул. Телефон упал на пол, развалился на части, а аккумулятор и вовсе отлетел под диван.

– А-а-а, чтоб тебя! – рявкнул Кречинский, подхватил заляпанную краской табуретку и принялся крушить направо и налево все подряд: посуду, бутылки, жалкое подобие мебели. Пострадали даже подрамники. Единственное, чего он не коснулся в припадке ярости, – наброски и эскизы будущей картины. Хотя некоторые ему очень хотелось порвать на куски…

Обессилев, он свалился на диван, уткнулся лицом в подушку, но тут зазвонил домашний телефон. Трезвонил он долго и требовательно. Владимир с трудом поднялся и взял трубку, в которой тотчас заверещал женский голос. Вера! Она что-то кричала ему в ухо, но он плохо понимал, что именно. В этом голосе сконцентрировалось все самое худшее, что было в его жизни: некрасивая и склочная жена, полоумная теща, которая все жила и не собиралась помирать, вечное безденежье и жалкие перспективы на будущее.

– Хорошо, понял! – Он наконец сумел вклиниться в поток звуков, исторгаемых трубкой. – Скажи, куда подойти? – и через пару мгновений опустил трубку на рычаг.

А еще через какое-то время уже крепко спал на диване и видел во сне нагую красавицу валькирию, которая неистово отдавалась ему на медвежьих шкурах в чертогах Валгаллы.

Владимир стонал, скрипел зубами, хватался за спинку дивана, затем затрясся, как в лихорадке, сник и затих, а вскоре разразился могучим храпом.

Глава 6

– Ты несносный человек, Кречинский! – Вера утомленно откинулась на спинку стула и обмахнула лицо папочкой для меню. – Я полночи не сплю, поднимаюсь затемно, еду через весь город, чтобы объяснить очевидное, а ты включаешь тормоз и пытаешься убедить, что ты умнее меня? Какие, к черту, валькирии? Что за Валгалла? Ты бредишь, дорогой? Кому они нужны, спрашивается? Ты что, в Швеции живешь или, как ее, в Норвегии? Выгляни в окно! Как эта страна называется?

Владимир скривился, поднес чашку к губам и с шумом втянул остывший кофе.

– Что за гадость? – произнес он с омерзением и поставил чашку на стол. – Знаешь, что с утра я эту бурду не пью!

И с тоской посмотрел в сторону барной стойки. Но было слишком рано, и алкоголь еще не продавали.

– В курсе я, в курсе, что мы пьем по утрам! – рассердилась Вера. – Но ты мне нужен трезвым, поэтому выпьешь кофе ровно столько, сколько нужно, чтоб прочистить мозги. Пойми, наконец, придется расписывать фойе и фронтон Центра народного творчества! Должна быть концепция, в которую твои валькирии не вписываются! Нужны национальные мотивы, понимаешь? Пантеон славянских божеств, как тебе?

– Неплохо, – вздохнул Кречинский, – но я совсем не в теме! Притом у меня лишь заготовки, женские портреты, карандашные эскизы, кое-какие этюды… Конечно, все это можно приспособить, пересмотреть, привязать к идее, поменять замысел, но это ж халтура получится! Вера, как ты не понимаешь!

Ему страсть как не хотелось расставаться с девами-воительницами и так вот сразу, сплеча, покончить с заветной темой. Сколько лет он ее вынашивал, пестовал, и на тебе! Явилась Вера и все порушила!

– Веронька! – Он льстиво улыбнулся. – С чего ты решила, что мои валькирии не понравятся худсовету, а славянские богини понравятся?

– Дурак ты, Кречинский! – Лицо жены пошло пятнами – верный признак скорой истерики. – Ты в каких небесах витаешь? Сейчас модно быть патриотом! Как ты не врубаешься? Пусть твои валькирии – шедевр из шедевров, но это не наш эпос, не наши легенды. Русский размах, богатыри, березки, православие – духовные скрепы, а не твои полуголые бабы!

– Скрепы, говоришь? – Кречинский с тоской посмотрел на дно чашки. Сплошная черная гуща, беспросветная, как его жизнь. – Что-то я не пойму, как сочетаются православие и языческие богини?

– Володя! – Жена грозно свела брови на переносице. – Не трепыхайся! Я сегодня из тебя все соки выжму! До обеда мы должны еще деньги найти! Пойми, совсем не обязательно подавать их как языческих богинь. Это аллегория! Жизнь во всей ее красоте через женские образы. Думаешь, я зря в Интернете до трех ночи сидела? Глянь, все распечатала! Тут полно информации о древнеславянских верованиях, даже кое-какие картинки есть. Одних богинь с десяток наберется!

И принялась передавать ему бумажку за бумажкой, не переставая говорить:

– Вот Девана! Очень мощный образ! Молодая, красивая, сильная! Типа амазонки с луком в руках. Покровительствовала охотникам и всему лесному миру! Одевалась в шкуры животных, а на голове носила шапку из волчьей или медвежьей головы.

Кречинский с неохотой придвинул к себе бумаги и принялся рассматривать их со скептической усмешкой на синих губах, покрытых белесой корочкой.

Вера этой усмешки не заметила и продолжала с воодушевлением:

– Или Кострома. Вышла замуж за Купалу, когда же богам открылась истина, что Купала – родной брат Костромы, молодые взялись за руки и бросились с обрыва в реку. Купала погиб, а Кострома стала первой мавкой – прекрасным, но злобным созданием. В лунные ночи мавка принимала облик прекрасной девушки и караулила у берега молодых парней. Понимаешь, Кострома – это образ трагической, но искренней и нежной любви. Символ девичьей чистоты и природной женственности.

Супруг в этот момент оторвал взгляд от бумаг и устремил его вновь в направлении бара. Там ничего не изменилось. Бармен отсутствовал.

– Ты меня слышишь? – с негодованием спросила Вера. – Даже не смотри, денег на выпивку не дам!

– Ну хоть пару глотков! – Голос художника осип, и он едва сдерживал дрожь в руках. – Трубы горят!

– Ладно! – Вера неожиданно подобрела. – Определим фабулу росписи, и куплю тебе шкалик, но при условии, что выслушаешь меня внимательно! Учти, у нас совсем мало времени.

И забубнила снова:

– Смотри, вот Мара – богиня зимы и смерти. Жила во дворце из чистого небесного льда, и ей подчинялись все духи холода и зимы. Водила дружбу с Ягой, женой Велеса. Отдавала Яге души людей, а Яга взамен позволяла ей спускаться в Навий мир, в который, по Сварожьим законам, ни бог, ни живой человек не имели хода. Мара – одна из трех богинь, рожденных из искр, что сыпались от ударов молота Сварога о предвечный камень Алатырь…

Голос Веры звучал монотонно, за окном умирало серое утро, и Кречинского неумолимо тянуло в сон. Но строгий окрик жены вернул его в реальность.

– Что у тебя с лицом? Краше в гроб кладут! Ты понимаешь, идиот, это ж классная задумка! Просто чудо, а не задумка! Так что засунь своих валькирий в задницу и забудь о них на ближайшее время!

– Про валькирий я уже слышал! – огрызнулся Владимир. – Единственно, не тебе, а мне придется эту идею воплощать. Может, Ягу с твоей мамы написать?

– Оставь маму в покое! – взвилась Вера. – Если упустишь этот заказ, я порежу тебя на куски и выброшу собакам. Два миллиона на кону, а он ломается, острит! Не в вашем положении, сударь, разбрасываться такими деньжищами!

– Вера, – Кречинский молитвенно сложил ладони, – не будь наивной! Заказ уйдет в Союз художников. Наверняка к этим малярам Байлагашеву или Зиновьеву. Один – председатель Союза, другой – народный художник России! А я всего лишь заслуженный работник культуры в областном масштабе, да к тому же не член их Союза.

– Не член? – Глаза Веры чуть не вылезли из орбит. – С каких это пор? Почему ничего не знаю?

– Ну это еще со времен «Святогора»! – Кречинский отвел взгляд в сторону. – Они мне обструкцию устроили из-за той хвалебной статьи, что вышла в «Российской газете»! Ты ж сама ее написала под псевдонимом! А потом скандал с репродукцией на пачке пельменей…[3 - История рассказана в романе «Лик Сатаны».] Обвинили во всех смертных грехах! Словом, поругались, чуть не подрались, и я сказал, что больше моей ноги там не будет!

– То-то я смотрю, тебя перестали на официальные тусовки приглашать! – Вера презрительно скривилась. – Ничего, мы этот вопрос быстро уладим! Вот им вместо заказа! – и сложила крепенький кукиш из унизанных кольцами пальцев.

Затем посмотрела на часы:

– Еще с полчаса посидим и нанесем визит Сотниковой. Она в офис к одиннадцати приезжает.