Неземная девочка

Акселевич с готовностью протянул руку.

– Об что речь, – удовлетворенно пробормотал он.

Всякий раз, когда на экране вновь и вновь происходило нечто подобное, ужасающее, – а в фильме бесконечно падали и взлетали, – Зиночка с трогательной доверчивостью вцеплялась в кисть Бориса.

Акселевич упоенно предвкушал кульминацию. И не ошибся. В результате герой едва не погиб заодно со своим самолетом. Жив, правда, остался, но долго лежал в больнице весь переломанный. А Зина, переехав нервными раскаленными пальцами чуть повыше, все крепче впивалась в запястье Акселевича, потом вообще держалась уже за него двумя руками, а потом – когда режиссер-натуралист показал несчастного героя всего в крови – стиснула пальцы почти железной хваткой, а другой ладошкой плотно закрыла себе глаза.

Борька про себя иронизировал и наслаждался. Темнота помогала ему скрыть неподдельный восторг. Давно не попадались Акселевичу на жизненном пути столь инфантильные и наивно-милые девушки. Очевидно, их заботливо выращивала провинция. На счастье Борьке.

Потом вновь в фильме начались скоростные полеты, и Борис уже привычно деловито подал чрезмерно впечатлительной соседке вторую руку ладонью вверх. Запасной вариант.

– Я так дико в вас вцепляюсь, что вообще боюсь сломать вам руку! – посетовала Зиночка.

– Ха! Не волновайтесь, у меня что-то сломать трудно, я парень крепкий!

– Ну ладно. – Она снова уцепилась за его запястье.

К немалому огорчению Борьки, фильм все-таки кончился, и пришлось выйти из зала. Зина тотчас начала сострадать:

– Вы не очень устали со мной? Руку я вам всю, наверное, отжала!

– Об что речь? Никакой боли я даже не почувствовал, – честно ответил Борис и прикинул про себя: кокетничает его дама, просто нуждаясь в мужской поддержке и желая твердой руки. Или же и впрямь она столь чувствительная и пугливая? – Вопрос можно? – спросил он, закуривая.

Зина кивнула.

– Вы игде живете?

Борьке нравилось говорить так, на простецкий манер.

Наверное, если бы Зиночка, вопреки желанию Борькиных родителей и запрету мужа, обменяла все-таки свою симферопольскую квартиру на московскую, не случились бы его бессонницы, два инфаркта и вызовы «скорых». Женские руки могут спасти от высокого давления, вредной еды и бесконечного курения. Так давно думала Нина. Хотя Борька часто смеялся:

– Судьба моего сердца, Шурупыч, исключительно в твоих руках!

Но слабохарактерная Зиночка без всяких видимых мучений смирилась со своим странным положением. И казалось, нисколько не терзаясь, приняла его навсегда. Или она так умело скрывала правду? Зину никто не понимал.

Красота, ум, глупость – все эти слова никак не подходили к ней и никак ее не определяли. Единственное, что к ней шло, – это бессловесность. И еще полная подчиненность и зависимость от своей любви. Так думала Нина.

Сам Борька женщинам никогда не подчинялся.

Твердая и настойчивая Марианна Дороднова, в обиходе Марьяшка, когда-то попыталась его захомутать, но ее неженская воля быстро обломалась о кажущуюся Борькину бесхребетность. В его мнимой мягкости, вполне осознанной, четко продуманной и отточенной до несгибаемости, утонула не одна женская душа. Очень того желающая. Странным образом расположенная к никому не нужной жертвенности, а потому живущая на земле с неиссякаемой жаждой все отдать и полностью отдаться. Выложиться до конца. Почему-то уверенная в своей необходимости и бесконечной глубине собственных чувств, чаще всего остающихся невостребованными.

Здание морга, поставленное на задворках больницы, выглядело каким-то домашним и вполне мирным. Нина стояла в стороне от всех, хотя издали ей кивали и Марианна, и Рита Комарова, и Филипп Беляникин – все бывшие одноклассники. Один только Ленька Одинцов словно не видел Нину. Но она предпочитала стоять в одиночку. И думать, думать, думать…

Борьку угораздило умереть в начале декабря. Было уже очень холодно. Резкий ветер по-хозяйски носился над территорией больницы. Нина медленно, нехотя подошла к машине, на которой приехали старенькая, спотыкающаяся Борькина мать, его брат и сестра, но неожиданно наткнулась на их недобрые взгляды и поспешила отойти к Марианне. Поняла: что-то случилось. Но не сейчас ведь разбираться… И потом… Сегодня Нине не выжить без Марьяшкиной поддержки, без ее блестящей способности, непреложного умения всегда, при любых обстоятельствах, вознести себя на пьедестал. Сомнительное лидерство давно стало основой неудачной жизни Марианны. Ее одиночества при живом муже.

Зиночке Нина отправила телеграмму тайком от Борькиной сестры Аллы, устраивавшей просто неприличные истерики при одном упоминании имени невестки. Но сделала Нина это слишком поздно, не учитывая железнодорожных особенностей и авианастроений теперь уже чужой державы, и приехать Зинаида не успела. Транспорт – дело тонкое…

Пока в Москве над гробом выясняли сложные семейные отношения и сводили счеты, слегка подзабыв о мертвом, наступил день похорон.

Нина задумчиво оглядывалась вокруг: похоже, здесь собрались в основном женщины… Они приходили поодиночке и тоже, вроде Нины, начинали озираться с недоумевающим видом. Разом овдовевшие и искренне пытающиеся осознать, что Борьки больше нет. В морг они даже не заходили, заглядывали в дверь и прятались за стены с виду совсем нестрашного маленького домика.

Нину охватила настоящая растерянность, почти паника. Она перестала обращать внимание на окружающих, в сущности, чужих ей, совершенно ненужных, и едва не упала. Марианна куда-то исчезла. Ленька, лучший Борькин друг, поспешил Нине на помощь. Она с облегчением поблагодарила Леньку, выпрямилась, для устойчивости потопала по снегу и тотчас спряталась от всех за толстое дерево.

Очень высокая, мрачная, за последние дни превратившаяся в шнурок, Нина пристально наблюдала за происходящим со стороны. Как долго и как спокойно Борька водил своих приятельниц за нос… Как прекрасно морочил им голову…

Нина, Нина! – сурово одернула она себя.

Место для осуждения было выбрано не слишком удачно.

Сначала все стояли со скорбными лицами, но постепенно у собравшихся начали мерзнуть ноги. Многочисленные вдовушки, понемногу привыкая и примеривая к себе свое новое положение, стали потихоньку прогуливаться, осторожно, незаметно подпрыгивая. Все мечтали о той минуте, когда можно будет, наконец, сесть в теплые машины и автобусы и долго-долго ехать на кладбище.

Мужчины вытащили сигареты, закурили и пустились в долгие разговоры. Вначале заговорили о смерти, но быстро ушли в сторону. Начали проблескивать слабые, короткие улыбки, унылые выражения сменились обыкновенными. Все устали беречь нарисованную грусть и о ней помнить – не случайно уныние издревле считается смертным грехом. Но на похоронах все всегда испытывают неловкость оттого, что не знают, как себя вести: делать скорбное лицо – тривиально, а болтать и шутить – как-то не принято.

Официальное прощание странно задерживалось и вышло скомканным и пустым. Тянулись по одному, словно нехотя. Женщины смотрели бессмысленными, вопрошающими глазами. Борька лежал, засыпанный цветами, и словно иронически улыбался.

Нервно оглядывающаяся в поисках Зиночки Нина, посмотрев на бледного Борьку, внезапно подумала: а вот если бы он сейчас встал, то наверняка сначала пожаловался бы на промерзшее помещение – настоящий ледник.

– Вопрос можно? – спросил бы их всех Борька. – Игде это я оказался ненароком? Ну и удружили вы мне, заразы! А холодюга! Вот тебе и вот…

Нина, Нина! – снова остановила она себя.

Ей действительно хотелось видеть Зиночку, которую она давно знала и даже по-своему любила. Борька не постеснялся их познакомить, и, что странно, конфликта при этом не возникло. Наверное, он умел выбирать правильные характеры. Обтекаемые. Как у его симферопольской жены: на редкость тихого, незаметного и неслышного человечка. Сплошной штиль… У характера Нины были более сложные составляющие, но и с ней Акселевич не промахнулся. У него оказался талант на женщин. Профессионал.

Зиночка смотрела Борьке в рот, никогда не дискутируя с ним и редко поддерживая разговор. Не потому, что не могла, а потому, что не хотела. Она видела в нем божество, нежданно-негаданно явившееся в ее родной, безнадежно провинциальный, несмотря на все громкие эпитеты, город. Сверхчеловека, дарованного ей то ли философией Ницше, то ли собственной фантазией и непохожего на все без исключения мужское симферопольское население. И хотя богом, как известно, быть трудно, Борька замечательно справлялся с порученной ему Зинаидой и ею же определенной ролью, не прилагая к этому больших усилий. Ему вообще ничего изображать из себя не приходилось: Зина с искренней любовью и детским старанием живо и усердно рисовала чудесный и единственный образ так, как ей самой того хотелось. «Я его слепила из того, что было…»

Она была чересчур рассеянна. Могла утром, торопясь на работу в институт, схватить вместо сумочки магнитолу и отправиться с ней в путь. Никто на улице внимания не обращал, а что особенного? Женщина несет спозаранку в ремонт забарахлившую технику. Зина спохватывалась лишь на троллейбусной остановке, обнаружив, что из «сумочки» нельзя достать кошелек.

Зинина сумка вечно болталась где-то в весьма далекой от хозяйки стороне, проездные постоянно терялись, а мелкие деньги… Те вообще запросто пролетали у нее между пальцев.

Сосредоточивалась Зиночка единственно на Борьке, совершая извечную, самую большую и страшную, но неизбежную женскую ошибку: делала мужика смыслом жизни.

Нина вспомнила, как она впервые увидела Зинаиду. Сразу в качестве жены…

Какую выбрал! – подумала она тогда в страхе. Толстуха! Брюхо торчит! Нос здоровый! На голове воронье гнездо! Гарна дивчина… Или любит?… И не искал, и не выбирал вовсе… Любит… Любит – и все!

Позже Нина поняла, что ошиблась: о любви не стоило даже задумываться. Зато безропотная и безответная Зиночка оказалась заодно и премудрой, умеющей свободно и легко подчиняться. На что способны только самые умные женщины.

До свадьбы Борька как-то вскользь упомянул о какой-то своей новой знакомой из Симферополя. Поскольку Нина была уже давно в курсе безмерной широты Борькиной души и неограниченности увлечений, она не удивилась, но поинтересовалась:

– А как она выглядит?

Акселевич непонятно замялся, пытаясь что-то выразить, обрисовать словами облик Зиночки, но никак не мог – не вспоминалось ему никаких особых примет: прямые русые волосы средней длины, нормальный рост, хорошая комплекция… Ничего особенного и из ряда вон выдающегося. И выпалил наконец:

– Ха!.. Зиночка Крупченко ее зовут. Попросту Крупка.

Нина догадливо хмыкнула и вполне серьезно сказала:

– Ясно, Боб… Стало быть – вся из себя она – Зиночка Крупченко!..