Неземная девочка

В коридоре висел портрет маслом – отец во весь рост в казацком прикиде. Черные, длинные, опущенные вниз накладные усы и большой лоб, плавно переходящий в лысину, создавали хороший фон для всего остального: папаха, шаровары с лампасами, нагайка, сапоги.

– С волосами у него не густо, – насмешничала бабушка.

В комнате родителей тоже красовался портрет маслом, только по грудь: отец в темном костюме с правительственными наградами. Рядом был устроен целый стенд, увешанный вырезанными и заключенными в рамочки газетными фотографиями. Да не абы какими, а именно такими: «Лев Шурупов и министр», «Лев Шурупов беседует с послом Марокко», «Льву Шурупову пожимает руку советник американского посольства»… А на письменном столе отца красовалось большое яйцо под Фаберже, на котором по эксклюзивному заказу художник написал маленький портрет – а чей, уже и так понятно…

Отец всегда откровенно скучал, если говорили не о нем или он не говорил о себе.

У него была еще одна очень раздражавшая Нину особенность: если ему приходилось мыть посуду, то он ее мыл исключительно после себя. Рядом могла стоять тарелка матери или Нины – он не прикасался к ним, словно брезговал.

Отец обожал щекотать Нину. И она стала его бояться, но за нее никто из семьи не вступился, даже бабушка, и никто не попросил отца прекратить это. Все думали: раз Нина смеется – значит, ей весело и хорошо! Какие тут страдания? А смеялась она просто от щекотки, хотя ей это вовсе не нравилось, только доставляло мучения. Почему-то родные ничего не понимали, будто отупели.

Отец настаивал на обязательном чтении и требовал, чтобы бабушка приучала Нину к книгам.

– А вот я читала, – сказала ему как-то бабушка, – что один из европейских просветителей восемнадцатого века выстроил от и до целую систему воспитания детей. С точки зрения просветительства она апеллировала к идеалу «природы», «первородности». Просветитель утверждал, что раннее чтение – бич малышей. И считал, что детям нужно давать только одну-единственную книгу для их правильного развития. Всего одну! Как вы думаете, какую?

Мать и отец недоуменно переглянулись. И мать неуверенно спросила:

– Библию?

– Нет! «Робинзона Крузо». И я лично согласна с этим просветителем. Раннее чтение действительно ни к чему. Ну зачем ребенку нужны книги? Ему хочется поиграть, поскакать, по деревьям полазить! Однако взрослые пихают ему книги и назойливо твердят: читай, читай, а не то тупицей вырастешь! А почему, собственно? Всему свое время – налагается по деревьям малыш, набегается по дворам, подрастет маленько – и сам попросит книгу. Я на своей шкуре все это испытала. Тебе совсем не хочется ничего читать, а тянет бегать-прыгать, разведывать тайны кошек и колодцев, но родители торжественно вручают книгу, а если ты ее не читаешь, начинается дикий крик. Я часто с этим сталкивалась в своей жизни, потому и понимаю… И что характерно – сейчас я библиоманка, причем стала ею сама по себе. Просто начала читать в подростковом возрасте. Поэтому так ли уж не прав был тот утопист?

Отец возмущенно развел руками. «Съел?» – со злобным удовлетворением подумала Нина, хотя далеко не все поняла.

Читала бабушка действительно очень много. С годами чтение стало ее насущной потребностью, почти сутью. Юлии Ивановне нравилось отыскивать в книгах общее на первый взгляд в несоединимых людях. Книги пришли к ней как единственные верные умные собеседники (Нина была еще мала), часто очень интересные, с которыми можно молча спорить, не соглашаться или соглашаться, верить им или не верить.

– Без царя в голове! – часто говорил о Нине отец.

Его тонкие губы-ниточки становились еще тоньше от иронической усмешки.

И когда Нина, наконец, увидела портрет Николая Второго, потом Ивана Грозного и узнала, что это – цари, то очень заинтересовалась. Долго их рассматривала, а потом сказала:

– Вот кого, оказывается, у меня нет в голове!

Бабушка долго смеялась, а потом заявила:

– Можно предсказать прекрасную будущность лишь тому народу, среди которого живет естественное уважение к ребенку. Как, например, в Финляндии и Японии.

Она была очень спокойным человеком, жила размеренно и несуетливо.

– Что бы ты ни делала, никогда не волнуйся. Ни по какому поводу, – учила она Нину.

Однажды отец, не вынимая изо рта сигарету, случайно разлил в ванной ацетон, которым мать смывала лак с ногтей. Уронил столбик горячего пепла – и полыхнуло…

Нина, уже неплохо натасканная бабушкой и матерью, метнулась к телефону, набрала ноль-один и заорала оглушительным фальцетом, объятая ужасом:

– Пожар, горим!

На том конце провода решили, что ребенок хулиганит, и начали читать нотации.

– Девочка, такими вещами не шутят! – строго сказали ей. – Положи трубку. В это время, возможно, до нас дозванивается тот, у кого и вправду пожар.

Нина совсем распсиховалась:

– Да у нас тоже пожар! В ванной! Мы правда горим! Я не вру!

Тогда трубку взяла бабушка, Отец тем временем пытался залить пламя водой.

– Вы понимаете, мы и в самом деле, в некотором роде… э-э… так сказать, горим, – сказала бабушка.

Потом, когда огонь совместными усилиями отца и приехавших пожарных потушили, отец страшно ругался:

– Нет, ну, Юлия Ивановна! Вы уж прямо совсем! Надо же умудриться произнести: «Мы в некотором роде, так сказать, горим»! Это вроде «я немножко беременна»…

Бабушка отмалчивалась.

Когда Нина пошла в первый класс, умерла тетя Римма.

Нина считала ее второй по красоте в этом мире после матери. И не ошибалась. Нежное лицо тети, всегда слабо окрашенное по-утреннему робким, едва разгорающимся, но так и не способным разгореться до конца румянцем, было необычно тонким. Если бы тетя улыбалась хоть изредка, она стала бы настоящей красавицей, но она почему-то никогда не улыбалась. Даже когда возилась со своей маленькой Женькой. Тетя Римма была вдова.

– А что эта такое? – спросила Нина бабушку, услышав впервые это слово.

– Это женщина, у которой умер муж, – нехотя объяснила бабушка.

Нина ахнула, потрясенная, и больше спрашивать ничего не стала. Что такое «умер», она уже знала, но утешала себя мыслью, что и с ее родителями, и с бабушкой, и, конечно, с ней самой это случится не скоро. До этого еще пока очень далеко.

Позже бабушка рассказала Нине, что муж тети Риммы поехал с ней вместе в выходной к друзьям за город кататься на лыжах – Женьке только полгода было, – выпил, помчался на лыжах с горы и на всем ходу врезался в дерево. Сломал позвоночник. Умер сразу… На лыжах он катался прекрасно, даже участвовал в каких-то там лыжных гонках.

– Две дочки у меня, и у обеих жизнь не задалась, – горько вздохнула бабушка. – А ведь как в тот злополучный день Римма не хотела ехать за город, как не хотела… И Сашу своего отговаривала… Словно чуяло ее сердце.

И Нина опять ни о чем не спросила. Почему не задалась жизнь матери, было понятно без лишних слов.

Иногда бабушка принималась просить дочь и зятя отвезти ее в Германию.

– Ладно, мама, как-нибудь потом, – привычно отговаривалась Нинина мать.

Отец всякий раз возмущался:

– Нет, ну, Юлия Ивановна, ну как вы себе это все представляете? Что, вас там ждут с распростертыми объятиями? Это еще в ГДР можно съездить через «Спутник», а в ФРГ? Да и зачем вам это? Неужели вы верите, что там кого-то найдете?

Бабушка грустнела, садилась у окна и долго-долго смотрела на темнеющее вечернее небо. Нина в эти минуты молча подходила к ней и утыкалась носом в ее колени. Бабушка гладила ее по голове. Рука у нее подрагивала.

– Вот возьму тебя, звездочка моя ясная, да и уеду с тобой в Германию, – мечтала бабушка, беспомощная, как ребенок. Нина в эти минуты ее очень жалела. – Возьму и уеду… Что мне тут делать, с этим… – Она грозно смотрела в сторону двери, имея в виду зятя.

Нина согласно, с удовольствием кивала, тычась носом в бабушкины ноги. И думала: почему мама, такая красивая, хорошая, добрая мама выбрала себе такого… И не находила ответа.

– Сколько ни возражай – он тебя будто не слышит. Бесполезно говорить с людьми, которые не умеют слушать. Такие люди всегда твердят о своем, почти не слушая друг друга. И помощи от таких никогда не дождешься. Заболею если… У некоторых людей сердце из камня. Кто тут виноват? Никто и каждый. А может, наше время, не знаю… Я не утверждаю, что он плохой человек. Я говорю только, что он постоянно не прав. Он в высшем классе по своему положению в обществе, зато в низшем – по своему умственному развитию. Ты поедешь со мной в Германию, Ниночка? – спрашивала бабушка.

– Поеду, – бормотала Нина, хотя ей было бы страшно расстаться с матерью. Но все равно…