Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919-1920

Никакой реакции.

– Из-за острой потребности в артиллеристах на фронте, – заявил Горелов, – они должны проходить свое обучение там.

Наконец, он свел меня с генералом Грековым, который командовал училищами для пехотных, кавалерийских и артиллерийских офицеров. В артиллерийском училище я встретил Найта, Линтона и Абрахамса, по горло занятых работой по разъяснению пяти или шести русским офицерам и примерно десятку солдат устройства механизма орудий и того, как проверять прицелы и определять состояние пружин. Прибыло только восемь 18-фунтовых пушек, и мои надежды на проведение демонстрационной части, как это делается на наших собственных батареях, находящихся на складах в Англии, были немедленно перечеркнуты.

«Эти орудия через неделю отправятся на фронт с повстанческой артиллерийской бригадой, – сказали мне. – Она будет придана корпусу добровольцев-студентов. Это одна из лучших частей Донской армии».

То, что орудиям не хватало прицелов, гаечных ключей и буферных рессор, а также то, что артиллеристы еще не пристреливали их в боевых условиях, похоже, вовсе никого не обескураживало. Однако британским инструкторам помогали русские офицеры-инструкторы – очень быстро собирали механизм, были увлеченными людьми, с которыми легко работать. К сожалению, этот метод обучения бросался в глаза большим количеством пропусков занятий, и любое оправдание, представляемое курсантом в случае отсутствия, считалось достаточно весомым, чтобы избавить его от порицания.

«Я поздно лег спать», «Приехала моя сестра», «Был день рождения кузины». Все считалось уважительным.

К этому времени я начал понимать кое-что из задачи, которая стояла перед нами, и, не желая вмешиваться в и так слишком короткую схему обучения, которую организовал Найт, я оставил ему заниматься этим делом, а сам вернулся в гостиницу, намереваясь договориться на послеобеденное время о еще нескольких встречах. Но опять столкнулся с проблемой.

«После обеда! – Это произносилось с ужасом. – Рабочий день русского штаба не включает интервал между концом дня и обедом».

Мне фактически вежливо сообщили, что многих людей, которых я намеревался посетить, в тот день после обеда даже не будет на своих рабочих местах – это буквально означало, что они будут спать. В дальнейшем горький опыт научил меня, что, если только я фактически не припру к стене любого русского офицера, с которым хотел бы встретиться в определенное время сразу после обеда, одна надежда вообще увидеть его – это промежуток между 10 часами и полуднем.

Тем не менее мы, похоже, делали некоторый прогресс, потому что было намечено провести занятия по стрельбе в трех милях за городом в степи, и я был намерен присутствовать на них. Шел проливной дождь, но все мы выехали в одной из трех автомашин Донской армии – старинных американских «паккардов» и «фордов» без запасных шин, потому что таковых не было во всей России, – и чуть не засели намертво в грязи, которая покрыла все дороги.

За попытками вытащить машины наблюдали местные женщины, стиравшие белье или купавшиеся у дороги в маленьком ручье, который местами расширялся, образуя мелкие заводи. Как только русский офицер сел в машину, ничто не может побудить его для облегчения проезда выйти из машины, и женщины наслаждались тем, как мы пытались заставить тяжело груженные автомашины выбраться из ям. Они хохотали при виде того, как вращающиеся в грязи колеса выбрасывают волны грязной воды на упирающихся изо всех сил солдат, которые подталкивали машины сзади.

Так или иначе, мы в конце концов доехали, эскортируемые с обеих сторон парой казаков, которые, имея задание присматривать за нами, поскакали вперед, чтобы предупредить батарею о нашем приближении. Для нас было устроено настоящее шоу. Пушки были выстроены на платформах на хорошей высоте, а цели, представляющие собой орудия в бою и группы пехоты, были размещены в степи на удалении примерно 4000 – 4500 ярдов.

Войска были выстроены в парадном строю, и, когда мы подъехали, было много рукопожатий, а потом солдат отдал рапорт младшему офицеру, твердо держа руку в приветствии во все время доклада. Младший офицер отдал рапорт старшему, а старший – еще более старшему и т. д. Еще больше рук взметнулось в приветствии – воистину тут был настоящий шквал рук во всех направлениях, поскольку все офицеры, сопровождавшие старшего офицера, всегда отвечали на все приветствия, на которые отвечал он, – потом военачальник стал обходить войска.

Когда он приблизился, последовала команда «Смирно!», и генерал остановился, жесткий, прямой, бородатый с грудью, усеянной медалями.

– Здравствуйте, солдаты! – энергично произнес он.

Солдаты во все горло проорали:

– Здравия желаем, ваше превосходительство! Рады стараться !

Генерал улыбнулся и отдал им честь. Он имел право на титул «превосходительство», и все офицеры, гордившиеся сохранением обычаев старой армии, настаивали на этом.

Учебные стрельбы проходили при серьезных трудностях, потому что наряду с дождем и многочисленными зрителями, отказывавшимися отойти как от огневых позиций, так и от наблюдательного поста, самый лучший переводчик в мире не мог держать нас в курсе всего, что происходит.

Многие русские считали, что вполне в состоянии вести борьбу без того, что они называли вмешательством с нашей стороны. За очень немногими исключениями, младшие офицеры страстно желали узнать наше мнение и получить совет, и многие старшие офицеры также внимательно прислушивались к подробному обсуждению опыта, полученного на Западном фронте, но когда дело доходило до внедрения новинок или планов, имеющих реальную практическую ценность, старое отсутствие приспособляемости и консерватизм, столь присущие русской натуре, всегда побеждали. Опять и опять мне приходилось воздерживаться от дальнейших предложений, когда слышал такие замечания, как «Ах, но мы по нашему опыту Японской войны...» или «Если бы вы видели русскую армию в 1914 г., когда мы всегда делали то, что вы сейчас предлагаете!» Их некомпетентность и невежество были потрясающими. И даже тогда, когда два британских офицера инструктировали их, один из ленивых курсантов радостно восклицал: «Разве это не восхитительно – видеть, как британцы делают всю эту работу?»

При отъезде из штаба миссии мы получили совершенно определенные указания: «Не вмешиваться и не задевать чувств русских», так что было очень нелегко преодолеть возникавшие трудности. А их было полным-полно!

Русские, похоже, скорее догадывались об угле прицеливания, чем вычисляли его, и, естественно, их ошибки осложнялись нашими различными системами коррекции для фиксирования соответствующей высоты разрыва снаряда. Помимо этого, у их орудий траектория полета снаряда была более пологая, чем у наших, а их система маслонаполненных пружинных тормозов отката была много проще, так что они постоянно жаловались, что техника, которую мы используем, уж слишком сложна для того, чтобы ее могли понять люди, обученные в спешном порядке. Также им нравилось стрелять с обоих концов пристрелочной вилки с секундными интервалами, что, по нашему мнению, при эффективном расположении было тратой боеприпасов и для офицера-корректировщика скорее вело к увеличению трудностей, чем к их уменьшению.

К нашему огромному удивлению, они также запрашивали телескопические прицелы (от которых британцы во Франции давно отказались) для размещения на открытой позиции, а поскольку наши орудия были много тяжелее, чем их, русские лошади, размером чуть больше пони, с огромным трудом тянули пушки, когда проходимость была тяжелой. Наша упряжь также была слишком велика для них и требовала больших трудов для подгонки; и при их привычке к старомодной упряжи наши современные нагрудные хомуты были для них совершенной загадкой, так что нам приходилось долгое время все это собирать самим.

Тем не менее наконец орудия были готовы к бою, заряжены и хоть как-то расставлены и стали стрелять в направлении цели. Все русские были так довольны, что могут расстрелять внушительное количество снарядов, что настояли на том, чтоб им дали возможность усердно пострелять залпами шрапнелью при нулевых и коротких запалах. Им хотелось продемонстрировать восхищенным солдатам, как много шума и дыма можно произвести нашими большими 18-фунтовыми снарядами по сравнению с ничтожными подкалиберными снарядами их собственных пушек, из которых примерно 60 процентов вообще не взрывалось.

Однако гаубица калибра 4,5 не представляла проблем вообще, потому что она была проста и элементарна в обращении, насколько может быть орудие, и еще потому, что в 1916 г. мы уже снабдили ими многие батареи старой Российской армии. Нашлось несколько офицеров, пользовавшихся ими раньше, а в Новочеркасске была одна из тех самых гаубиц, и мы использовали ее для учебных занятий в училище, причем на ней, на блоке казенника, произведенном в Ковентри в 1916 г., был аккуратно нанесен рисунок скрещенных российского и британского флагов.

Командир батареи гаубиц калибра 4,5 произвел на меня впечатление очень квалифицированного человека, и действительно, когда батарея прибыла на фронт, ее тут же бросили в бой, а примерно через две недели она покрыла себя славой в боях у железнодорожного узла Миллерово.

Примерно в час дня, наделав порядочно шуму и дыма, после периодических небольших совещаний, обычно сопряженных с мучительными головоломками для британских инструкторов, батарее был отдан приказ вернуться в казармы. Генерала Горелова, Найта, Линтона и меня пригласили на обед в столовую бригады в маленькой деревне Утенок, сливавшейся с пригородами Новочеркасска. Нас отлично накормили и познакомили с сестрами милосердия, прикрепленными к бригаде, которые, похоже, сочетали в себе помощников по столовой, курьеров, медиков, поставщиков провизии, жен, подруг, любовниц и главных утешительниц для господ офицеров и солдат этой бригады, за которыми они всегда шли в бой.

Я потом встречался со многими сестрами, приданными ко всевозможным частям на фронте, и хотя временами на этой должности и наблюдались злоупотребления, в большинстве случаев эти женщины подавали пример, которому офицерам было бы неплохо следовать, пример преданности долгу и трудной работе. Они переносили огромнейшие трудности, им всегда недоставало теплой одежды и обычных жизненных удобств, и, за немногими исключениями, они были призваны чисто для работы и помощи, а не для развлечения офицеров. Многие из них на самом деле были аристократического происхождения, и им пришлось носить грубую одежду и не иметь ничего того, чем обычно обладают утонченные женщины, так что они никогда не могли полностью проявить свои способности и часто выглядели как крестьянки.

Однако было ли это на батареях или в полках, или в госпитальных поездах, или в маленьких деревенских организациях по эвакуации больных и раненых в немногие существующие госпитали, нас всегда поражала стойкость, с которой русские женщины из всех классов общества делали все, чтобы помочь антибольшевистским силам. Наверно, никогда не будет известно, сколько их умерло от тифа, попало в плен или было убито большевиками. Офицеры всегда обращались с ними с исключительной вежливостью, а солдаты испытывали к ним просто собачью преданность.

Практика, позволявшая им сопровождать в походе боевые части, определенно давала некоторым исключительно привлекательным дамам возможность быть в зоне боев вместе со своими мужьями, но, из каких бы социальных слоев они ни происходили, это никогда не мешало работе, для которой они там находились. Лишь в более высоких структурах и некоторых технических службах, проводивших большую часть времени в поездах на линиях сообщения, возникали кривотолки в их отношении.

Многие из штабов держали при себе слишком много женщин, и, пока те помогали в уходе за ранеными, если начинались проблемы, генералы старались держать свои поезда как можно дальше от источников опасности и перемещались, не останавливаясь и словно позабыв о своих войсках.

Глава 3

Так как было похоже на то, что мне суждено работать исключительно с донскими казаками, я решил, что мне следует побольше узнать о них, и взял себе за правило ознакомиться с их историей.

Как я узнал, именно во время татарского нашествия на Дон русские впервые решили колонизовать этот дикий и варварский тракт вдоль реки. Первыми туда стали прибывать недовольные или ссыльные русские, для кого жизнь в Москве при Иване Грозном и других царях XVI и XVII веков стала невозможной, а когда к концу XVII столетия царь Алексей Михайлович превратил крестьян в рабов, еще больше людей стало уходить на юг. За ними последовали жертвы религиозных притеснений и люди, желавшие отомстить татарам или намеревавшиеся спасти пленников. Так возникло разнородное сборище людей, основавших первое военное сообщество на Дону.

Называемые казаками от татарского слова «хозак», означающего седло, они становились исключительно легкими кавалеристами, когда им приходилось отказываться от кольчуги во время долгих походов в кампаниях против азиатов. Они объединялись в лагеря, именуемые «станицами», и выбирали своего собственного вождя, называя его «ватманом» – от этого и произошло современное название «атаман» . Земледелие было запрещено, и они жили охотой, рыбной ловлей и добычей от набегов.

Вскоре они разделились на казаков верхнего и нижнего Дона, и из-за различия в условиях, в которых жили эти две части казацкого общества, их характеристики стали сильно отличаться. Те, кто жил на верхнем Дону, были преимущественно русскими, светловолосыми, скорее ленивыми и лишенными духа предпринимательства и воинственности. А из казаков нижнего Дона, постоянно воевавших и смешивавшихся с татарами и черкесами на Кавказе и на территории, ныне именуемой Кубанью, сформировался этнический тип, для которого характерен смуглый цвет кожи, стройность фигуры, черные волосы и гораздо более активный и драчливый нрав.

В XVI веке круг, или совет, избирал атамана, отправлял в походы и решал другие важные вопросы, и он же заложил основы парламента донских казаков. Первый случай, когда казачьи войска стали частью Российской армии, имел место в 1550 г. во время похода Ивана Грозного на Казань, и с тех пор роль казаков стала сродни «пограничной охране» империи, и они были основным военным сообществом, к которому государь всегда обращался за дополнительными войсками во время чрезвычайного положения в стране.

Казачьи кавалерийские дивизии принимали участие во всех боях, начиная с XVII века и до революции 1917 г., в которых воевала Российская армия. Временами они чуть ли не схватывались со своими хозяевами в Москве по некоторым вопросам конституционного права, но их положение было настолько прочным, а их ценность так велика, что к ним никогда не приставали, и казаки обычно пользовались привилегиями, тем самым создавая народный дух независимости и любви к свободе.

В 1801 г. под началом графа Орлова был мобилизован 41 кавалерийский полк, а начиная с 1810 г. казаки под командой атамана Платова воевали с Наполеоном, и их заслуги были признаны в привилегиях, дарованных им Александром I, которыми гарантировалась неприкосновенность их институтов. Крымская война призвала многочисленные казачьи полки, и снаружи музея в Новочеркасске стоят два орудия, отвоеванные у англичан под Балаклавой. Однако, когда в 1914 г. роль кавалерии очень изменилась из-за окопного характера военных действий, они не особо доброжелательно отнеслись к новому порядку вещей, и из-за больших потерь как в людях, так и в лошадях в 1916 и 1917 гг. многих казаков призвали в части для службы на турецкой границе и для сотрудничества с британцами в Месопотамии. А оставшихся использовали как вестовых, для дорожной охраны и для службы в полиции.

После революции казаки, хотя и будучи демократически настроенными, с недоверием и презрением отнеслись к Советам и Лигам солдат и рабочих, которые вмешивались в военные операции, арестовывали и понижали в звании своих офицеров и уничтожали всякую дисциплину в армии, и во время попытки Корнилова восстановить закон и порядок в августе 1917 г. они единодушно его поддержали.

Когда авантюра Корнилова провалилась, казаки, устав как от Временного правительства, так и от большевистских экстремистов, вернулись на свои земли, ничего не требуя, кроме того, чтобы их оставили в покое, чтобы они могли решить задачу своего собственного спасения. Но очень скоро из-за репрессий в северных городах в их края стали прибывать в больших количествах представители аристократии и бывшие офицеры императорской армии, надеявшиеся найти убежище от все возрастающей злобы большевиков.

В мае 1917 г. генерал Каледин, командовавший ранее 8-й армией на Юго-Западном фронте, был избран атаманом Донского круга, а в августе того же года издал декларацию, в которой провозглашалось намерение казаков вести войну вместе с союзниками и восстановить дисциплину на фронте, а также предлагалось убежище на Дону всем, кто пострадал от большевиков.

«Мы никого не отдадим Советам», – заявил он, и жалкая струйка людей с севера превратилась в потоп. Бывшие офицеры, адвокаты, артисты, профессора и интеллигенция двинулись на юг, и скоро города у Черного моря были полны ими. Некоторых завербовали в антибольшевистские войска. А некоторые были просто обузой.

В ноябре 1917 г. Москва объявила войну Каледину и донским казакам, а против его правительства вспыхнуло восстание, особенно мощное в Ростове. Новочеркасск, однако, остался ему верным, а поскольку многие из донских полков были все еще далеко и не могли возвратиться в свои края, надо было собирать добровольческие полки. В этом деле в лидерах оказались студенты, и на Ростов пошел маленький отряд. Он был отбит, но вторая атака, которую возглавил сам Каледин, была успешной, и Ростов был взят.

Тем не менее в этот период большевистская агитация подорвала дисциплину в казачьих войсках, и в продолжении борьбы можно было положиться лишь на волонтеров.

В январе 1918 г. под контролем Алексеева возникла Добровольческая армия, и скоро она в числе своих командиров имела многих из тех генералов, что прежде были беженцами, включая и Деникина. Однако к концу января частям Добровольческой армии, которая все еще была невероятно малой, пришлось опять оставить Ростов на произвол судьбы и отойти на Кубань.

Каледин не смог перенести захвата столицы и 29 января 1918 г. застрелился. Новочеркасск пал 12 февраля, и все, что оставалось от Донской армии, то есть примерно 2000 человек, сдаче в плен предпочли бегство в степи под командой генерала Попова. Через день после их ухода один изменник – казачий офицер – вошел в город во главе большевистской кавалерии и убил нового атамана, главу круга и брата нового атамана.

Казаки скоро начали понимать, во что их впутали, и в августе 1918 г. красных снова выбросили из Новочеркасска и некоторых районов Дона. Был избран новый атаман – генерал Краснов, блестящий кавалерийский генерал, и под его началом казаки отбросили большевиков.

И тут на сцене появилась новая мощная и влиятельная сила. Украинцы, поддерживаемые германскими оккупационными войсками, находившимися там со времен Брест-Литовского договора, предъявили права собственности на некоторые части донской территории, и донским казакам пришлось подчиниться, потому что только от немцев они могли получать боеприпасы и пушки, которые были им так нужны в войне против большевиков. В августе 1918 г. занять поле боя была готова небольшая умелая казачья регулярная армия.

Но пришла зима, и вновь казаки стали прислушиваться к большевистской пропаганде. Снова красные вклинились в отдаленные казачьи районы и стали продвигаться на Новочеркасск, однако использование небольшой, но квалифицированной новой армии спасло ситуацию. Тем не менее после перемирия на Западном фронте немцы вывели свои войска с Дона и Украины, очистив побережье не только для большевиков, но и для групп, состоявших из асоциальных элементов, превратившихся в бандитов.