Мавры при Филиппе III

– Какая выгода для министра смотреть за всем и все лично поверять, – сказал он, взглянув с удовольствием на разобранные бумаги. – Только тогда можно быть уверенным, что тебя не обманут, и твердо держать в руках правление.

Потом, взглянув на другую груду бумаг, он увидел много жалоб, которые были поданы коррехидорам Пампелуны обывателями города, попавшими из любопытства в толпу и лишившимися своих кошельков, цепочек и разных вещей.

– Это полицейские мелочи, которые меня не касаются, – сказал министр с улыбкой. Однако ж он прочел один доклад следующего содержания:

«В толпе замечено несколько подозрительных лиц, которые действовали в разных местах и между тем сообщались между собой и особенно с одним мошенником, известным под именем Хуан Батиста Бальсейро. Во время самого возмущения совершено дерзкое покушение на дом королевского казначея Викториано Карамбы, и там видели одного человека, очень похожего на Хуана Батисты Бальсейро. Этот человек с одним из своих товарищей успел ограбить кассу Викториано Карамбы, которая, к счастью, на ту пору была почти пуста, потому что накануне из нее вынули сто тысяч дукатов и отправили его сиятельству графу де Лерме на отделку нового дома».

– Счастье, – воскликнул министр, – что я еще успел! Без этого казна опять потерпела бы значительный ущерб. Сто тысяч дукатов – это не безделица! – И он, восхищаясь своими как политическими, так и финансовыми способностями, уснул так же спокойно, как и сам король всех Испаний и Индий.

Между тем в передних комнатах находилась стража: пампелунским алебардистам, случайным воинам предстояло целую ночь с оружием в руках дежурить у покоев короля вместо того, чтобы спокойно лежать в своих постелях. Особенно портному Трухильо неприятна казалась эта честь, он первый стал ворчать.

– Что ты ропщешь? – с насмешкой спросил цирюльник Гонгарельо. – Ты пользуешься своими правами… И я тоже! Я против своего желания наделен этим счастьем и смиренно переношу его.

– Ты другое дело, Гонгарельо, – отвечал портной с неудовольствием. – У тебя нет жены… ты не опасаешься ничего, а я покинул свой дом…

– Есть чего бояться! – воскликнул цирюльник. – Не беспокойся, дом твой будет цел. У тебя есть приятели, которые не обидят тебя, не пройдут мимо, чтобы остановиться у кого другого.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что короля сопровождал к губернатору бригадир полка инфанта Фидальго д’Эстремос.

Трухильо вскричал от ужаса и хотел бежать из дворца, но все двери были заперты и товарищи алебардисты воспротивились намерению дезертира, который для своих выгод хотел было пожертвовать фуэросами и честью своей земли. Да, дорого поплатился мастер Трухильо за фуэросы и честь отечества!

Глава IV. Капитан Бальсейро

Не один мастер Трухильо должен был дурно провести ночь. Пикильо тоже было не очень удобно в подземной спальне, отведенной ему в гостинице «Золотое Солнце». Хинес Перес, к величайшему сожалению своему, не возвращался домой, и Коэльо, майордом, первое лицо, за отсутствием хозяина, рассудил, что гораздо лучше будет выпить за здоровье нового сержанта. Он созвал всех служителей в столовую для уничтожения остатков от обеда гостей. Покормив других, необходимо подумать и о самом себе.

Никто не вспомнил о пленнике, он с унынием обходил темницу, в которой был заключен как государственный преступник. Кроме толстой двери с железными задвижками, не было никакого выхода, а кроме маленького окна, загороженного железными прутьями, – никакого отверстия. Напрасно потрудившись над запертой крепко дверью и покричав, Пикильо, утомленный, сел на пороге, и тут мужество оставило героя, он заплакал. Когда же бывали герои без слабостей? К тому же Пикильо не обедал, завтрак его давно уж забыт в походах и военных подвигах. Он плакал еще и потому, что темнота наводила на него страх, хотя от природы он был вовсе не трус. Вдруг он услышал громкий крик, и воображению его представился последний час; но это шумели трактирные слуги, уничтожавшие хозяйское вино. Они сидели в лучшей комнате гостиницы и повелевали Хуанитой, как меньшей в доме и исполнявшей должность служанки.

– Сходи в кухню, – повелительно сказал майордом, – принеси тех двух куропаток, которых возвратили из девятого номера. Верно, гости были влюблены, что ничего не ели.

Повеление майордома собрание приняло с одобрением и выпили за его здоровье: беседа окупилась. Этот самый шум долетел до ушей Пикильо. Он испугался и стал прислушиваться; через некоторое время послышалось, что кто-то идет, и какая-то тень, мелькнув, загородила полосу лунного света, проходившего в темницу, и опять исчезла. К ногам Пикильо упала жареная куропатка.

Через минуту нежный женский голос говорил в столовой:

– Уверяю вас, сеньор майордом, только одна и была!

– Как одна? Я знаю, что две спрятал! Разве кто-нибудь из этих господ…

И Коэльо подозрительно взглянул на окружающих, но между мальчишками и поваренками «Золотого Солнца» не было ни одного, которого можно было заподозрить.

Таким образом Пикильо пообедал на счет своего неприятеля, у которого пользовался квартирой, впрочем, он с радостью отказался бы от нее; и потому, пообедав, стал снова искать средства к побегу. В половинку окна пролезть было трудно, хотя пленник даже после обеда походил на щенка, но желание свободы, и желудок, наполненный куропаткой, удвоил его силу. Пикильо подкатил бочку к окну, не без труда и повреждений пролез через темное отверстие и выбрался на двор.

Пикильо, нищий и бродяга, не имел никакого понятия о религии, но по невольному побуждению, сам не зная зачем, упал на колени. Он не говорил ничего, но сердце трепетало от какого-то радостного чувства благодарности, и эта немая молитва была лучше многих других.

Пленник, освободившись из темницы, должен был еще вырваться из самой крепости, окруженной высокой стеной, где ворота были крепко заперты. Несчастный опять смутился: он не знал, что предпринять, и с отчаянием увидел, что из одной темницы попал в другую, но ошибся. Сердцем своим он познал Бога, а великодушием приобрел друга, и тот, у кого утром не было никого и ничего, к вечеру нашел два сокровища: религию и дружбу.

На стене вдруг что-то зашевелилось, и луна, недавно скрывшаяся, выглянула опять из-за тучи; взорам Пикильо представилась черноволосая голова, осторожно и внимательно смотревшая на двор… О счастье! Это был Педральви! Пикильо хотел закричать, но друг знаками велел ему молчать.

Не прошло и минуты, как цыганенок, сидя верхом на гребне стены, успел перетащить и уставить легкую жердяную лестницу, по которой сам взобрался на стену. Пикильо влез, сел верхом и нежно обнял своего друга.

– Подральви, ты пришел спасти меня!

– Еще бы! Ты меня освободил, и я тебе помогаю.

– А если бы меня здесь не было?

– Я нашел бы тебя в погребе. Я слышал, куда тебя велели посадить, и все равно где бы ты ни был, я нашел бы тебя.

– А если бы тебя схватили и прибили?

– Это уже не твое дело. Я весь вечер был здесь на улице.

– Что же ты делал?

– Дожидался удобного случая и дождался… нашел эту лестницу.

– Где?

– Да вот здесь напротив, у портного Трухильо.

– Ты ходил к нему в дом?

– Нет, по ней спустился из окна человек, завернутый в плащ…

– Верно вор!..

– Нет!.. Кажется… молодой офицер. Нежный голос из окна говорил ему: «Осторожнее, не оступись». А я и закричал: «Святая инквизиция!..» Окошко захлопнулось, а кавалер соскочил и бросился бежать. Я схватил лестницу и принес сюда. Но полезай скорее. Хоть здесь и хорошо разговаривать, однако внизу будет еще лучше.

Перетащив лестницу на другую сторону, Педральви непременно хотел, чтобы Пикильо первый спустился на улицу. В эту минуту луна опять скрылась за тучами, и все утонуло во мраке, Педральви, не видя своего друга, говорил ему вполголоса: спускайся осторожнее и скажи, когда будешь внизу.

– Спустился! – отвечал Пикильо.

Но в эту минуту, когда Педральви хотел последовать за другом, чья-то сильная рука опрокинула лестницу и схватила Пикильо за ворот.

– Что это? Соперник! – сказал грубый басистый голос. – У нас хлеб отнимает! Ты откуда, мальчишка?

Это был голос капитана Хуана Батисты Бальсейро, который поутру на площади выказал столько патриотической ревности к фуэросам.

– Сеньор кавалер, – сказал Пикильо, – вы ошибаетесь, я не вор! Клянусь вам, я не стану заниматься таким подлым ремеслом… – И Пикильо вскрикнул от боли в плече, жестоко стиснутого рукой сеньора. – Отпустите меня, отпустите, если вы от инквизиции или из алебардистов.

– Не угадал! Но так как ты вышел из этого дома, то, верно, можешь сообщить нам некоторые необходимые сведения.

– Я ничего не знаю, я был на дворе.

– Все равно ты пойдешь с нами.

– Не могу… пустите меня. Меня ожидает товарищ.