Против течения

– Ты мне будешь мешать. И Милу будешь отвлекать. И без разговоров. Быстро ушла.

– А то что? Маме пожалуетесь?

– Могу и папе – хочешь?

– Нет…

– Я, детка, жаловаться не буду. Я тебя вот такой, как ты сейчас, в картину вставлю – надутую и капризную.

– Вы не станете!

– Почему это? Я художник, я так тебя вижу.

– Кир, ты иди, пожалуйста. Ничего, – робко сказала Мила.

– Ла-адно!

И ушла, как еще дверью не хлопнула. Вот характер! Но отца боялась – Алексей видел, она при нем была как шелковая.

Мила же чуть не плакала, пришлось сначала ее заговаривать всякими глупостями, пока не успокоилась. Наконец стала на него потихоньку взгляды бросать, улыбаться…

Марина слушала Лёшкины рассказы и думала: «Вот ведь художник, все видит. Двойняшек различает. А что они в него влюблены обе, не замечает. Сказать ему или не говорить?»

– Лёш, а ты знаешь, в чем дело-то? Мила влюбилась в тебя.

– Да перестань. Она ребенок.

– И Кира тоже, у них все одинаково, но та бойкая, а Мила стесняется.

– Марин, ну что ты говоришь. Они мне в дочери годятся.

– Самый возраст – им скоро четырнадцать. Я сама первый раз в двенадцать лет влюбилась.

– Нет, зря ты мне это сказала.

– А что? Соблазн велик?

– Ну ты думай все-таки, что говоришь. Соблазн! Я что, Гумберт, что ли? Я на девочек как на дочек смотрю.

– Прости-прости-прости. Ну, прости. Я дура, пошутила неудачно. Конечно, конечно, ты никакой не Гумберт. Да и Мила – не Лолита. Вот Кира…

– Соблазн… Я когда их вижу, дочку вспоминаю, а ты говоришь – соблазн. Просто мне с Милой теперь неловко будет. Хорошо, дописать ее успел. Как мне с ними общаться-то?

– Лёш, я думала: сказать тебе – не сказать. Я могу сделать, чтобы ты забыл про это. Но мне кажется, так правильней, чтоб ты знал. А то ты мог, не зная ничего, случайно…

– Попасть по больному?

– Да. Ты только не дергайся, и все хорошо будет. Не напрягайся лишний раз. Как было, пусть так и будет. Ничего, перерастут постепенно.

От воспоминаний Марине стало еще хуже: «Как он мог? Как мог забыть все, что было? И как я буду жить без него, как? А дети? Просто не дай ему уйти… Господи, пусть только вернется, я все прощу. Подумаешь, даже если что и было – один раз не считается, это случайность, с кем не бывает… Самолеты сбиваются с пути. Может, и не было ничего особенного… Поцеловались, наверное, только и всего…»

Но знала, чувствовала – было, было. И лезли в глаза картинки, как он целует эту Киру, как они… Такая боль, такая тоска сразу же наваливались на Марину, что воздух леденел вокруг. И ведь соврал ей в глаза – значит, это было у него серьезно. И не один раз. И не случайность. Она даже знала, когда началось: в мае! Именно тогда Лёшка начал как-то ускользать от нее – вроде бы он тут, а вроде бы и нет. А ведь она верила ему! Думала: «Если что, первая замечу – раньше, чем он сам поймет. Чем я была так занята, чем? Как пропустила все это?»

Чем! Детьми, домом, работой… Больше всего – детьми. Еще когда родилась Муся, она заметила, что луч ее внутреннего «фонарика» переместился с Лешего на малышку, а уж когда появился Ванька! Ванька показал им, что такое настоящий младенец. С Мусей не было никаких хлопот, а Ванька орал с утра до ночи, успокаиваясь только на руках у Марины – и ладно бы, что-то не в порядке было, так нет, Марина это видела. Орал просто от избытка сил. Говорить начал поздно, но прекрасно умел всего добиваться криком, а пошел рано – Марина только и бегала за ним по квартире, потому что он не сидел на месте. Лариса Львовна качала головой – вылитый Лёшка! Такой же был конец света. Отца Ванька доводил до белого каления, Марина же хохотала: настолько они были похожи по своим повадкам, даром, что мастью разные – одинаково сдвигали брови, одинаково опускали, набычившись, голову и даже сопели одинаково.

Муся была совсем другая – миниатюрная и очень серьезная, хотя и кокетливая маленькая женщина: вся какая-то складненькая, хотя и хрупкая, с карими глазами-вишнями и непослушными черными кудрями. Она рано начала говорить, и взрослые всегда умилялись, что такое крошечное существо лепечет что-то вполне вразумительное. Когда она родилась, Леший боялся даже взять ее на руки – уж очень маленькой оказалась их долгожданная Муся! Тогда чуть не поссорились из-за имени – Лёшка хотел назвать ее тоже Мариной, но в конце концов согласился на Марью.

– Ты подумай, – уговаривала Марина, – сколько уменьшительных имен: Маша, Маруся, Маня, Марька. А полностью как красиво – Злотникова Марья Алексеевна!

Лёшка развеселился – не имя, а цитата из «Горя от ума»: «Ах, боже мой, что будет говорить княгиня Марья Алексевна». Лёшка обожал свою «княгиню» и с умилением любовался:

– Ты знаешь, когда на нее смотрю, мне аж щекотно!

– Где тебе щекотно?

– В душе…

Лешему редко удавалось вволю пообщаться с детьми, так он был все время занят, но стоило ему только появиться, как дети повисали на нем в полном восторге – только и слышно было: «Папа!» Марина вдруг вспомнила, как они с Мусей устроили папе сюрприз: малышка захотела учиться музыке, и непременно на скрипке. Несмотря на хрупкость и нежность, Муся обладала сильной волей и от обожающих ее взрослых всегда добивалась того, чего хотела. Лёшка, как всегда, все пропустил, а Муся усердно занималась и доводила домашних, особенно Ваньку, до исступления, извлекая невыразимо скрипучие звуки из самого маленького инструмента, который им только удалось найти. Учительница была невысокого мнения о Мусиных способностях, да Марина и сама видела, но ребенок так старался: «Вот папа приедет, я ему сыграю!» Зная Мусю, Марина надеялась, что после того, как папа послушает, весь интерес к скрипке пропадет и она увлечется чем-нибудь другим, возможно, более тихим. Папа, наконец, приехал – Марина присела на край ванны, где он, совершенно зеленый от усталости, отмокал после многочасового перелета из Японии:

– А у нас с Мусей для тебя сюрприз есть.

– Сюрприз?

– Ты вот не знаешь, папочка, а мы научились на скрипке играть! – засмеялась Марина.

– На скрипке? Господи. Да у нее же слуха нет…

– Зато сколько усердия! Так что тебе предстоит концерт. Завтра ты будешь дома?

– Буду, конечно. Я только прилетел – а ты хочешь, чтобы я опять куда-то…

– Я-то совсем не хочу, но я же не знаю, какие у великого художника планы. Ай!

Лёшка брызнул в ее сторону водой:

– Слушай, а что-то мы с тобой никогда не занимались этим делом в ванне? Или под душем? Как в кино.

– Ишь, размечтался!

– А романтично! Ты ж любишь романтику? Надо сделать джакузи.

– Вот только джакузи нам и не хватает! Все остальное у нас уже есть, только джакузи…

– Ну, представляешь – вода булькает…

– Да ты до постели-то добраться не можешь. Булькает у него! Нет, ты подумай, джакузи ему подавай! Готовься лучше к завтрашнему концерту.

Концерт был настоящий – Марина расставила стулья полукругом, все торжественно сели – все, кроме Вани, который категорически отказался слушать, и его отправили под присмотр няни, а Юлечке с Аркашей и многострадальной Ксении Викентьевне, которая и так больше всех слушала Мусину скрипку, пришлось-таки участвовать.