Княгиня Ольга. Стрела разящая

Я подняла ее и посадила на колени, обняла, чмокнула в висок. Это помогло прийти в себя. Дети. В этом деле надо поворачиваться очень и очень осторожно, чтобы ради сильных вооруженных мужчин не подставить под удар тех, кто не может за себя постоять.

Чего они хотят – понятно. Не такое уж диво, если человек гибнет на охоте. Когда несешься по лесу вскачь за косулей, жизнь твоя ничего не стоит – споткнется конь о коряжку, полетит кувырком, вышвырнет из седла, и готово… Бывает и так, что конь волочит за собой всадника с застрявшей в стремени ногой. Как пересчитает головой все стволы и камни, его потом и свои не признают… Даже если выживешь при падении, можно покалечиться… а уж опозориться – это самое малое. Свенгельд ведь говорил о состязании…

Девка! Я сразу вспомнила, что сказал муж: «С нами девка поедет». Да, Соколина собирается на лов с отцом, Хаконом и Володиславом. Ей-то ничего не стоит скакать по лесу во весь опор – ну, у нее же нет детей… Но не может быть, чтобы она что-то знала о замыслах моих мужчин!

В этот вечер у меня все валилось из рук. Даже Володислав, когда пришел с Житиной и Званцем ужинать, заметил, что со мной что-то не так. Пришлось и им сказать, что на солнце перегрелась, и уйти в свой кут за занавеску. Там я села на лежанку и взялась за голову, которая только что не лопалась от мыслей, опасений и порывов.

Когда мне было девять, я пережила войну моего родного дяди с моим же отцом. К счастью, все случилось быстро, обошлось без больших погромов, меня и мать не затронуло. (Много лет спустя я уразумела, что за быстроту и хорошую подготовку смуты надо благодарить того же Свенгельда и его сына Мистину, в чьем доме я провела последние годы перед замужеством.) Но с тех самых пор я поняла, что такое вражда! Потом родители уехали, а меня оставили: я уже была обручена с Володиславом, и отец считал нужным сохранить уговор и сдержать слово. Дальше я росла сначала у Эльги, потом у ее сестры Уты, среди детей – своих и приемных, то есть Дивиславичей, осиротевших в ходе войны Ингвара с ловатичами. Они повидали кое-что похуже, чем я. С тех пор я знала, что бывает и похуже… Четырнадцати лет меня отвезли в Деревлянь, и хотя жизнь моя протекала здесь довольно мирно, я постоянно помнила, что этот мир – лишь блестящая поверхность глубокой, холодной и опасной реки.

И вот впереди заиграл водоворот. И дело было даже не в Хаконе. Я уже любила моего дядю, но думала сейчас не столько о нем, сколько о детях. Если он погибнет у моего порога, Ингвар этого так не оставит. Именно сейчас, когда Свенгельд стар и ему нужна замена, князю руси особенно важно показать окрестным родам: он в прежней силе и хватка его не ослабла. А если мой дядя пойдет ратью на моего мужа… Что будет со мной и детьми?

На этом мои мысли останавливались, будто впереди были две льдины, неумолимо грозившие сомкнуться над нашими головами. И чтобы этого не случилось… Хакон должен изловчиться, чтобы проскользнуть между ледяными горами и уйти отсюда живым.

* * *

Давно уже рассвело, солнце высушило росу, белесые полосы тумана рассеялись над ближним ельником. Пора было трогаться в путь, и Кислый уже не раз заглядывал во двор из-за ворот, где ждал с лошадью. Поскольку они были наказаны и их отсылали, Сигге велел дать Ольтуру и Кислому всего одну лошадь на двоих: пожитки везти и ехать по очереди, если уж очень притомятся. И это оскорбление Ольтур тоже не намерен был прощать рыжему красавцу, которого числил во всем виноватым.

И хотя час был уже не ранний, Ольтур упорно сидел под навесом у воеводской избы. И ждал. Не было сил уехать, не повидав ее на прощание.

Наконец дверь скрипнула и отворилась. Вышла Соколина. Нагнувшись под низкой притолокой, она не заметила Ольтура, но он выбросил руку и схватил ее за ногу под самым краем зеленого подола. Соколина взвизгнула и отшатнулась.

– А в лоб? – с негодованием воскликнула она, но шепотом, и плотно прикрыла дверь, чтобы не услышал воевода. – Ты чего тут сидишь, будто пес? Я думала, ты уже за три поприща уехал!

– И не жаль тебе было, что не повидала меня на прощание? – Ольтур поднялся.

– Чего жалеть? – Соколина уколола его взглядом, теперь уже снизу вверх. – Или я за десять лет на тебя не налюбовалась?

– А теперь тебе и без меня есть кем любоваться, так? – Ольтур оперся о стену возле ее головы, нависая над ней, но Соколина не сдвинулась с места.

Вместо этого она повернулась к стене, оперлась на нее ладонями и уткнулась в них лицом, всем видом выражая решительное нежелание смотреть на белый свет.

– Ну… ты чего? – Ольтур нерешительно тронул ее за плечо, но она дернулась, сбрасывая его руку.

– Никого вас видеть не хочу! – простонала она глухо. – Что вы все как с ума посходили? Будто леший какой всех разом обморочил. Корнями обвел! И тебя, и отца…

– Знаю я этого лешего! – Ольтур сердито сверкнул глазами в сторону гостевой избы, где еще почивал Пламень-Хакон со своими людьми. – Уж будь моя воля, я бы его пинком под зад отправил… обратно в лес! Ну, Соколина! – Он все же взял ее за плечо и попытался повернуть. – Ну хоть взгляни на меня! Увидимся ли еще? Или увидимся, когда ты уже…

Он не сумел выговорить «замужем будешь», только бросил на гостевую избу еще один негодующий взгляд.

– Рано еще меня хоро… снаряжать! – Соколина повернулась, прижалась спиной к стене. Лицо ее выражало привычную решимость. – Отец ведь сам сказал: сперва он должен меня одолеть. Сказал, и дружина слышала. Вот пусть и одолеет. Много чего придумать можно: стрельба, скачка… На моей Аранке меня не всякий и мужчина догонит! – Она глянула на Ольтура, который в таком же случае ее не догнал, и повеселела. – Вот на лов поедем – посмотрим, кто из нас больше дичи настреляет! Меня ведь тоже не в дровах нашли – с позором этот женишок от нас уберется!

– Ты уж смотри… – Ольтур взял ее за плечи и заглянул в лицо. Она стряхнула его руки, но он продолжал: – Постарайся! Не давайся ему!

– Ты! – Соколина вдруг сама повернулась и крепко взяла его обеими руками за рубаху на груди, будто собиралась бить. Но Ольтур даже не дрогнул. – Ты меня учить будешь? – с сердитым напором продолжала Соколина. – Постарайся! Да уж я постараюсь! Тут не обо мне речь! Отец ведь не шутит! Если Хакон меня одолеет, отец сам с ним будет биться! Ну-ка, прикинь: Хакон моложе вдвое, кто одолеет? Вот так-то!

Она прочла по лицу парня наиболее вероятный исход, который и сама прекрасно знала. Хакон, сын Ульва, был высок ростом и находился в самом расцвете сил. Свенгельд мог противопоставить этому только опыт, но этого уже было мало. И волю богов, на которую Соколина не собиралась во всем полагаться.

– Не за себя, за жизнь отца моего я буду стараться! – шипела она в лицо Ольтуру, чтобы Свенгельд в избе как-нибудь не услышал. – И уж не тебе меня учить! Убирайся!

Она оттолкнула его и пошла через двор к погребу. Ольтур посмотрел ей вслед, и по лицу его расплывалась улыбка. Едва ли он мог надеяться, что она поцелует его на прощание, но услышанное и увиденное вдохновило его едва ли меньше поцелуя.

Вскоре они с Кислым, ведя в поводу престарелую лошадь, свернули под сень густого леса. На полянах уже припекало, но здесь висела утренняя прохлада. Кислый вздыхал время от времени, вовсе не радуясь ни предстоящему пути, ни службе под началом угрюмого и скупого Берлоги.

Ольтур молчал. Перед глазами у него стояла Соколина, он ощущал ее так ясно, как будто она шла с ним бок о бок и глядела ему в глаза. И он всем сердцем жаждал сохранить это драгоценное ощущение как можно дольше, даже разговаривать не хотел, чтобы его не расплескать.

Сквозь птичий щебет раздался негромкий, осторожный свист. Оба парня замерли, потом быстро огляделись: один налево от тропы, другой направо.

Слева из-за кустов показался человек. Был он не вооружен, и оба узнали Гляденца – человека боярина Житины.

– День добрый! Что-то долго вы добирались, с белой зари вас ожидаю!

– Чего это тебе нас ожидать? – с подозрением спросил Ольтур. – Берлоге поклон, что ли, передать?

В нынешние дни у Свенгельдовых людей с Маломировыми не имелось нерешенных раздоров, тем не менее оба слегка напряглись.

– Просит вас боярин мой на беседу.

– В Коростень не пойдем! – Ольтур решительно помотал головой. – И так поздно уже.

– В городец и не надобно. Он тут ожидает, поблизости, – Гляденец кивнул в сторону Людининых выселок из двух дворов, спрятанных в лесу.

– Чего ему надобно-то?

– А вот узнаешь. Да не бойся ты! – Гляденец снисходительно усмехнулся. – Делать князьям да боярам нечего, кроме как на вас умышлять!

Но Ольтур не спешил сходить с тропы, ибо никак не мог вообразить такого дела, которое к нему может иметь ближний человек Маломира, да еще тайное.

– Слышно, будто у вас состязание затеялось, – снова усмехнулся Гляденец и заметил, как переменился в лице Ольтур. – Ясный сокол ловить будет белу лебедушку. Так вот дело наше такое, чтобы не поймал! Идете?

– Идем! – разом решившись, Ольтур шагнул к нему.

* * *

Той ночью я почти не спала, но старалась не ворочаться, чтобы Володислав не заметил. Встала я, как обычно, раньше него; хотелось прямо сейчас, едва умывшись и прибравшись, бежать на Свенгельдов двор, но чем бы я объяснила свою поспешность? Княгиня, чай, не вольно мне взбесяся бегать… Да и Володислав, уж конечно, присматривает за мной. Сам ведь хотел, чтобы я поближе сошлась с Хаконом, и после каждой нашей встречи дотошно расспрашивал меня о наших беседах. Рассказывала я ему не все. Ведь ясно: чем больше он знает о моем дяде, тем легче найдет оружие против него. А сколько бы за последние шесть лет мне ни вбивали в голову, что полянские русы – наши враги и враги моих детей, я не могла забыть о том, что из них происходит моя мать и вся ее родня и дружина, среди которой я родилась и выросла. Древляне были убеждены, что у руси нет иной цели, кроме как унижать их и портить им жизнь, но я-то знала, что это не так. Однако им, сидящим между Ужом и Тетеревом, сложно было вообразить цели руси, раскинувшей крылья от Ютландии до Серкланда.

– А что, подружка твоя придет к нам сегодня? – спросил Володислав, когда я подала ему и детям завтрак.

Сама я тоже села, но каша не лезла в горло, и я только допила за Добрыней молоко.

– Не знаю. – Я подняла на него глаза, чуть ли не в первый раз со вчерашнего вечера.

Но тут же снова опустила взгляд.

– Тебе все нездоровится?

– Немного. А что тебе Соколина?

– На состязание вызвать хочу! – Володислав рассмеялся. – Не только же с тем рыжим ей наперегонки скакать, у нас тоже молодцы имеются!