Восход и закат

Наконец он уехал с Лианкуром в Лондон я пробыл там три недели. Тем временем окончился полюбовный разбор юридического вопроса, и публика была вне себя от восхищения, когда узнала о великодушном поступке сэр Роберта Бофора, который найдя документ, не только не уничтожил его, но тотчас же добровольно решился дать ему законную силу и отказаться от огромного имения, потому что неволе спокойствие совести выше всякого богатства. Некоторые заметили мимоходом, что и Филипп Бофор поступил довольно великодушно, согласившись оставить дяде владение имением по смерть и выговорив себе на это время только четвертую часть доходов. Но это было очень естественно: мог ли он поступить иначе?

Брак Сиднея и Камиллы был совершен в той церкви где желал Филипп. По окончании церемонии Филипп взял брата за руку и, пока другие садилась в экипажи, вывел на кладбище, к могиле матери украшенной свежими цветами. Старая надпись была стерта с камня и вместо неё выставлено имя «Катерина Бофор».

– Брат! сказал Филипп: не забудь этой могилы… не забудь и тогда, когда дети будут резвиться вокруг тебя. Заметь, имя это свежее чисел рождения и смерти… Это имя иссечено сегодня, в день твоей свадьбы. Брат! эта могила наконец истинно соединяет нас снова!

– О, Филипп! вскричал Сидней, с глубоким чувством схватив и сжимая руку, которую тот ему подал: я чувствую… я чувствую, как благороден, как велик ты!.. Ты принес больше жертв, нежели я когда-либо был в состоянии вообразить!

– Полно! полно об этом, перебил Филипп с улыбкой: я счастливее нежели ты думаешь. Ступай; она ждет тебя.

– А ты?.. оставить тебя?.. одного?

– Я не один! отвечал Филипп, указывая на могилу.

Едва он выговорил это, как у ворот раздался звонкий голос лорда Лильбурна:

– Мистер Сидней Бофор! мы вас ждем!

Сидней провел рукою по глазам, еще раз сжал руку брата и через минуту был подле Камиллы.

Филипп, в раздумье, простоял с четверть часа, не трогаясь с места. Наконец он почувствовал, что кто-то тихонько тащит его за рукав. Он обернулся, и увидел Фанни.

– Ты не хотела быть при обряде? спросил он.

– Нет. Но я думала, что ты здесь один… печален.

– И ты не хотела даже надеть платья, которое я подарил тебе?

– В другой раз надену. Скажи мне, ты несчастлив?

– Несчастлив, Фанни! Нет! оглянись, посмотри! даже кладбище как будто улыбается. Посмотри на цветущий вьюнок, как он вьется и лепится по забору; послушай, как щебечут птички, качаясь в ветвях ивы… Посмотри, какой прекрасный мотылек сядет на могиле! Нет! я не несчастлив! сказал он, нежно взяв ее за руки. Фанни! здесь я увидел тебя впервые, по возвращении на родину. Я пришел навестить мертвую, и с-тех-пор всегда думал, что дух моей матери привел меня с там, чтобы я нашел тебя, живую! И-часто потом, Фанни, ты со мной ходила сюда, когда я слепо и глухо предавался мрачным, печальным думам и не видел драгоценных сокровищ, которые были подле меня! Но так было нужно. Испытание, которое я выдержал, сделало меня более благодарным и научило лучше ценить то, что теперь надеюсь приобрести. Эту могилу твоя рука ежедневно украшала цветами. У этой могилы, у этого звена между временем и вечностью, я спрашиваю тебя: хочешь ли ты навсегда связать свою судьбу с моей? Фанни! милая! добрая! неоцененная! я люблю тебя… люблю наконец так, как ты должна быть любима! Будь моей женой! Будь моей навсегда… не только на всю жизнь, но и тогда, когда эти могилы вскроются и мир будет свернут как исписанный свиток. Понимаешь ты меня?.. Слышишь?.. Или я видел сон… когда… когда…

Он остановился. Безответность девушки поразила его. Неужто он ошибся в своем пламенном веровании? Но страх его был непродолжителен. Фанни отступила, пока он говорил, и теперь, обеими руками сжав себе виски, едва дыша открытыми устами, как будто скромный ум её действительно не мог, при всем напряжении, обнять огромности неожиданного счастья, – облитая ярким румянцем, робко приближалась и, пристально глядя Филиппу в глаза, как будто желая прочитать самую сокровенную тайну его сердца, спросила таким голосом, который ясно показывал, что от его ответа зависит вся её судьба:

– Но не сострадание ли это? Вам сказали, что я… Вы великодушны!.. вы… о! не обманывайте меня! Неужто вы еще любите… неужто вы можете любить бедную, глупенькую Фанни?

– Клянусь Богом, милая, я говорю откровенно! Я пережил страсть, которая никогда не была такою сладостною, нежною, полною, как та, которую теперь чувствую к тебе. О, Фанни! выслушай это истинное признание. Ты… ты… к тебе было обращено мое сердце прежде нежели я увидел Камиллу. В гордом ослеплении я боролся с этою страстью, и теперь только вполне вижу мое заблуждение.

Фанни испустила слабый, полу-подавленный крик радости. Филипп страстно продолжал:

– Фанни! осчастливь жизнь, которую ты спасла. Судьба назначила нас одного для другого. Судьба для меня развила и взлелеяла твой разум. Судьба для тебя укротила мой строптивый нрав. Нам, может-быть, еще много придется перевести в жизни. Будем друг другу помогать, друг друга научать и утешать!

Говоря это, он привлек ее к себе на грудь. Она трепетала, плакала, но уже не уклонялась от его объятий.