Иту-тай. Путь свободного волка

Николаев встал и прошелся по кабинету, разминая затекшие ноги и спину. Подошел к шкафчику в углу кабинета и, достав из него пакет с кофе, насыпал в кофеварку двойную порцию. Домой ехать хотело лишь уставшее тело, возбужденный ум нетерпеливо жаждал продолжения изысканий. Подполковник сел обратно за стол, отпив обжигающий кофе. На столе коротко тренькнул звонок транковой спецсвязи. Николаев взял трубку:

– Слушаю.

– Алло, Александр Васильевич, вы где? – Это был капитан Демин.

– Я у себя, в кабинете. Ты где, Паша?

– Я в управлении. У нас новости.

«Началось», – мрачно подумал Николаев и пробормотал, чувствуя, как опять нехорошо заныло сердце:

– Что, еще?

– Не совсем, хотя и возможно. – Демин был бодр в любое время суток, и по его голосу невозможно было определить степень его волнения или озабоченности. – Нужно разобраться…

– Сколько их? – сухо спросил подполковник, откидываясь на спинку кресла и расстегивая верхнюю пуговицу сорочки.

– Трое…

«Вот дерьмо. Значит, их уже семеро…»

– Александр Васильевич, тут нужно выяснить некоторые обстоятельства. Может, это и не наши вовсе. Дело почти месячной давности. Я отрабатывал все ЧП за последнее время по Москве и наткнулся на них. Кое-что мне показалось странным. И хотя общая картина несколько иная, чем в наших случаях, некоторые моменты заставляют насторожиться. Вы еще долго у себя будете? Я бы прямо сейчас подъехал.

– Я тебя жду.

– Буду через двадцать минут.

Сигнал отбоя дал отсчет долгим двадцати минутам, в течение которых, эксперт это знал, зловещие домыслы будут терзать его воображение новыми ужасами.

– Вот они. – На стол легла папка с подколотыми к уголовному делу стандартными фотографиями, на которых в нелепых позах застыли трупы.

Николаев мрачно рассматривал их, пытаясь увидеть почерк Духа, так оперативники условно назвали ритуального убийцу, затем перевел взгляд на капитана:

– В чем схожесть ЧП?

Демин склонился над столом и, взяв в руки глянцевые фотоснимки с жутким содержанием, принялся объяснять:

– Месяц назад, десятого мая, в лесополосе, окаймляющей Каширское шоссе, были обнаружены трупы трех мужчин. Все трое установлены. Вот этот – Пеньковский Григорий Дмитриевич, этот – дважды судимый Кутаев Олег Васильевич, этот – тоже судимый, Гурзовский Виктор Степанович. Рядом с трупами находился автомобиль «Жигули» девятой модели, принадлежавший одному из убитых – Пеньковскому. По факту убийства возбуждено уголовное дело и выдвинуты две рабочие версии: одна – сведение личных счетов, другая – передел влияния в криминальном бизнесе. Версия – убийство с целью грабежа или угона транспортного средства – сразу отпадала: все деньги и автомобиль были нетронутыми. По сведениям оперативников РОВД, которые вели это дело, все трое занимались «черным извозом» – кидали гостей столицы, предлагая доехать до города по бросовой цене. Может, не поделили что-нибудь, может, дорогу кому-то переехали, а может, кинули кого-нибудь не того, в общем, все трое со следами насильственной смерти – в темном лесочке, куда наверняка сами лохов возили «брить».

Николаев еще раз внимательно изучил изображения трупов, действительно отмечая что-то непривычное в их позах. Хотя какая может быть привычность в расположении мертвых тел. Смерть редко приходит к таким людям безмятежно. «Клиенты» УСО с жизнью расстаются обычно мучительно и тяжело. Столько уже подполковник перевидал этих искореженных тел, и, казалось бы, должен уже привыкнуть. Но оказывается, к этому привыкнуть невозможно. Смерть ведь тоже мастер на все руки. Ее окоченелые «скульптуры» постоянно бьют по подсознанию, обдавая могильным холодом даже с фотографии. А в этих трупах есть что-то еще, что-то…

– Паша, я не хочу читать описание и заключение. В двух словах…

Демин хмыкнул и, кивнув на принесенные им материалы дела, произнес:

– Автомобиль был один. Трупов – три. Значит, пассажиров было максимум двое, перегруженную машину тормознули бы на КП. Все трое – здоровые молодые мужики. Один в прошлом – мастер спорта по боксу. И все трое – трупы. У всех троих почти все кости сломаны, словно их через дробилку прогнали. Причем характер повреждений дает основания предполагать, что все участки костной структуры были нарушены точными сильными ударами. Я консультировался у спецов, они разводят руками. Мастера такого класса у них – по пальцам. Причем все – сотрудники силовых спецподразделений. Спортсмен не сможет действовать столь эффективно и… эффектно. Однозначно лишь одно – здесь поработал настоящий костолом. Профи высшего класса. Представляете, с какой скоростью он должен двигаться, чтобы обработать всех троих, и с какой силой должен лупить, чтобы кости в нескольких местах просто взрывались? Да, вот еще что, он разложил их как-то странно. Словно нам послание оставил. Мол, и эти «огарки» – тоже моих рук дело. Правда, никаких рисунков шизоидных, но…

Демин замолчал, выжидательно глядя на Эксперта. Николаев, прищурившись, перебирал фотографии, пытаясь поймать то неуловимое ощущение, которое всегда присутствовало вокруг деяний Духа. Очень хотелось верить, что эти жертвы принадлежат руке другого убийцы, но интуиция уже коварно шептала подполковнику, что никакой другой убийца действительно не сможет действовать так эффективно и… эффектно.

«Это он. Он. Он. Он все еще здесь… Это он».

– Какого ты говоришь числа были обнаружены трупы?

– Десятого мая.

– А первая жертва Духа зарегистрирована…

– Одиннадцатого. Орский.

– Это он, Павел. Я уверен, это он. И это – тоже наши клиенты.

Эксперт бросил кипу фотографий на стол, и они разлетелись по гладкой поверхности несимметричным веером.

– Значит, он прилетел десятого или девятого в Домодедово?

– Выходит, так.

– И тут же оставил нам послание. Первый указатель. Это значит, уважаемый Павел Сергеевич, – Эксперт назидательно направил на капитана указательный палец, – что наш «азиатский ястреб» прилетел все-таки оттуда, где, как предполагает профессор Каменский, взяла начало человеческая цивилизация.

2. БЕЗЫСХОДНОСТЬ. СНЫ

 Шаман

 (Главы-ретроспекции, 1992 г., Барнаул)

«Мем но яй зд он ве увтн иМк а. к Пс ио чме мК уо вирмо ев н. н.»о Тт аа кк?н аВ че ир но ая ет тн со я, потому, что тогда, когда я начал делать свои записи, я точно не мог уже сказать, кто я такой на самом деле. Дневник и задумывался именно для того, чтобы хоть как-то систематизировать свои мысли и упорядочить свою жизнь, которая взорвалась, когда я встретил их…

Тайшины… Шаманы тайного клана Волка. Они уничтожили прежнего Максима Коврова и создали его заново, вложив в него нечто запредельное, что больше не позволяло ему быть обычным человеком. Я начал писать этот дневник, чтобы не свихнуться. Я никому не мог поведать о том, что происходило со мной тогда, поэтому оставалось лишь одно – разговаривать самому с собой на страничках этой тетради. Это было воистину жуткое время для меня. Я совершенно не понимал, что со мной происходит, мрачный и таинственный мир неведомого постепенно овладевал моим рассудком, моим телом и моей душой. И в то же время привычный для меня мир вдруг в один прекрасный момент предал меня, превратившись в хитрого и коварного преследователя. Я оказался между двух огней, каждый из которых хотел меня испепелить и в одинаковой степени угрожал моему разуму. Я назвал тот период Безысходностью. Эта рукопись, составленная из моих черновиков, позволила мне не сойти с ума, снять колоссальное напряжение, которое царило у меня внутри.

ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ

(Максим Ковров – 21 год).

«20.06.92 г., время – 02.36 (ночь)

Проснулся в холодном поту – опять все тот же сон! Оба чудовища – Йорм и Зеркальщик – снова охотились за мной. Я больше не могу это терпеть! Жуткая боль во всем теле. Я опять выбрался из своего сна, приложив поистине нечеловеческие усилия, извиваясь на кровати от этой адской боли. Хорошо хоть сегодня не кричал. Все спят, значит, на этот раз обошлось.

Как обычно, проснулся только Арчи, тревожно меня разглядывая. Боже, как мне плохо! Тряхнуло так, словно прижался к оголенному высоковольтному проводу. Лежу, прихожу в себя, пытаюсь расслабиться. Что же это делается, а?

Сильно помогают записи – я отвлекаюсь. Вот и сейчас, накрылся одеялом и пишу при свете фонарика. Рука дрожит, как у алкаша. Может, это от боли, а может, от страха. За окном – ночь. Жутко! Боюсь увидеть бликующий силуэт Зеркальщика в темноте комнаты. Или услышать этот жуткий звук «Йормммммм….. орм….

мммм…». Тогда точно сойду с ума. А Йорма вообще нельзя увидеть во тьме. Он сам – тьма. Может, он и сейчас там, в гостиной, висит под потолком и смотрит на меня. Хотя его наверняка учуял бы Арчи и поднял лай. Говорят, собаки очень чувствительны к призракам. А Арчи всегда настороже. Мой верный пес. Дремлет, но я знаю, он слышит малейший звук. Дружище Арчи. Его присутствие внушает какой-то необъяснимый покой. Он, словно телохранитель, бодрствует со мной ночами, а затем отсыпается днем, бедняга. Мне же сегодня днем придется туго. На этот раз „выворот“ был что надо! Выворачивает от души! Наверняка температура подскочит под сорок, нахлынет эта одуряющая слабость, и буду несколько дней валяться в кровати. Черт подери! Тьфу-тьфу… Упоминание чертей сейчас неуместно. Ничего. Отлежусь. Во всяком случае, после „выворотов“ эти твари дают мне передохнуть. Откуда они взялись? Что это – шизофрения? Еще немного, и я точно сойду с ума. Рассказать обо всем родителям? Поймут ли? Пока у меня только один друг – Арчи, которому я могу доверить свои секреты. Нужно, кстати, пойти погулять с ним, пока совсем не скрутило. Нам обоим безумно нравятся эти прогулки по ночному городу. Я постепенно прихожу в себя, а Арчи бесится, как щенок, без поводка и намордника. Он у меня совсем стал ночной собакой. Сам черный как смоль, словно и правда кусочек ночи. Я и его втянул вслед за собой в этот кошмар, сбил псу все биоритмы. Вон, поднял свою остроухую голову и смотрит на меня. Уловил мое настроение? Как он почувствовал? Может, он телепат? Я не удивлюсь. С такими ушами можно услышать все, даже мысли. Редкий красавец! И к тому же на самом деле – мой единственный друг. Он один знает о моих проблемах. И он, только он защищает меня от них.

Все, заканчиваю писать. Никогда еще не писал так много, даже палец заболел. Но тем не менее полегчало. Кроме того, мне важно максимально зафиксировать первые впечатления от „выворотов“, пока они свежи в памяти. Днем все воспоминания об этих диких сновидениях стремительно тускнеют и забываются. Уже к вечеру я ничего не помню. Остается только боль, температура, мои записи и безликий, тягучий страх. Безысходность. Ладно, все. Пора освежить мозги…»

«20.06.92 г., время – 11.30 (день)

Так я и думал. Полный отруб. Лежу, словно игрушка без батареек. Абсолютная обесточенность, слабость и тошнота. В глазах – черно-красная пелена. Дальше будет еще хуже, я знаю…»