Иту-тай. Путь свободного волка

Подобное ощущение последний раз Лагутин пережил, когда погиб в 67-м Умник. И еще много раз до этого, в пятидесятых, особенно в тот день… Тогда это чуть не выжгло ему нервную систему – несколько энергетических импульсов большой силы обожгли его душу обличающими языками невидимого пламени. Со временем «ожоги» прошли, но это ощущение Лагутин запомнил на всю жизнь, даже придумав ему название – «Последний Крик». Но это было тогда! Значит, сейчас это кто-то из их пятерки, больше некому. Телефонный звонок прозвенел в коридоре, будто подтверждая его предположение.

– Слушаю…

– Хорошо слушаешь? Предсмертные вопли слышал?

– Кто это?

– Медведь, это Хан. Просыпайся уже.

– Я не сплю.

– Значит, слышал?

– Слышал… Кто это?

– Пока не знаю, но очевидно, что кто-то из наших. Причем, если я не ошибаюсь, это уже второй. Не ты, не я, значит, это либо Ловкач, либо Циклоп, либо Лесник.

– Боже… Мне показалось… что это был Лесник, хотя я не уверен. А тогда, в первый раз, похоже – Циклоп…

– Да? Значит, скорее всего, это они. Я сейчас разыщу Ловкача, нужно встретиться.

– Когда?

– Как можно скорее. Я перезвоню тебе через десять минут, сиди у телефона.

Лагутин, он же Медведь, зябко поежился, осматриваясь вокруг. Хан почему-то выбрал именно это место – заброшенный сектор одного из парков на самой окраине Москвы. Более унылое место просто трудно себе представить, оно очень сильно подавляло и без того издерганную психику. Последние годы почти уже принесли долгожданный покой и уверенность, что все позади. Оказывается, нет. Последние несколько часов опять всколыхнули самые мучительные страхи и предчувствия. «Циклоп и Лесник мертвы. Что же это делается? И как этот дьявол, Хан, нашел его? Это просто невероятно, через столько лет…»

Медведь поискал глазами место, куда можно сесть, и неторопливо направился к одинокой скамейке, стоящей неподалеку, на обочине одной из клумб. Пока он шел, рука нащупала в кармане плаща шероховатую поверхность рукоятки пистолета. Он приобрел оружие несколько месяцев назад, когда вдруг почувствовал смутное беспокойство, не обусловленное какими-либо конкретными причинами. Купить сейчас оружие в Москве было несложно, особенно если имеешь деньги и кое-какие связи. Из всех предлагаемых образцов Медведь выбрал австрийский «Глок», облегченный пистолет, имеющий надежную репутацию на рынке контрабандного оружия. Теперь это изделие австрийских оружейников приятно отягощало карман Лагутина, внушая какую-то необъяснимую уверенность, которую не мог обеспечить ему слабеющий со временем Дар.

Медведь тяжело опустился на трухлявую скамейку и, закрыв глаза, стал неторопливо сканировать местность. Он кропотливо составлял карту своих ощущений, группируя окружающие его излучения по степени их потенциальной опасности. Вокруг никого не было. Даже птиц и бродячих собак. На редкость унылое место. Воспоминания все-таки проскользнули из кладовых памяти, воспользовавшись тем, что отсутствие людей и нелюдей позволило Медведю хоть на мгновение расслабиться за последние несколько часов. Он продолжал сидеть, не открывая глаз, зная, что все равно почувствует, если кто-то появится в парке.

«Нужно было давно бежать отсюда. Давно. Одному, а не тащить за собой хвост из этих выродков». ВЛАСТЬ и БОГАТСТВО. Медведь уже давно не чувствовал внутри той пружины, которая толкала его вперед. Только усталость и желание отдохнуть наконец от этой изматывающей гонки. Сегодня погиб Лесник. Для него этот забег подошел к концу. Но ведь кто-то наверняка помог ему в этом. Эргом не может умереть вот так, вдруг, случайно. Тем более что это был второй труп за последние две недели. К черту!!! Нужно было бежать, бежать, бежать. Сколько раз тогда, пятьдесят лет назад, он прокручивал в голове планы бегства. Делал это у себя в ванной, экранировав голову самодельным шлемом со свинцовой обкладкой, надеясь, что это избавит его от возможного «мысленного контроля». Ходили слухи, что среди эргомов Второй волны есть и такие – «слухачи», способные влезать в разум человека, читая его, словно открытую книгу. Медведь не верил в то, что они могли брать большие расстояния, даже с помощью «Большого Уха», спрятанного в одном из московских ангаров, принадлежащих МГБ. Он и сам был способен определить эмоциональное состояние собеседника с точностью до визуальных образов, возникающих у того в голове. Но это отнимало уйму энергии и срабатывало только при непосредственном контакте. В радиусе десяти метров он мог лишь чувствовать побуждения человека – гнев, недоверие, агрессию, симпатию… Свыше этого расстояния фокус терялся, и удавалось лишь улавливать смутные тени далеких чувств. Но слухи ходили, и исключать подобную возможность было нельзя. Поэтому Медведь надевал на голову эту мысленепроницаемую кастрюлю и думал, думал, думал. То, что их, эргомов, не отпустят за стены Института, было очевидно: слишком большие вложения средств и времени, слишком высокий уровень секретности и важности данной программы, слишком большие возможности даны были им, чтобы позволить затем направить их на реализацию каких-либо других планов, не посвященных реализации Проекта…

Первым попробовал бежать Филин, затем Витязь и Комар. А потом, в один из вечеров, раздался в пространстве этот ужасающий «Последний Крик», означающий смерть неудачливых беглецов и оглушивший и парализовавший оставшихся в живых эргомов. Медведь тогда мучительно искал выход из сложившейся ситуации, но Случай все решил за него. Смерть Вождя послужила отправной точкой в осуществлении намеченного плана. С Медведем связался Оберон и сам предложил побег. Как он выразился – «эксфильтрацию из зоны повышенного внимания силовых ведомств». Медведь понял – вот он, единственный шанс! Из этой мясорубки живыми их вытащить могли только ИВАН и Оберон. Все остальные варианты были заранее обречены на провал.

И он согласился, совершенно потеряв голову от страха за свою только начинавшуюся жизнь, за свои новые способности, которые открывали ему возможность по-новому прожить эту жизнь. Но все с самого начала пошло не так, как хотелось. Оказалось, что план побега вынашивается среди эргомов уже давно, и некоторые даже набрались смелости объединить свои чаяния на свободу. В Отделе появилась тайная группа, которая намеревалась не только преодолеть силовые заслоны Института, но и продолжать затем действовать вместе, используя многократно усиленные совместным намерением потенциалы эргомов. Медведь не знал всех этих подробностей, и это незнание сделало его жертвой обстоятельств, которые совсем не входили в его планы. Оберон все сделал, как обещал: тех эргомов, которые хотели бежать, вывезли за пределы охраняемой спецзоны Института на автобусе с зашторенными окнами, в сопровождении трех вооруженных охранников. Автобус должен был перевезти их в пригород, откуда, согласно договоренности с Обероном, всех эргомов должны были вывезти в безопасное место, снабдив необходимыми документами. Но ощущение близкой свободы сыграло с беглецами дурную шутку. Они решили воспользоваться случаем, твердо решив жить теперь только по своим правилам. Перед Обероном у них не было никаких обязательств, а об обязательствах Медведя никто из них не знал. Все охранники были умерщвлены в течение нескольких секунд, и группа из шести эргомов бесследно растворилась в этом огромном муравейнике под названием «Москва». Медведь был в шоке, но дело было сделано и ему ничего не оставалось, как принять все как есть, и нести с собой из года в год этот тяжкий груз измены и предательства людям, которых он безмерно уважал, перед которыми преклонялся. Но эти уроды с маниакальной жаждой ВЛАСТИ все сделали по-своему. Что ж, за все нужно платить, и за «бессмертие» тоже. Это правильно. И вот, скорее всего, процесс погашения задолженности уже начался: Циклоп и Лесник. Кто следующий?

Медведь почувствовал, как все тело охватывает мелкая отвратительная дрожь, не связанная с утренней прохладой… Воспоминания все-таки настигли его.

…Дед заставил его снять всю одежду и сложить рядом, около огромной туши убитого медведя, лежавшей в невысокой зеленой траве, подмятой этим массивным мертвым телом.

– Все скидывай, Сашка, не боись, не замерзнешь. Дед склоняется над медведем и достает из поясного чехла большой охотничий нож. Хищное лезвие бликует в солнечных лучах, которые стекают по острию, словно золотистая кровь.

– Садись на колени, вот сюда, к голове. Положи руки ему на башку. Да не сюда, олух, на лобешник.

Мальчик робко кладет тонкие руки на огромную лобастую голову с закрытыми глазами и торчащим из оскаленной пасти синеватым прокушенным языком.

Прикосновение к мертвому телу, покрытому густой слипшейся шерстью, вызывает содрогание. Дед подходит сзади и шепчет на ухо:

– Проси у него силы медвежьей…

– Мишка, мишка, дай мне силы…

Мертвое тело вздрогнуло, и мальчик, ойкнув, вскочил на ноги. Но, оказывается, это дед вонзил свой гигантский нож в медвежью грудь. Резко запахло кровью.

Нож уверенно вспарывает жесткую шкуру таежного царя. Дед запускает внутрь свои крепкие жилистые руки и, пошарив там, в несколько резких движений достает наружу окровавленный кусок мяса. Протягивает внуку и говорит благоговейно: