Необъяснимые явления. Это было на самом деле

– А Катя?

– Та совсем давно померла, еще до войны.

– А сколько «мужику-то» было? Сыну жены?

– Да он старше меня лет на пятнадцать. Я пацан был, а у него свое хозяйство.

Известное дело: если хочешь узнать прошлое людей, надо искать свидетелей. В деревнях это обычно старушки – долговечные, юркие, знавшие всех и всегда. Со старушками ребята были знакомы, обстановка свадьбы опять же располагала.

– Это вы про Ваську? Ой, не говорите! Упал Васька! Пьяный полез на сосну! Я ему сто раз говорила, чтоб не лазил! А он полез! Старый? Ну что вы такое говорите, молодые люди! Если с пятнадцатого года, так для вас сразу уже и старый! Еще сто лет мог бы прожить, если б на сосну не полез!

– А дядя Ваня – это его отец?

– Вовсе он не отец! Он на Катюше женился, царствие ей небесное, Васька маленький был, лет пять.

– А дяде Ване сколько было?

– Хто знает?!

Это «хто знает?!» парням предстояло услышать еще великое множество раз. Но и тут они изрядно обалдели, потому что если «мужик от первой жены» (от первой ли?) родился где-то году в 1915, а дядя Ваня женился на его маме в 1920, то получалось: дяде Ване сейчас, в 1977, никак не меньше семидесяти четырех – семидесяти пяти лет, а скорее и побольше. Бывает же…

На свадьбу собралось полно народу, мест в избах не хватало, и ребята ушли на стационар: отдохнуть, подумать вдвоем, перед тем как второй день беспрерывно есть, пить, орать «горько!».

В этот вечер, лежа в спальных мешках, ребята без перерыва курили и все прикидывали, как же им быть с дядей Ваней?! Как всегда бывает в таких случаях, словно пелена упала с глаз, стали заметны прочие удивительные вещи. Например, то, что дядю Ваню хорошо знали профессора, начинавшие работать еще до войны, лет сорок-пятьдесят назад. Даже «дядя Бода», патриарх и живая легенда биологического факультета, здоровался с дядей Ваней за руку и охотно вспоминал с ним рыбалку 1940 года. Мирно, уютно урчала печка, стреляли в ней поленья, сильно вызвездило за окном – к морозу. Привычный, родной, вполне уютный мир. А парни все не могли уснуть, все курили, все обсуждали удивительную загадку. И оба уже понимали: если отступятся от тайны дяди Вани – не будет им покоя и примирения с самими собой.

– Ну что, будем «колоть» дядю Ваню?

– Будем… Завтра опросим в деревне, кто что знает…

– Да, во время свадьбы это запросто…

– А потом в городе надо… Сколько ему лет, должно быть в личном деле, между прочим.

– Точно!

Еще два дня Андрей с Валерой «поработали» в деревне; легко выяснилось, что дядя Ваня и впрямь постоянно женится, уже знакомым и всегда одинаковым способом: на одинокой молодой женщине, разведенной, брошенной или вдове и всегда с мальчиком от первого брака. Всегда он устраивал пышную свадьбу, и никто не сомневался в статусе его жены. Но брака он никогда не регистрировал; да в общем, и необходимости не было, потому что сколько бы он ни женился, от него ни разу не родился ребенок.

Один эффект брака сразу совершенно очевиден: женщина расцветает, как роза. Но что характерно: никому никакой информации, как живет с ней дядя Ваня. При всей простоте сельских нравов и как бы ни наседали подружки, никто так и не знает, почему и в чем именно дядя Ваня такой молодец. Виден только внешний результат, а что за ним – закрыто для всех посторонних.

Второй итог, в общем-то, еще непонятнее. Дело в том, что каждую осень, в самом конце августа – сентябре дядя Ваня уходит в тайгу. Не за орехом, не за грибами, не охотиться… Уходит, и все. Берет с собой краюху хлеба и уходит – без оружия, без продовольствия, без спичек. Если в этот момент у него есть приемыш и этот приемыш не вырос, мальчика он берет с собой, вместе с ним уходит в тайгу на неделю, на две. Что они делают в лесу, что едят и пьют, где ночуют, куда ходят, не знает никто, потому что ни дядя Ваня, ни его приемный сын об этом не говорят. Никому.

– А что же вы ели, сынок?!

– Да там было…

– А что вы видели?!

– Да так…

Что характерно, парень никогда не рассказывает о походах с дядей Ваней ни пока маленький, ни когда вырастает взрослым. Ни друзьям, ни жене. Никому.

Отягощенные тайной, друзья почти и не были в лесу, а были – говорили все о дяде Ване.

В городе на повестке дня стояло общение с «дядей Бодой», разыскания в отделе кадров.

«Дядя Бода» тоже охотно вспоминал все охотничьи и рыбацкие похождения разных лет,

– А он сильно изменился с того времени?

– Да понимаете, ребята…, – «дядя Бода» смущенно разводил руками, и сразу становилось видно: он сам первый раз обратил на это внимание. – Да понимаете, он вроде и вообще не изменялся…

Можно ли найти фотографии того времени? Конечно! Приходите, ребята, посмотрим фотографии, повспоминаем… Вспоминал «дядя Бода» долго, со вкусом, рассказал массу интересных деталей, поил чаем с цветочными, ягодными добавками – сам собирал, смешивал, испытывал. Только вот фотографий, как оказалось, там нет. В смысле, дяди Вани на них нет. Вообще все выехавшие охотно фотографировались на память, фотографий получалось много, вплоть до старинных, еще на стекле. Но вот дяди Вани почему-то на них никогда не было.

– Отлично помню: пленку на него извел! На характерного такого…

Пленка не находилась. На этой фотографии вроде бы был дядя Ваня, только он наклонился.

На другой фотографии – отвернулся. Вот вроде бы он, но по фотобумаге расплывается радужное пятнышко – как раз на месте лица дяди Вани. Надо же, чтобы изъян фотобумаги – и как раз на этом месте! А где негатив? Нет негатива… Пес его знает, куда задевался.

В общем, ни одной фотографии дяди Вани не обнаружил обескураженный «дядя Бода» в своей огромной коллекции.

Ладно, найдем в отделе кадров… Но тут выяснилась еще более загадочная деталь: в отделе кадров помнили, что дядя Ваня работал в университете с 1920 года, это факт. Он считался ветераном труда, и ему регулярно посылали открытки с первым мая и седьмым ноября, приглашали на торжественные собрания… А дядя Ваня так же регулярно не приезжал на собрания.

Фотокарточка дяди Вани в личном деле отсутствовала. Вообще. Может быть, в те времена не полагалось фотографии в личное дело, их и не вклеивали? Во-первых, полагалось и вклеивали, хотя и не так обязательно. Во-вторых, кого приняли раньше и не вклеили, тем довклеили потом… Почему же так и не было фотографии дяди Вани?!

Во-вторых, ни в личном деле, ни в одной ведомости не было ни одной расписки дяди Вани. Почему?!

В личном деле расписался начальник, так тогда можно было, а с тех пор личного дела не меняли, так и лежит.

В ведомости… Гм… Да так как-то повелось: зарплату дядя Ваня получает обычно не в срок, ему оставляют, а сами расписываются. Проблем никогда не бывало, претензии не появлялись, все в порядке…

С какого времени так повелось? Ох, не знаем, с очень давнего. Мы как начали работать, уже так было… В пожелтевшем личном деле дяди Вани стояли любопытные пометки: «личн. утв.». То есть запись вносилась не на основании документов; запись вносилась по «личным утверждениям», на основании устных заявлений.

Иван Иваныч Иванов – по «личн. утв.». Родился в 1895 году, в деревне Большой Угор – по «личн. утв.». Не был. Не состоял. Не привлекался. Родители – беспартийные, маломощные, безлошадные, сочувствующие. Все – только по «личн. утв.».

В личном деле еще была справка: вырванный откуда-то листок бумаги, разлинованный вручную кем-то не особенно грамотным, неровными, как змеи, чертами. По этим продольным чертам косым, старомодным почерком, с дикими ошибками – справка, что в деревне Большой Угор церковь сгорела, сожженная империалистическими хищниками. Что поэтому сообщенные Ивановым сведения проверить нет никакой возможности, но и необходимости тоже, потому что пролетарское происхождение Иванова и так видно сразу и брать на работу его можно.

Еще же одна пикантность состояла в том, что церковь в Большом Угоре стояла себе, как стояла до сих пор. И что церковные книги Угорского прихода были сожжены вовсе не «империалистическими хищниками» в 1919, а коммунистами в 1934, когда по всей России-матушке закрывались церкви и сжигались «по просьбе трудящихся» церковные книги. Значит, в 1920 году не было ни малейшей проблемы в том, чтобы проверить любые «личн. утв.», сделанные по поводу человека, родившегося в Большом Угоре. И уж конечно, даже церковных книг совершенно не было нужно, чтобы выяснить, живет ли в Большом Угоре такая семья Ивановых и какого она такого происхождения…

Получалось, что если называть вещи своими именами, то в 1920 году на стационар прибился и устроился работать абсолютно неизвестно кто. Иванов – а может, и не Иванов. Из Угора – а может быть, не из Угора. Родился в 1895 – а может быть, и не в 1895.

Человек… Или не человек? Женится – но дети не рождаются. И ни одной фотографии. Что же это обитает на стационаре, называется сторожем?! Опять плавали в воздухе, колыхались пласты сизого дыма. Друзья думали, думали и думали, вспоминали все, связанное с дядей Ваней.

Дядю Ваню никто никогда не кусал: ни собаки, ни кошки, ни комары.

Вообще. Всех людей, которые долго работают в лесу, комары кусают меньше новичков, это факт. Но так, чтобы комары совсем переставали кусать кого-то – так не бывает. Дядя Ваня оставался исключением; в свете всего остального – уж очень необычным исключением.

Уважительно посмеиваясь, парням рассказали, как дядя Ваня показал как-то на светлое пятнышко на склоне: марал! В бинокль еле удалось разглядеть, что зверь – крупный самец и что идет как будто на дно распадка.