Палимпсест. Умаление фенечки

Палимпсест. Умаление фенечки
Андрей Иванов

Повесть «Палимпсест. Умаление фенечки» из очередного сборника автора представляет собой, созвучно с названием, наслоение не только текстов (повесть в повести), но и смыслов.

Персонаж со странным именем Домысливать (Дом) переводит военных туристов через линию фронта – туда, где люди живут в подвалах и боятся всего и всех. Задача проводника – уберечь людей, за которых он берёт на себя ответственность, вернуть их обратно в мир живых.

Дом обладает священной реликвией – повязкой из нитей савана Христа, которая воскрешает людей. Перед ним стоит нелёгкий выбор: что важнее – воскрешение котёнка, любимца детей из подвала, или легкомысленных туристов, ищущих впечатлений?

Рассказ «Дополнение к Евангелию» перекликается с повестью. Он – о трёх днях из жизни воскресшего после казни Христа. Учитель просыпается в пещере: спелёнатый, словно младенец, покровом-саваном, из нитей которого будет сплетена повязка, дарующая жизнь. Переход из земного состояния в небесное сопровождается размышлениями об обиде на Отца, о любви к человечеству и осознании своей ответственности.

Как и бредущие без цели туристы, таким же пустым и безголовым оказывается герой рассказа «Безы» – пародийно нервический худрук, задумавший новаторскую пьесу «Мастер и Маргарита» БЕЗ Воланда. Что вызывает появление недовольного этим мессира.

Героями других рассказов становятся простые люди, которые совершают ежедневный подвиг, проживая день за днём: девушка без руки – хранительница большой семьи, которая считает, что любовь нужно выращивать; необычный таксист-отшельник, живущий в машине и отгородившийся от страхов и боли «этой вашей «снаружи»»; паломники к скамейке посреди голой степи – месту для размышлений над смыслом своей жизни.

Андрей Иванов

Палимпсест. Умаление фенечки

Палимпсест. Умаление фенечки

Есть вещи вечные, что стоят смерти,
Есть многое, что стоит пережить –
Бросают жребий ангелы и черти,

Солдатам парки крутят эту нить.
Брони не хватит, чтобы защититься
И ткань судьбы рукой своею сшить.

Writer Fox ™, введение к сборнику

«Военная поэзия», 2018

(вольный перевод автора,

подражание Данте)

Ворвавшийся вне плана пролог

На папиросной бумаге не попишешь!

(реальное происшествие)

Только я закончил вступление к новому – чувствую, трудному для меня, – роману, как в полночную тишину ворвался звонок в дверь. (Потом придётся поставить текст про это небольшое происшествие в начало).

«Что, уже пришли?»

Звонок и настойчивость нежданного посетителя весьма озадачивали. У меня друзей-то – один-два, с бывшей семьёй живём в разных городах, и без предупреждения уже давно приходить неприлично.

«Может, что случилось?»

В блоке у нас четыре квартиры, в лицо и по имени вроде все знаем друг друга, но особенно не общаемся: нет поводов. Решил открыть, всё-таки тоже было любопытно. «А если бы я спал?» А то, что в трусах и не самой свежей футболке, – сами виноваты.

Первую дверь в свою квартиру я открыл на автомате, не ожидая в общем коридоре встретить кого-то. Это был сосед из квартиры, расположенной по диагонали от моей. Он схитрил: открыл вторую, внешнюю дверь блока, чтобы позвонить мне с лестничной площадки, а сам уже быстро переместился к двери моей квартиры, находящейся в общем для четырёх квартир коридорчике. «Вот чудак, так бы постучал, например». В полусонном состоянии я всё никак не мог вспомнить, как зовут товарища. И у него ведь есть жена, ребёнок маленький – как-то это странно. И одет был гость тоже не по соседской норме: как и я, он был в трусах, в тапочках и в футболке – всё чуть новее моих.

– Не спишь, сосед? – вместо приветствия сказал с неясной интонацией знакомец.

– Пока нет.

– Чаю нальёшь? – манера его речи и поведения была с напором, как будто он знал что-то не только обо мне, но и вообще обо всех, что позволяло ему ставить себя выше других.

Я прикинул про себя, что какой-то специальной опасности он именно для меня не представляет: я крупнее, постарше и, скорее всего, поопытней. Можно на край и подраться. «Жаль, я немного сонный».

– Ну, проходи, сообразим что-нибудь.

Тот по-хозяйски прошёл в кухню, сел за стол, огляделся. У меня горели две неяркие лампы над кухонным гарнитуром, создавая приятный полумрак и не напрягая никому глаза. Я посмотрел, хватит ли нам на двоих воды в чайнике, чуть долил жидкости из крана и включил агрегат. Чайник поначалу заворчал, возможно, оттого, что его потревожили в неурочное время, потом, с постепенным прогревом, звук перешёл в довольное урчание, скорее всего, от осознания прибором своей пользы.

Когда я сел напротив соседа, тот придвинулся, и мне пришлось повторить его движение навстречу: всё-таки я у себя дома хозяин. Боковым зрением я обратил внимание на то, как сдвинулись наши две тени на стене.

– Ну, готовься, бро!

– К чему?

– В психушку тебя сдам, – он откинулся на стуле, стал качаться на задних ножках.

В завершение фразы громко щёлкнул чайник, как будто поставил жирную точку в её конце.

Такой нетривиальный заход меня поразил. Не то чтобы я испугался, но было неприятно. Повеяло ещё одной неопределённостью, которых и так в нашей жизни хватает. Я встал и прошёл к кухонной панели, стал налаживать чай. Даже не стал спрашивать его, какой чай он будет или сколько нужно сахара, – пусть снедает, что подам. Выбрал самую большую кружку, чтобы разговор затянулся, помакал от души саше с чёрным чаем, бухнул в неё три сахара. Поставил перед гостем, добавил в корзинку с конфетами горку батончиков. Сам я ничего ни есть, ни пить не хотел. «В психушку… надо же. А может, там даже весело».

– Спасибо, дорогой! – это были его первые вежливые слова с начала встречи.

Я не стал садиться обратно, а опёрся попой о столешницу и сложил руки на груди.

– Пожалуйста, бро!

– А-ха-ха-ха-ха! – товарищ искренне расхохотался, до слёз. – Тоже не помнишь, как меня зовут?! Ой не могу.

– Тише, весь подъезд разбудишь.

– Даже если и разбужу. Никто не пикнет. Все боятся меня.

Мне было неинтересно, боится ли кто его взаправду или только в его воображении. Гость попробовал отпить из чашки, но вода была ещё кипяток – он обжёг губы и отстранился от стола.

– Фу ты… Горячо… – начал всасывать в себя воздух, остужая лёгкий ожог. – Бр-р-р! Я же всех их, каждого уже сдавал в дурку – знают мою тяжёлую руку. Я ведь уже всех хотя бы однажды сдал, а кого из упрямых и по два-три раза. Сам себя даже сдавал: чтобы не заподозрили, ну и из интереса. Мало приятного, конечно. Больше не стану – в смысле, сдаваться сам. Вот, теперь ты один остался.

«Да, – подумал я с некоторым напряжением. – Такое действительно может быть. И чего же он ждёт от меня?»

– Слышал, что ты писательствуешь.

– Ну есть немного. А что, нельзя?