Адмирал Октябрьский против Муссолини

4) Грубое игнорирование метеообстановки и прогноза погоды при выходе эсминца “Решительный” из Советской Гавани во Владивосток как со стороны Горшкова, так и в особенности со стороны командующего флотом Кузнецова.

5) Отсутствие настоящего конкретного руководства подготовкой, а также переходом эсминца “Решительного” со стороны командующего флотом Кузнецова, самоустранение от руководства члена Военсовета Лаухина и полная бездеятельность штаба флота, его работников и начальника штаба Богденко.

6) Зазнайством, высокомерием “нам все нипочем”, а также военно-морской неграмотностью Горшкова, который преступно игнорировал элементарные военно-морские правила: крепление буксиров намертво, лишение эсминца якорей, нахождение всех руководителей на эсминце, движение близко к берегу, игнорирование прогнозов состояния погоды.

7) Неудачный корабль-буксировщик “Охотск”, не приспособленный для буксировки, не имевший глаголь-гаков, имевший неопытного командира по буксировкам, не получивший никакого инструктажа перед выполнением.

Исходя из указанных причин гибели эсминца “Решительный”, считаем прямыми и главными виновниками являются командующий флотом флагман 2-го ранга Кузнецов и командир 7 морбригады капитан 3-го ранга Горшков.

Виновны также в гибели эсминца член Военсовета Тихоокеанского флота корпусной комиссар Лаухин и в меньшей степени начальник штаба Тихоокеанского флота капитан 3-го ранга Богденко (изложено в настоящих выводах). Также виновны: командир дивизиона капитан 2-го ранга Капустин, выполнявший обязанности помощника командира отряда по переводу кораблей, командир гидрографического судна “Охотск” капитан-лейтенант Горбунов, комиссар “Охотска” старший политрук Лопатников, командир эсминца “Решительный” старший лейтенант Беляев и комиссар эсминца “Решительный” Отрубянников, которые халатно относились к выполнению возложенных на каждого из них служебных обязанностей и безответственно выполняли неправильные, а порой и явно преступные распоряжения капитана 3-го ранга Горшкова»[20 - РГАВМФ. Ф. р-1678. Оп. 1. Д. ЗО. Л. 2–18.].

На мой взгляд, обвинять Октябрьского в необъективности и сгущении красок в записке особых оснований нет. Он даже не упоминает о том, что еще до выхода корабля в море в правительство поступил письменный доклад от представителя главного управления судостроительной промышленности Наркомата оборонной промышленности А. М. Редькина о невозможности перевода кораблей во Владивосток в таком техническом состоянии.

Нарком ВМФ Михаил Петрович Фриновский полностью согласился с выводами комиссии и решил судить Горшкова и Кузнецова. Тут несколько слов нужно сказать о самом наркоме. Фриновский родился в 1898 г. в семье учителя, в 1914 г. окончил духовное училище, затем связался с анархистами. С 1919 г. в органах ВЧК. В 1928–1930 гг. командир дивизиона особого назначения им. Дзержинского. С 1 сентября 1930 г. председатель ГПУ Азербайджана. Позже стал выдвиженцем Н. И. Ежова. С 16 октября 1936 г. заместитель, а с 15 апреля 1937 г. первый заместитель наркома внутренних дел СССР. Одновременно с 15 апреля 1937 г. по 9 июня 1938 г. Фриновский возглавлял Главное управление безопасности НКВД СССР.

Летом 1938 г. Сталин решил избавиться от наркома внутренних дел Ежова и выдвинул ему в противовес Л. П. Берию. 22 августа 1938 г. Берия назначается первым замом к Ежову и сразу приступает к зачистке руководства НКВД от протеже Ежова. В результате всего через 17 дней после прихода Берии, 8 сентября 1938 г., Фриновский назначается наркомом ВМФ.

Какие познания имел новый нарком в морских делах – вопрос риторический. Но сам Михаил Петрович воспринял свое назначение как необходимость усиления борьбы с врагами народа в ВМФ.

Но делу Кузнецова – Горшкова помешало продолжение кремлевской интриги. Подписывая докладную записку, Октябрьский не знал, что за неделю до этого, 17 ноября 1938 г., Сталин подписал постановление Совнаркома и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», где отмечались извращения в работе НКВД. 23 ноября Ежов отправил на имя Сталина письмо с просьбой освободить его от обязанностей наркома внутренних дел в связи с допущенными им ошибками. 25 ноября его просьба была удовлетворена.

В такой ситуации Сталину было не до Кузнецова с Горшковым, и дело не дошло не только до суда, но даже до оргвыводов и снятия с должностей.

6 апреля 1939 г. был арестован Фриновский, а 10 апреля – Ежов. Что же касается Кузнецова, то в декабре он был вызван в Москву на заседание Главвоенсовета ВМФ, состоявшееся в Кремле с участием членов Политбюро. 19 декабря Кузнецов выступил на Главвоенсовете ВМФ и доказал невиновность Горшкова и свою собственную. С этого момента карьера Николая Герасимовича круто пошла вверх. В марте 1939 г. он стал членом ЦК ВКП(б), 28 марта назначен замнаркома ВМФ, а ровно через месяц – наркомом ВМФ.

С. Г. Горшков в июне 1939 г. был отправлен на Черноморский флот командовать бригадой эсминцев, через год он стал командиром бригады крейсеров Черноморского флота.

Ни Кузнецов, ни Горшков никогда не простили Октябрьскому злополучной докладной записки. У Октябрьского появилось два злейших врага: один – непосредственный подчиненный, другой – непосредственный начальник.

Нетрудно догадаться, как это сказалось на их самостоятельности и грамотности принимаемых решений. Забегая вперед, скажу, что в ходе войны Кузнецов лез буквально во все мелочи на Черноморском флоте. Так, в октябре 1941 г. Октябрьский захотел переместить 8 устаревших пушек системы Кане (4–152-мм и 4–75-мм) с крымского берега Керченского пролива на кавказский (примерно на 20 км). И, кстати, правильно сделал, а иначе пушки были бы захвачены немцами. Интересно другое: в армии командир дивизии мог передислоцировать две батареи личным приказом, ну, в крайнем случае, проинформировать командира корпуса. А если бы комдив стал докладывать по сему поводу наркому, то немедленно встал бы вопрос о его психическом здоровье.

Но во флоте Николай Герасимович завел другой порядок. Докладывать пришлось ему лично. Он подумал-подумал и разрешил.

Глава 5. Парашютисты над Севастополем

С середины 1960-х годов наши историки, мемуаристы и писатели с большим рвением стали описывать события первых часов Великой Отечественной войны. Сталин-де спал, Берия тоже. Только вот один нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов вовремя приказал перейти флоту в полную боевую готовность, а командующий Черноморским флотом Ф. С. Октябрьский блестяще отбил первую атаку германской авиации, сбив два, три, четыре и более бомбардировщиков противника.

Что же произошло на самом деле? Недавно были рассекречены выписки из журналов записей лиц, принятых И. В. Сталиным[21 - Россия. XX век. Документы. 1941 год. Кн. 2. С. 300.]. Согласно им: 21 июня Сталин принял 12 человек с 18 ч 27 мин до 23 часов, в том числе Берию с 19 ч 05 мин до 23 часов. Утром 22 июня Сталин принял в 5 ч 45 мин Молотова, Берию, Тимошенко, Мехлиса и Жукова.

Зато в Севастополе до самой ночи шел большой концерт в театре им. Луначарского, на котором присутствовало все флотское начальство во главе с командующим. А потом у Октябрьского началось застолье, затянувшееся до налета германской авиации.

22 июня в 0 ч 55 мин телеграмма наркома Кузнецова о переходе на оперативную готовность № 1 ушла из Москвы во флоты и флотилии.

В штабе Черноморского флота в ночь с 21 на 22 июня дежурил начальник штаба контр-адмирал Н. Д. Елисеев. Но, как позже писал оперативный дежурный по Черноморскому флоту Н. Т. Рыбалко, Елисеев заглянул к нему около 23-х часов и сказал: «Я на несколько минут отлучусь домой». Появился он только во втором часу ночи уже с телеграммой от наркома.

В штабе Черноморского флота телеграмму получили в 1 ч 03 мин 22 июня. В 1 ч 15 мин командующий Черноморским флотом объявил готовность № 1. Причем вначале на всякий случай было решено сделать это тихо, через так называемых оповестителей. Большая часть командного состава Черноморского флота находилась поздно вечером в Доме флота на севастопольской набережной недалеко от Памятника затопленным кораблям. Но многие командиры были дома или в других местах. Поэтому в 1 ч 55 мин по главной базе Черноморского флота был объявлен «большой сбор». Завыли сирены, постепенно стали гаснуть огни на улицах и в домах. Но достичь полного затемнения не удалось, тогда командование флота решило отключить все электропитание города. Севастополь погрузился во тьму. Горели лишь огни Херсонесского маяка и Инкерманские створные огни.

– Почему горят маяки?! – возмутился Рыбалко.

Его помощник капитан-лейтенант Левинталь растерянно ответил:

– Не знаю, не работает связь.

Рыбалко схватил трубку и связался с начальником гарнизона генерал-майором П. А. Моргуновым. Выяснилось, что у Моргунова уже был по этому поводу неприятный разговор с командующим флотом адмиралом Ф. С. Октябрьским. Командиру 35-й батареи и начальнику караула Сухарной балки начальник гарнизона приказал срочно выслать мотоциклиста и передать, чтобы створные огни и маяки были немедленно выключены.

Наконец ориентиры на подходах к Севастополю с моря – Херсонесский маяк и Инкерманские створные огни – погасли.

Около трех часов ночи дежурному в штабе флота сообщили, что посты СНИС и ВНОС[22 - Посты СНИС – посты системы наблюдения и связи. Посты ВНОС – посты воздушного наблюдения, оповещения и связи.], оснащенные звукоуловителями, слышат шум авиационных моторов. Рыбалко доложил об этом Елисееву.

Позвонил начальник ПВО полковник Жилин, спросил:

– Открывать ли огонь по неизвестным самолетам?

– Доложите командующему, – ответил начальник штаба.

Рыбалко доложил командующему флотом. И тут между ними произошел разговор, записанный дежурным.

Октябрьский: «Есть ли наши самолеты в воздухе?»

Рыбалко: «Наших самолетов нет».

Октябрьский: «Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны».

Рыбалко: «Товарищ командующий, как быть с открытием огня?»

Октябрьский: «Действуйте по инструкции».

Подстраховавшись с подчиненными, Октябрьский решил подстраховаться и у начальства, напрямую обратившись не к своему непосредственному начальству наркому ВМФ Кузнецову, а сразу в Генштаб к Жукову. Адмирал доложил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».

Георгий Константинович спросил адмирала:

– Ваше решение?

– Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.

Переговорив с Тимошенко, Жуков ответил Октябрьскому:

– Действуйте и доложите своему наркому.

А пока Октябрьский, Жуков и Тимошенко обсуждали традиционный русский вопрос «Что делать?», в штабе флота Рыбалко и Елисеев конкретно решали, что ответить начальнику ПВО полковнику Жилину. В конце концов, Елисеев отважился:

– Передайте приказание открыть огонь.

– Открыть огонь! – скомандовал Рыбалко начальнику ПВО.

Но Жилин также хорошо понимал весь риск, связанный с этим, и вместо того, чтобы произнести кратное «Есть!», он ответил:

– Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в журнал боевых действий.