Битва за Русскую Арктику

По окончании зимовки Дмитрий Лаптев лично отправился в Петербург, чтобы доложить о невозможности выполнить порученное ему задание. Однако в Петербурге хотя и отнеслись к Лаптеву со вниманием и «удостаивали особенной доверенности», называя его моряком «добросовестным», «искусным», знающим тамошние места, и обнадеживали различными милостями «за совершенное окончание», но все же потребовали, чтобы он еще раз сделал попытку осуществить плавание на восток через Ледовитый океан. В отношении же инструкций ему заявили, что ему дается полная власть, и «руки у него не связываются». Дмитрию Лаптеву ничего не оставалось, как вторично принять на себя командование экспедицией и приступить к ее тщательной подготовке.

Для предварительных описных работ ранней весной 1739 г. на собаках, в сопровождении «бывалых людей» был командирован из Якутска на реку Яну матрос Лошкин. Ему надлежало заняться описью берегов от устья Яны по направлению к Святому Носу и затем следовать обратно до устья Лены. Вслед за Лошкиным на реку Индигирку «для описи ее по всему протяжению от вершины до устья» был послан геодезист Киндяков. На худой конец, в случае, если морскую экспедицию снова постигнет неудача, Дмитрий Лаптев намеревался, построив на Индигирке суда, следовать к Колыме.

В свой новый поход Дмитрий Лаптев в сопровождении штурмана Щербинина отправился из Якутска вниз по Лене, как только вскрылась река. Всего в экспедиции участвовали 60 человек.

5 июля 1739 г. Лаптев уже выходил к устью восточного, или Быковского протока Лены, где снова встретил льды. Задержавшись в Севастьяновской губе, произвели ее подробную опись. Ко льдам присоединились свежие противные ветры, вскоре перешедшие в шторм.

В общем, повторилась уже давно знакомая картина, и таковы же были и записи: «Закрепясь за одну льдину, ночь провели с великим беспокойством и страхом. На другой день, прорубившись и пробившись сквозь лед, пошли далее, непрестанно сопровождаемые льдами, лежавшими на севере, как пояс», а там пошел густой снег и т. д.

Дмитрий Лаптев имел обыкновение часто посылать на берег шлюпки для опознания местности, для описных работ или же для разыскания удобной на более продолжительную остановку судна гавани. Но вот в одно из этих посещений берега матросы заметили, что вода у берега вдруг стала пресной, тотчас же вторично послали лодку с матросом Романовым и с участниками первой поездки для отыскания предполагаемого поблизости устья реки. Но, увы, в назначенное время лодка на корабль не вернулась, не оказалось ее и на другой день. Шесть дней напрасно ожидали разведчиков. А тем временем «ветром восточным льдов нанесло множество, в которых днем с нуждою на парусах пробавлялись, а ночью всеми людьми судно охраняли и непрестанно то подымали, то опускали якорь».

На корабле, видимо, была лишь одна лодка, с утратой ее корабль потерял теперь связь с берегом. И вот изобретательная мысль путешественников находит выход: из обручей разломанных бочек, соединенных продольной жердью, создается подобие корпуса лодки, после чего она обшивается парусиной. На таких самодельных, крайне не надежных для продвижения через льды пузырях устанавливается сообщение с берегом, который везде оказывается «неприступно отмелым». В конце сентября таинственно исчезает и эта «лодка», посланная на берег с Щербининым. Пока ожидали Щербинина в течение четырех суток, «море совершенно замерзло», а затем «сделавшимся от юго-запада штормом разломало лед и вместе с ним понесло судно от берега в море».

Пятнадцать часов так носило корабль. Глубина увеличилась до 5 сажен, и от места, на котором стояли, пронесло в море на 40 верст. Странствия корабля закончились тем, что 9 сентября он снова очутился против устья реки Индигирки, но на этот раз у восточного ее протока. Тотчас отправились на берег и, к великому своему изумлению, нашли здесь в ужасном виде всех своих, с обеих лодок, товарищей, которых уже давно считали погибшими. Выкинутые на берег, полярные робинзоны претерпели все ужасы не приспособленного к жизни бытия: «Обмокшие, без огня и без пищи, они терпели жестокий холод и едва не умерли с голоду, питаясь травою и встречаемыми песцами».

Но нерадостно было возвращение спасенных на судно: на нем не было ни полена дров и экипаж мерз так же жестоко, как и они на берегу. Вдобавок грянувшие морозы прочно заклинили судно во льды. Судно обмерзло, и ввести его в реку на зимовку не было уже никакой возможности. А берег был всего в 11 верстах. Не дожидаясь, когда судно будет сплющено льдами, Лаптев распорядился оставить его и перебраться на берег. Быстро соорудили нарты и стали переправляться. 22 сентября все уже были на берегу – диком и пустынном.

Зимовать здесь было, конечно, невозможно. «Русское жило», отстоящее отсюда в 150 верстах, казалось местом наиболее подходящим для этой цели, туда и переправились. Несмотря на приключившуюся с моряками катастрофу, они не забывали о главном своем деле и тотчас по переезде на берег энергично принялись за опись берегов. Матрос Лошкин обошел морской берег до реки Алазеи и по Голыжинскому протоку Индигирки, а Щербинин и геодезист Киндяков описали восточное и среднее устья этой реки. На следующий год, весной, Киндяков произвел опись берега от Алазеи до Колымы. Щербинин занес на карту берега реки Яны, а сам Дмитрий Лаптев описал Хрому. Зимовка протекала в целом благополучно.

Все же Дмитрий Лаптев решился в случае, если оставленное им во льдах судно уцелеет, сделать еще последнюю попытку пройти на восток. Все свои соображения по поводу предстоящего похода Лаптев отправил нарочным в Петербург. Ответ, который был доставлен ему в июне 1740 г., гласил: «Исполнять, усмотряя по тамошнему состоянию с крайнею возможностию и ревностию, по наилучшему его рассуждению; а Чукотский Нос, ежели возможно, обходить водою; ежели ж, за препятствием от льдов, водою идти будет невозможно, то сухим путем».

Но Дмитрий Лаптев решил-таки попытать счастья – выполнить план, следуя морским путем.

С июня 1740 г. стали энергично готовиться к новому походу. Лишь только льды стали приходить в движение, Лаптев со своей командой перебрался на судно, до открытой воды оно отделялось плотной грядой льдов протяжением свыше версты. Лаптев решился одолеть это ледяное пространство ломами и топорами. Не покладая рук работали люди три недели, выворачивая ледяные глыбы толщиною от 5 до 7 футов (1,5–2 м). И наконец одолели – по прорубленному каналу протяжением более версты корабль был выведен на чистую воду.

Велика была радость моряков, но непродолжительна. Пришедший в бурное движение лед увлек освобожденный корабль, понес его вперед и под конец выкинул на мель. Снова работа не легче только что проделанной. Чтобы поднять судно, пришлось его разоружить буквально «до последней доски». Но и это не помогло, корабль все еще сидел на мели. Тогда вынули мачты, спилили бушприт и стали подводить ваги. Работа продолжалась «с великою нуждою» в течение еще двух недель, и при этом «многие оскорбления и беспокойства нам нанесены были», повествует один из участников этих кошмарных работ.

Но вот корабль снова на воде и спешно готовится к отплытию. 31 июля льды стало разносить, корабль тронулся в путь на восток. Однако вскоре опять застопорило, снова проклятие экспедиции – «великие густые льды», «вверх больше двух сажен, и к самому берегу их натерло… и, проходя те густые льды, часто бортами об оные стучались и в страхе были, что проломит от тех ударов; но нужда была нам из них выходить». Было пасмурно, густыми хлопьями валил снег, медленно шли вперед; все более теряли уверенность не только рядовые участники экспедиции, но и сам Лаптев. И подлинно: лишь только подошли к Каменному Носу (Большому Баранову Камню), убедились, что дальше не удастся пройти ни на один вершок. Ничего не оставалось, как повернуть обратно, тем более что и время уже было позднее. 23 сентября корабль Дмитрия Лаптева бросил якорь у Нижнеколымского острога, представлявшего тогда бедный поселок всего лишь в 11 дворов.

Очередная морская экспедиция Дмитрия Лаптева опять не принесла нужных результатов. Удачнее была работа сухопутных партий, снаряженных Лаптевым вскоре же по прибытии в Нижнеколымск. Так, он командировал для описных работ своих верных и надежных помощников: геодезиста Киндякова для описи верховья Колымы и штурмана Щербинина для обследования путей от реки Ангарки до Анадырска. Последнему было также поручено заготовить лес на постройку судов для предположенной описи реки Анадыри.

Летом 1741 г. Дмитрий Лаптев сделал последнюю попытку пробраться на восток, так как наступившее теплое и раннее лето он считал подходящим для этого условием. Но, увы, и теплое лето не способствовало успеху. Несколько раз подходили моряки к конечному пункту прошлогодней экспедиции – Баранову Камню и каждый раз в бессилии должны были отступать: не было никакой возможности пробиться через стоявшие стеной густые многолетние льды, а «посланные вперед две лодки были отлучены, и люди с них едва спаслись». 10 августа пришли на место прежней зимовки. Экспедицию на этот раз бесповоротно пришлось считать законченной. Баранов Камень почитался самым крайним пределом плавания на восток.

Дмитрий Лаптев в 1742 г. в течение двух месяцев сделал «аккуратную» опись реки Анадыри до ее устья. Приехав в Петербург, он лично представил отчет по экспедиции, продолжавшейся семь лет.

Колоссальнейшее, не виданное в истории по размаху предприятие, стоившее нечеловеческого напряжения и труда и унесшее столько жертв, было закончено. Пройденное и обследованное путешественниками расстояние измерялось тысячами верст, а время выполнения задания исчислялось годами. В течение восьми лет был описан и обследован весь северный берег, от Белого моря до Колымы.

При состоянии научного познания того времени и тех технических средств, которые были в распоряжении скромных тружеников Севера, доведенная ими до конца задача обследования всего северного сибирского побережья не только вызывает изумление, но и заслуживает глубочайшего уважения. Справедливо сказано об участниках Северной экспедиции, что они «такой трудный и многобедственный и неизвестный путь морем, где было по силе человеческой возможно, проходили и к вечно достойному ведению исправно описали, а о непроходимых местах достоверно свидетельство учинили…».

Подвиг моряков и приблизительно даже не был оценен по достоинству современниками, и впервые карта азиатского побережья, составленная на основе их работ, увидела свет лишь в 1770 г. Разумеется, эта карта имела недостатки.

Последующие довольно немногочисленные экспедиции в труднодоступные северные сибирские области постепенно исправляли карту и сглаживали ее неточности. Но все же и после этих исправлений, продолжающихся вплоть до наших дней, очертания сибирских берегов в главнейших своих опорных пунктах остаются те же, что и со времени работы Великой Северной экспедиции, располагавшей весьма примитивными угломерными измерительными инструментами – градштоками и квадрантами.

Еще до середины XIX века все ледовитое море, прилегающее к нашим берегам от Новой Земли и до Колымы, и весь берег между устьями Оби и Оленека оставались не переисследованными. Справедливо говорили о Великой экспедиции, что она является географическим приобретением, ничем не превзойденным.

Однако в середине XIX века разгорелась полемика. Известный полярный мореплаватель и географ Фердинанд Петрович Врангель, именем которого назван арктический остров Врангеля, усомнился в достоверности донесений Челюскина. Исходя из личного опыта (а опыт у Врангеля был огромный), он заявил, что поход 1742 года на собачьих упряжках длиной около четырех тысяч километров физически невозможен.

Морской историк А.П. Соколов, приступив к изучению архивов Великой Северной экспедиции, в 1851 г. опубликовал выдержки из журнала Челюскина и записи Лаптева – документы, которые русской общественности до той поры были неведомы. Затем вышел труд Соколова «Северная экспедиция 1733–1743 гг.», полностью основанный на источниках. И тогда не осталось никаких сомнений в подвиге русских первопроходцев Таймыра.

Известный исследователь Сибири и Севера академик Александр Федорович Миддендорф в 1843 г. предложил присвоить Восточно-Северному мысу имя Челюскина. Миддендорф писал: «Челюскин – бесспорно, венец наших моряков, действовавших в том крае…»

В 1919 г. мимо мыса Челюскин прошло норвежское судно «Мод». Начальник экспедиции, всемирно известный полярный исследователь Руаль Амундсен воздал должное первому командиру «Якутска». Один из мысов к юго-востоку от мыса Челюскин он назвал мысом Прончищева.

Глава 5

От Ломоносова до Витте

В 1763 г. М.В. Ломоносов направил президенту Адмиралтейств-коллегии «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», в котором обосновал своей проект – освоение Северного морского пути. «Могущество и обширность морей, Российскую империю окружающих, – писал он, – требуют такого рачения и знания. Между прочими Северный океан есть пространное поле, где… усугубиться может российская слава, соединенная с беспримерною пользою, через изобретение восточно-северного мореплавания в Индию и Америку»

.

Доказывая возможность плавания в Арктическом бассейне, Ломоносов утверждал, что «в отдалении от берегов сибирских на пять и на семьсот верст Сибирский океан в летние месяцы от таких льдов свободен, кои бы препятствовали корабельному ходу»

. Основываясь на этом, он предложил Екатерине II организовать высокоширотную экспедицию.

Идея Ломоносова была крайне оригинальна и понравилась императрице. Причем она решила сделать высокоширотную экспедицию секретной.

Для начала было решено построить базы на Шпицбергене (избы для зимовщиков, запасы продовольствия и т. д.). 27 июня 1764 г. Адмиралтейств-коллегия назначила главным командиром экспедиции капитана 1-го ранга Василия Чичагова, а на другие два судна – капитана 2-го ранга Никифора Панова и капитан-лейтенанта Василия Бабаева.

Высочайшим указом всех троих повысили на один чин, но с тем условием, чтобы уехали они еще в прежнем чине, а будущей весной, когда сядут в Коле на суда, Василий Чичагов себя и других объявит произведенными. Такое распоряжение было сделано для того, чтобы «никто не знал об их производстве и тайна экспедиции не нарушилась».

Специально для экспедиции в Архангельске было построено три корвета, имевших двойную обшивку. Первый, названный «Чичагов», имел длину 27,5 м, а два других – «Панов» и «Бабаев» – 22 м. Провиантом запаслись на 6 месяцев. Экипаж «Чичагова» состоял из 74 человек, а на «Панове» и «Бабаеве» было по 48 человек. На «Чичагове» имелось 16 пушек, а на «Панове» и «Бабаеве» – по 10.

Осенью 1764 г. эти корветы перешли из Архангельска в Колу, где и зазимовали. 9 мая следующего года отряд корветов покинул Колу и пошел к Шпицбергену. Пройдя на север вдоль западных берегов архипелага Шпицберген, 3 августа 1765 г. на широте 80°26? корветы встретили непроходимые льды и вернулись в Архангельск. Чичагов предложил зимовать корветам в Архангельске, но по приказу Адмиралтейств-коллегии их вновь отправили зимовать в Колу.

19 мая 1766 г. три корвета вышли из Екатерининской гавани в море и 27 мая прибыли к Берен-Эйланду, где увидели перед собой лед и поэтому стали держаться на Шпицберген. Дойдя до широты 77°23? и долготы 26°31? к 30 мая, после многочисленных попыток приблизиться к земле Чичагов приказал продолжить плавание, «склоняясь более к западу и всегда на виду льдов, имея их в правой руке на север».

Встретив непроходимые льды, экспедиция 30 июля повернула назад и 10 сентября 1766 г. благополучно прибыла в Архангельск.

Рассказ об арктических путешествиях русских в конце XVIII – начале XIX веков может занять несколько томов. Поэтому я отмечу лишь плавание Ф.П. Лаптева на бриге «Новая Земля» в 1820–1823 гг. вдоль западного берега Новой Земли, а также экспедиции Врангеля и П.Ф. Анжу, в 1820–1824 гг. исследовавших сибирский берег от устья Лены до Берингова пролива, включая Новосибирские острова и остров Врангеля.

В XIX веке русские владения в Арктике дважды подвергались нападению противника. В мае 1809 г. британская эскадра прибыла к берегам Кольского полуострова. В Екатерининской гавани англичанам удалось захватить 17 русских купеческих судов.

11 мая английский десант занял город Колу. Там англичане увели два судна, груженных пшеницей, а также до 50 коров и телят, «винный же магазин разломан, бывшие в нем 8 бочек с вином разбиты»

. Через два дня англичане покинули город. При этом ими был забыт матрос Матез Эллис с 40-пушечного фрегата «Ней Аден». Матроса взяли в плен русские крестьяне.

Не менее пяти русских судов, захваченных в Екатерининской гавани, были отправлены в Англию. Одно из них после долгих злоключений 1 октября 1809 г. прибыло в… Архангельск. На судно «Св. Николай», принадлежавшее Беломорской компании, были посажены 6 английских матросов, которые должны были привести его в Шотландию. Из русских на судне остались тоже 6 человек, но из них трое были тяжело больны, один из которых вскоре помер. По пути англичане перепились, а крестьянин М. Маматов и мещанин Ф. Михайлов перерезали их и привели судно в Тромсё. Там, дополнительно взяв на борт одного русского и двух датских матросов, Михайлов повел «Св. Николай» в Архангельск.

Увы, нападение англичан на Кольский полуостров ничему не научило наших адмиралов и министров. Они ничего не делали ни для обороны Русского Севера, ни для создания там операционной базы крейсерских судов. Ведь в случае войны с Англией Балтийский и Черноморский флоты оказывались запертыми в своих базах и лишь фрегаты и корветы, базировавшиеся в Екатерининской бухте, могли свободно в любое время года выходить в Атлантику на коммуникации противника.

В итоге к началу Крымской войны в Архангельске находились один малый пароход «Смирный» (длина 38 м, машина мощностью 60 номинальных л.с.), шхуна «Полярная звезда» (8 пушек, длина 23,1 м), старый бриг «Новая Земля» (16 пушек), исполнявший обязанности брандвахты при Архангельском порте, и четыре транспорта. Кроме того, в Архангельске 13 июля 1854 г. был заложен еще один малый пароход – «Полезный»

, спустить на воду который удалось лишь 1 мая 1855 г.

Весной 1854 г. на Север двинулась англо-французская эскадра в составе 10 судов. В Белом море они появились 5 (17) июня 1854 г., и первое, что сделали, – захватили две ладьи, крестьянина Ситкина и мещанина Ломова, с грузом муки. 11 (23) июня они отобрали у кемского мещанина Василия Антонова шхуну «Волга», шедшую в Норвегию («Волга» имела свидетельство норвежского консула, но англичане заявили, что свидетельство недействительно, так как написано не на гербовой бумаге!). 14 (26) июня три неприятельских судна захватили кочмару кольского крестьянина Андрея Ильина с грузом трески. 29 июня (11 июля) английский винтовой корвет остановился против одинокой рыбацкой избушки между селениями Чаванским и Кузонемском. Два офицера и 15 матросов вломились в избушку, отняли у крестьянина Василия Климова ружье, три ножа, 50 саженей бечевы, 15 деревянных ложек, бумажный кушак, головной убор жены, прихватили с собой корову и теленка и ушли.

6(18) июля 1854 г. два британских паровых фрегата, вооруженных 35 и 28 пушками калибра 3 пуда, 96, 36 и 24 фунтов, подошли к Соловецкому монастырю.