Правда – хорошо, а счастье лучше

Зыбкина. Что вы говорите!

Грознов. Говорю: денег много, а не дам.

Зыбкина. Да почему же?

Грознов. Жалко.

Зыбкина. Денег-то?

Грознов. Нет, вас.

Зыбкина. Как же это?

Грознов. Я проценты очень большие беру.

Зыбкина. Скажите! Да на что вам: вы, кажется, человек одинокий?

Грознов. Привычка такая. А вы кому должны?

Зыбкина. Купцу.

Грознов. Богатому?

Зыбкина. Богатому.

Грознов. Так и не платите. Об чем горевать-то? Вот еще! Нужно очень себя разорять.

Зыбкина. Да ведь по векселю.

Грознов. Так что ж за беда, что по векселю? Нет, что вы, помилуйте! И думать нечего! Не платите – да и все тут. А много ли должны-то?

Зыбкина. Да без малого двести рублей.

Грознов. Двести? Ни, ни, ни! Что вы, в уме ли? Столько денег отдать? Да ни под каким видом не платите!

Зыбкина. Да ведь он документ взял, говорю я вам.

Грознов. Ну, а взял, так чего ж ему еще? И пусть его смотрит на документ-то.

Зыбкина. Да ведь посадит сына-то.

Грознов. Куда?

Зыбкина. В яму, к Воскресенским воротам.

Грознов. Что ж? Это ничего, пущай посидит, там хорошо… пищу очень хвалят.

Зыбкина. Да ведь срам, помилуйте!

Грознов. Нет, ничего: там и хорошие люди сидят, значительные, компания хорошая. А бедному человеку – так и на что лучше: покойно, квартира теплая, готовая, хлеб все больше пшеничный.

Зыбкина. Это, действительно, правда ваша, только жалко, сын ведь.

Грознов. Что его жалеть-то! Посидит да опять домой придет. Деньги-то жальче – они уж не воротятся: запрет их купец в сундук, вот и идите домой ни с чем. А спрятать их подальше да вынимать понемножку на нужду – так на сколько их хватит! Ну, пропади у вас столько денег, что бы вы сказали?

Зыбкина. Сохрани Бог! С ума можно сойти.

Грознов. Украдут – жалко, а своими руками отдать не жалко? Смешно. Руки-то по локоть отрубить надо, которые свое добро отдают.

Зыбкина. Справедливы ваши речи, очень справедливы; а все-таки у меня-то сомнение! Чужие деньги, взятые, – как их не отдать?

Грознов. Да вы разве на сбереженье брали? Коли на сбереженье брали, да они у вас целы, – так отдавайте. А я думал, это трудовые. Трудовые-то люди жалеют, берегут.

Зыбкина. Так вы не советуете отдавать?

Грознов. Купец от ваших денег не разбогатеет, а себя разорите.

Зыбкина. Уж как я вам благодарна. Женский ум, что делать-то – всего не сообразишь. А ежели сын требовать будет?

Грознов. А что сын? Сиди, мол, вот и все! Надоест купцу кормовые платить, ну и выпустит; либо к празднику кто выкупит.

Зыбкина. Как это все верно, что вы говорите.

Входят Платон и Мухояров. Грознов садится сзади стола у шкафа и жует яблоко.

Явление пятое

Зыбкина, Грознов, Платон и Мухояров.

Мухояров(садится, разваливается и надевает пенсне). Скажите, пожалуйста, я вас спрашиваю: ваш сын имеет в себе какой-нибудь рассудок?

Зыбкина. Не знаю, как вам сказать. Кажется, Бог не обидел; ну, и учили мы его.

Мухояров. Однако и образования настоящего по бухгалтерской части я не вижу.

Платон. Фальшивые балансы-то тебе писать? Нет, уж это на что же!

Мухояров. Не с вами говорят, а с вашей маменькой. Но я даю ему работу и очень интересную: баланс стоит сто рублей; я предлагаю полтораста, но он не берет.

Платон. Совести не продам, сказано тебе, и не торгуйся лучше.

Мухояров. Какой же ты бухгалтер! От тебя твоей науки сейчас требуют, а не совести; значит, ты не своим товаром торгуешь.

Платон. Да уж будет разговаривать-то. Тысячи рублей не возьму – вот тебе и сказ.

Мухояров. Твоя глупость при тебе, – я спорить не стану. Мы людей найдем. (Зыбкиной.) У нас дело вот какого роду: много денег в кассе не хватает; хозяин издержал на свои развлечения; так нам требуется баланс так оттушевать, чтобы старуха разобрать ничего не могла. (Показывая на Грознова.) Что это у вас за орангутант?

Зыбкина. Какой орангутант, помилуйте! Это – кавалер. Ваша нянька хочет его к вам в ундеры поставить. (Грознову, указывая на Платона.) Вот, Сила Ерофеич, сынок-то мой, про которого говорили.