Я – предатель?

Я потом соседу в автобусе рассказывал, что слышал, так он посоветовал написать заявление выше, разоблачить этих мошенников и призвать к ответу. А куда выше? Самому Богу?

Полицейский обижается

– Скажите, Борис Аркадьевич, вы сами упали с полки, или вас стащили?

– Стащили за ноги.

– Вы уверены? Может быть, вы не так повернулись во сне? Когда пьяный бываешь, то такое вполне может случиться.

– Я не был пьяным: ни я, ни мои товарищи. Они тоже пострадали.

– А у нас другая информация. Вначале вы выпили за знакомство, потом за отъезд, за предстоящий отдых. После такого количества тостов можно упасть даже со стула.

– У вас ложная информация. Могу вас заверить, что мы ничего не отмечали, никаких тостов не было. Мы только выпили чай, который нам принесла проводница после устроенного ею спектакля. Чай, кстати, имел очень странный привкус, на это обратили внимание другие. Но мы все же его выпили. И что удивительно, все сразу же захрапели. И я вырубился, как будто принял снотворное.

– Я вас понимаю, у вас же перед этим был серьезный разговор с проводницей. Вы понервничали – вот вам и результат. И, наверное, приняли успокоительное.

– Что нам нервничать? Это она психовала, кричала, обзывала нас дармоедами, нахлебниками у государства, которые бесплатно разъезжают по курортам и строят из себя кисейных барышень. Пердуны старые.

– Так вот, без всякой причины она стала кричать и обзывать?

– Почему? Была причина. Мы отказались взять у нее сырое постельное белье. Но главное – не стали платить за него. Вот это и возмутило ее. «Боитесь застудить свои старые задницы», – кричала она. Это был такой ор, такой поток брани. Мы слова не могли вымолвить, чтобы доказать свою правоту. Я жалею, что не записал все это на магнитофон.

– Она вам угрожала?

– Да, постоянно повторяла, что мы еще пожалеем об этом. И свои угрозы она исполнила.

– А чем она угрожала? Какие были слова?

– Я же вам сказал, что «мы пожалеем и долго будем помнить, что не заплатили за белье».

– Она как-то намекала, что она сделает?

– Товарищ майор, ей оставалось только показать, как меня схватят за ногу и сдернут с полки. Вы это имели в виду? Если бы она это сделала, я, естественно, не ложился бы спать и приготовился к этой процедуре.

– Давайте без шуточек. Я вас серьезно спрашиваю. Вы сами упали с верхней полки, или вам помогли?

– А я вам серьезно отвечаю, меня за ногу сдернули с полки. Падая, я ударился головой об стол и потерял на время сознание. Вы видите забинтованную голову?

– А вас били, когда вы лежали на полу?

– Нет, они занялись теми, кто лежал на нижних полках.

– А чем они их били, вы не заметили?

– Я повторяю, я потерял сознание, но я думаю, что били руками. Вам, очевидно, пострадавшие об этом рассказывали.

– Я вас спрашиваю. Мне интересны ваши показания как свидетеля. Они долго их били?

– А вы у них спросите. Я повторяю, я не мог засечь время, так как был без сознания.

– Не хотите отвечать, не надо. Так и запишем. Отказался от дачи показаний. Это сыграет против вас.

– А сколько было нападавших? Примерный рост, одежда?

– А цвет волос вас не интересует, цвет глаз? И кто из них был левша? Ему было бы удобнее хватать меня за ногу.

– Напоминаю, вы едете отдыхать в санаторий, а я нахожусь на работе. И прошу не мешать мне выполнять мои обязанности своими шуточками. В противном случае я не посмотрю на вашу забинтованную голову, отправлю отдохнуть за решетку на несколько суток. Вы еще не в санатории, а в отделении полиции, ведите себя подобающим образом. Продолжим допрос. У вас что-нибудь пропало? Деньги? Вещи? Если да, то ставлю вас в известность, что руководство железной дороги за это не отвечает. За вещами надо самим следить, а деньги пересылать заранее по почте, а не прятать в обшивку чемодана или в ботинок. Пенсионеры вообще не помнят, сколько у них денег бывает. А потом сваливают на их отсутствие на проводницу. Она, видите ли, умыкнула их, пока они спали. Теперь главный вопрос: как вы думаете, кто это был и почему они так с вами поступили? Может быть, вы где-нибудь с ними встречались? На том же митинге. Может, они были за партию зеленых, а вы за партию красных, или еще в чем-то ваши взгляды не сошлись? Вы вспоминайте, вспоминайте, анализируйте. А то сразу во всем виновата проводница. Так вы сможете любого обвинить не разобравшись, и безвинные люди пострадают. Кстати, если я сейчас перед вами поставлю десять человек, вы тех троих среди них опознаете?

– Нет, потому что я был без сознания и не смог их запомнить. Но я утверждаю, что это была месть проводницы за наше нежелание платить деньги. Она же сказала, что мы пожалеем, и выполнила свою угрозу.

– Но это опять бездоказательное голословное обвинение. А вы знаете, что ложные показания уголовно наказуемы?

– А вы знаете, что пострадали люди и в других купе? Товарищ милиционер, зачем обвинять меня в том, что я не совершал?

– А вы, товарищ пенсионер, выбирайте выражения и называйте меня правильно. Я уже давно полицейский. Повторяю по слогам: майор полиции Авдюшин Сергей Иванович. И заслуга в этом – Медведева Дмитрия Анатольевича, когда он был президентом. Рассказывают, что он на милицию давно зуб имел, еще со студенческих лет. Его тогда, поддатого после вечеринки, милиционер не пустил в метро, за это он и затаил на нее злобу на всю жизнь, а, став президентом, отомстил.

– Спасибо за информацию, но она к случившемуся не имеет никакого отношения. Вы меня задерживаете, а я могу опоздать на санаторный автобус.

– Не волнуйтесь, не опоздаете. Автобус не уйдет, пока мы не закончим допросы и пострадавших, и свидетелей. И вы у нас не единственный. Но, если вы так настаиваете, подпишите протокол допроса и бегите к автобусу. Я вас больше не задерживаю.

– Но я же этого не говорил, что здесь написано. Я никакой вины за собой не чувствую, не давал обещания больше не пить спиртного, не грубил проводнице, не оскорблял полицейского. Что вы здесь понаписали? Это же наговор, поклеп, но, главное, я не обещал заплатить штраф за испорченное имущество в купе. Откуда вы все это взяли? Это же… У меня слов нет, когда я читаю вашу галиматью.

– Ну вот опять грубости, оскорбления. Вы же сами попросили закончить допрос, и я вам пошел навстречу. А то, что вы вычитали в протоколе, то стандартная форма, обычные выражения, которые мы пишем перед тем, как закрыть дело и прекратить допрос. Вы читали медицинское заключение, когда вас выписывали из больницы? Что там только не пишут: и живот мягкий, и дыхание ровное, и цвет кожи нормальный, и пульс в порядке и так далее. И последнее – у больного претензий и жалоб к больнице нет, и протокол, который я вам дал подписать, тоже состоит из обычных, дежурных фраз. Если вы не согласны с написанным, давайте продолжим допрос, но итог его останется прежним. Вы вынуждены будете признать свою вину в случившемся в купе. Есть правило: если человек попал в полицию, значит, он в чем-то виноват. Безвинных к нам не приводят. А вас даже привели насильно, против вашей воли, и предъявили вам обвинения. И вы хотите, чтобы я написал в протоколе, что вы белый и пушистый и попали к нам случайно? Мы здесь сидим не для того, чтобы вас обвинять, а чтобы разобраться в случившемся и найти виновных, и наказать штрафами или более серьезными мерами. И вы оказались участником этой некрасивой истории. Мне коллеги рассказали, что главной виновницей случившегося конфликта пенсионеры хотят сделать проводницу. Себя они считают жертвой. Вы видели ее лицо?

Сплошные синяки и царапины. Она их получила утром при умывании? Где доказательства, что с ней заодно были проводники из других вагонов?

А кто их видел? Вы опознаете того, кто вас сорвал с верхней полки? Вот то-то и оно. У вас одни догадки и предположения. На них построены ваши обвинения. Хотите сегодня попасть в санаторий – подписывайте протокол. Не подпишете – будете ночевать в полиции. Ну вот, сразу бы так. Не отнимали время ни у меня, ни у себя. До чего вы, пенсионеры, народ принципиальный. Привыкли, чтобы все было по-вашему. А мы хотим, чтобы все было по-нашему.

Генерал обвиняет нас

На двери кабинета прочитал – Головятенко. Первый раз видел эту фамилию. Очевидно, из новеньких, из перестроечных. В комнате все, с кем летел в самолете, встретились как старые знакомые. Человек в генеральском мундире появился в кабинете неожиданно, как будто вырос из воздуха. Уж не призрак ли? Нет, настоящий, живой. Молодой для генерала. Он оглядел нас и пошел к противоположной стене. Остановился за нашими спинами у большой карты мира. У каждого, очевидно, мелькнула мысля – сейчас назовет страны, где нам предстоит работать. Я быстро включил диктофон – такое надо записать. Я знал, что нарушаю инструкции, но такой момент нельзя было упустить. Но я ошибся. Начал он совсем с другого, и карта ему не понадобилась.

– Все в сборе? – то ли спросил, то ли сказал утвердительно, оглядев нас. – Ну и прекрасно. Во-первых, поздравляю с возвращением домой, с успешным возвращением. Главное – все живы-здоровы. Газеты написали о каком-то провале. Сразу скажу, что это никакой не провал. Вы все за это время успели сделать большую работу. Да, в стране произошли изменения, не стало Советского Союза, но Россия осталась, и все добытое вами пойдет ей на пользу. Более того, я вам открою тайну, о которой вы не знали и не могли знать. Ваше возвращение было заранее спланировано. Но сроки несколько раз корректировались, сдвигались. Мы просто поджидали удобный момент, мы давно хотели избавиться от целой группы агентов и «кротов», давно действующих у нас. Мы не хотели это делать в одностороннем порядке… Я вижу на ваших лицах недоумение и сейчас все объясню. Кстати, журналисты назвали вас шпионами, простим им их темноту. Вы – агенты. Это две большие разницы, как говорят в Одессе. И второй момент: многих удивляет цифра десять. Это много или мало?

Я думаю, все зависит от страны. Мы хорошо помнили, когда Англия в свое время выслала свыше ста наших сотрудников – мы ответили тем же. Так что принцип «баш на баш» был соблюден и в этот раз: десять на десять, не два на два, как в фильме «Мертвый сезон». Время вносит свои коррективы.

К лучшему или худшему – трудно сказать. Все зависит не от количества, а от качества. Например, в этот раз даже мы хотели высылать не всех агентов. Мы думали кое-кого оставить и продолжать наблюдать за ними, чтобы получить больше информации, но потом отказались от этой идеи. Все помнят знаменитых «кротов» – Павлова, Пеньковского, Баранова, Гордиевского и других. Я бы даже некоторых назвал не «кротами», а крокодилами.

Тот же Павлов за двадцать лет сожрал целую сотню наших разведчиков, в том числе вашего брата «нелегала». Поэтому мы решили выслать всех известных нам «кротов», нечего за ними наблюдать, они и так нам достаточно навредили. Я знаю, что появятся новые, а пока мы можем вздохнуть свободно, высылая этот хлам. Я хочу подчеркнуть еще один момент: этим обменом мы избавились от очень крупных рыбешек, настоящих акул. Они очень много доставляли нам хлопот. Но надо отдать должное и вам: среди вас не одни караси, есть и крупные рыбы, цену которых хорошо знают западные специалисты. И время покажет, равноценный ли обмен состоялся в этот раз. И если быть откровенными до конца, мы сейчас ломаем головы и ищем причину этого обмена. Это же случается не на пустом месте. Причин здесь может быть несколько. И вы проанализируйте свою работу: не могли ли вы своими поступками, неосторожным словом запустить этот процесс. Подумайте хорошенько, проанализируйте свои действия. И последнее. Я понимаю, сейчас каждого волнует один вопрос – что ждет вас завтра? Отвечу сразу всем: работа будет у всех. Пусть это случится не завтра, но послезавтра – обязательно. Разведчики – товар штучный.

Дома прослушал диктофон и не понял, что генерал хотел сказать. Он ведь начал за здравие, а кончил за упокой. Он утверждал, что провала никакого не было, нелегалов никто не сдал, вся операция по обмену «баш на баш» была спланирована заранее, и руководство просто ждало удобного случая ее начать. А к чему эта его просьба к нам порыться в своём прошлом и поискать, не допустили ли мы проколы, ошибки, которые могли привести к провалу? В общем, надо это понимать так – в случившемся все же виноват кто-то из нас, и, может быть, не один и сейчас его усердно ищут. Не обижайтесь, мол, если кого-то из вас придется допросить: готовьтесь к этой процедуре.

Встреча друзей

На одной из дверей я прочитал: «Е. И. Столбов». Сердце радостно забилось: вот кто поможет мне найти ответы на многие вопросы, от которых у меня раскалывается голова. Мы с Егором вместе учились на журфаке, слушали лекции в Андроповском институте. Одно время были друзья не разлей вода. А потом, к сожалению, наши пути-дорожки разошлись. Как поет Утесов, однажды «один уехал на Запад, другой на Восток». Или наоборот, я уже не помню. Давно это было. Лет десять назад. Если не больше. А вдруг это не он? А однофамилец? И я с опаской толкнул дверь. А потом, после крепких объятий, мы сидели за журнальным столиком и по очереди повторяли: «А помнишь, как я? А помнишь, как ты?». И вдруг после одного моего вопроса он достал из карандашницы несколько листов бумаги, что-то написал и пододвинул ко мне.

– Извини, Вадим: все, что касается работы и тебя, будем обсуждать письменно. Так требует обстановка в Центре. – Я давно слышал, что в Центре прослушивается каждый метр, и даже туалеты, и курительные комнаты. Но чтобы полковник в своем кабинете боялся говорить, что он хочет, это было для меня открытием. Я вначале не хотел этому верить. Мол моя болтовня и наговоры обиженных. Но в правоте этих слухов я убедился потом воочию. Наш письменный разговор продолжался около двух часов с небольшим перерывом. Надо же было вспомнить молодость и студенческую привычку обмывать успешные экзамены. Правда, еще в начале нашей бумажной беседы я написал, что мы можем обойтись без писанины. Мол, я еще не утратил способности экстрасенса. Пусть он думает, что сказать, а я буду считывать его мысли и записывать – или запоминать. В ответ он написал: