Третье поколение

Глава 3

Год 81-й полета. 15 июля по условному календарю корабля. Палуба H.

Сколько себя помнила Джи, каждый день она передвигалась взад и вперед по коридору палубы. Все жилые коридоры на редкость однообразны – белого с блекло-зеленым цвета, ребра переборок, плоские лампы, лючки мусоросборников, лючки техобслуживания, голограммы указателей, одинаковые двери кают. Одним словом, функциональность. Крошечные жилые боксы, которые даже не именовались каютами. Рабочие комбезы, что занашивались до дыр, дыры заклеивались, и так без конца, пока е подходил срок замены в новом году. Ограничивалось всё – стирка, душ, даже умывание. Так, во всяком случае, было в детстве Джи. А потом вдруг появились женщины в нарядных платьях, мужчины – в свитерах и джинсах. Кошмар сообщил, помнится, что вся эта одежда печатается на три-дэшках и стоит уйму донатов. Вечерами в холле звучала музыка – там танцевали. Джи с Кошмаром и Пирсом тайком пробирались в холл поглядеть на танцы. Кошмар как-то сумел раздобыть капсулы с музычкой, и они слушали ее на переменке, пока сзади не подобрался препод и не отнял, а Кошмара и Пирса отправил в карцер на сутки, «как заводил».

Узость пространства подразумевала несвободу. На все надо было просить разрешение: в школе – у преподов, в повседневной жизни – у помощника префекта на каждый чих – на выставку детских рисунков, на студию для занятий скрапбукингом или на открытие секции бокса в помещении склада.

«А почему мы не расширяем каюты за счет пустующих?» – спросил как-то Кошмар.

«Недопустимый расход энергии», – ответил препод, ведущий у них «Эргономику корабля».

«Ерунда: там точно такая же температура, как в жилых боксах, и воздух такой же. Наоборот, можно получить дополнительный кислород и продукты, если соединить три бокса в один жилой, и в одном сделать оранжерейную камеру».

Вместо ответа препод влепил дерзкому подзатыльник.

«Руку надо поднимать, если просишь слова».

«Дурак».

Новый подзатыльник заставил Кошмара ткнуться носом в парту так, что пошла кровь.

«Теперь понял?»

«Я – да. А вы – нет», – не уступил Кошмар, размазывая ладонями кровь по лицу.

Эргономник ухватил его за шиворот, дотащил до двери и выбросил в коридор.

Джи помнила, как смазливая Ташка однажды утром явилась в школу в ярко-розовом платье. Ребятня, одетая в серо-оранжевые детские комбезы, окружила нарядную одноклассницу плотным кольцом.

– А ну сними! – Эльга, маленькая, яростная, уверенная в великой миссии корабля восьмилетка, дернула за рукав Ташкино платье.

– Не трогай! Это мама сшила! – закричала Ташка, прижимая в ужасе подол платья к тощим ногам. – Это настоящая земная ткань. Шелк!

– Снимай! – топнула ногой Эльга.

Девчонки стали хватать все разом Ташку за платье, пока не разорвали обновку от горла до самого подола, и Ташка, оставшись только в серых застиранных трусиках и стоптанных, с чужих ног туфлях, подобрав розовые лоскутья, умчалась, ревя в голос. Мальчишки ржали и стримели в Сеть ее бегство со своих планшеток.

Потом Ташка вернулась, уже вместе с матерью, обряженная в стандартный комбез, с красным, распухшим от слез лицом, и ее мать, тоже сделавшись красной, кричала на училку:

– Вы все тут посходили с ума. Я сшила это платье из артефактного запаса. Это земная ткань, придурки! Ей цена сто донатов! Вы ответите!

– Правила есть правила, они равны для всех! – твердила в ответ училка, как автомат.

А через год девчонки уже не надевали в школу комбезы, щеголяя в трико, брюках, платьях и блузах, да и мальчишки в основном тоже предпочитали купленные на донаты шмотки. И хотя боксы оставались по-прежнему крошечными, а вода лимитировалась, жизнь менялась день ото дня. Кто-то сносил переборки и объединял два бокса в один, кто-то устанавливал в новых расширенных каютах настоящие ванны. Рассказывали, что на высших палубах жизнь давным-давно не та, что в промке.

Теперь в рекреационном холле каждое корабельное утро проектировали на потолок картину земного рассвета – с пробуждением неба и опаловыми кромками причудливых облаков, а вечером – закатное буйство лилового, золотого и алого на бледно-голубом. Ну, а ночью, разумеется, сверкали звезды. Одни считали это излишеством, бессмысленной тратой энергии, другим нравилось, закатные красоты всегда привлекали два десятка зевак. Но для большинства эйчников день от ночи по-прежнему отличался тем, что ночь они проводили в домашнем боксе, а день – в учебном или рабочем.

?

«Никому и никогда не удается завершить все свои дела на корабле. Все бросают дело на середине».

Надписи Джи фоткала на планшет, прежде чем буквы успевали замазать роботы-маляры. В выходные она пускалась в путешествия по боковухам, отыскивая новые послания, намалеванные поверх старых. У нее скопилась солидная коллекция граффити.

Кошмар рассказывал, что ему на планшет постоянно приходят послашки. Откуда – неведомо. Но утром, всякий раз вызывая голоэкран, он находил одну или две фразы. Иногда они повторялись изо дня в день, иногда, мелькнув однажды, больше не возникали. Но что странно, точно такие же фразы появлялись в коридорах снова и снова, будто проступали из-под слоя краски всякий раз после того, как робот-маляр замазывал граффити.

Кошмар по секрету сообщил Джи, что многие надписи малюют сами роботы.

– Зачем? – удивилась Джи.

– Значит, прога у них такая, – предположил Кошмар. – Кто-то им подправил мозги.

В детстве Джи казалось, что с высших палуб, из прекрасного далека, должны спускаться умные дяди и тети в красивых белых мундирах с золотыми нашивками, проверять оценки, расспрашивать детей об их мечтах и забирать трудолюбивых и умных к себе наверх. Она верила, что очень скоро ее вместе с Кошмаром как самых-самых отправят в высший лицей. Но нарядные дяди и тети сверху в их учебный блок так и не заглянули. А когда Кошмар заставил в учебных мастерских исчезнуть модельку корабля, а на стене при этом осталась обожженная дыра по форме напоминающая паука, ему запретили там появляться, да еще выпороли.

А потом Кошмар исчез, как и его кораблик, остались такие как минималист Эдгар по прозвищу Эрг. Джи напрасно ждала возвращения Кошмара. Месяц, два, три. А потом написала заяву на учебу в техническом лицее палубы D. Три часа отсидела в очереди в приемную префекта. Отсидела – термин неточный, правильнее сказать: отстояла у двери, потому что кресел поблизости не имелось, а уйти было нельзя: в очередь из двадцати человек все время пытались влезть новые просители. И вот спустя три часа Джи вошла в заветную дверь. Только оказалось, что приемная состоит из двух комнат, а первую занимает помощница префекта. Дверь к самому префекту была демонстративно закрыта. Джи только-только шагнула к этой второй двери, как раздался грозный окрик:

– Префект не принимает! – Плосколицая тетка из вторичников стерегла своего начальника не хуже цербера.

– Но только префект…

– Сначала бумагу мне на стол! – Тетка поднялась из-за стола и с поразительной ловкостью, как будто тело ее было по-змеиному длинным и гибким, выхватила из рук Джи прошение на листке рыхлой серой бумаги.

– Наверх учиться никого не берут, – заявила церберша, что-то написала на прошении и сунула в мятую распухшую папку.

– Это почему? – возмутилась Джи. – У меня лучшие оценки по математике и физике, свои проекты.

– Такие правила, – отрезала помощница префекта. – Учись на ремонтника, место у нас есть.

– Но я могу…

– Не можешь! Следующий! – нажала тетка кнопку вызова.

И сколько раз с тех пор ни бывала в этой приемной Джи, о чем бы ни просила, все повторялось в мельчайших деталях – префект никого не принимал, а заявка, прошение, обращение – как ни назови – тонуло в архиве церберши.

?

Джи обедала позже, нежели Эдгар, но он намеренно сместил свое расписание, чтобы повстречаться с девушкой в столовке. Многие регламенты давно не соблюдались так строго, как прежде, в том числе и перерывы на обед. В худшем случае выпишут штраф. Еще один вдобавок к сотне, что накопились у Эрга. Кто-то пошутил: запоминается первый штраф как первый секс, остальное рутина. Эдгар следовал инструкциям как мог, но выполнить все никак не получалось. С тех пор как все заработанные донаты стали уходить на оплату мелких штрафов, Эрг перестал гоняться за приработком и жил так, будто мог претендовать только на гарантийку. Поразительно, но Джи умудрялась получать донаты и избегать штрафов – а уж она никогда не была пай-девочкой. Но тайной, как ей удается такой полет, она делиться ни с кем не собиралась.

Едва Джи вошла в столовку, как Эдгар встал на раздачу следом.

– У меня разговор. Сядем вместе, – предложил он.

– На пати в сектор три не пойду, – отрезала она. – Там все время блевантин и прочие прелести.

– Это деловой разговор.

– Деловой насколько?

– На сто процентов.