Соперник Цезаря

Его злила потеря драгоценного времени. Пока он болтал неизвестно о чем с этой странной пророчицей, уже полклепсидры[11 - Клепсидра – водяные часы, обычно рассчитанные на один час.] утекло наверняка. Но расспросить незнакомку толком Зосим так и не успел – к ним подскакал Клодий на рыжем жеребце. Скакун был горяч и своенравен – патрон всегда выбирал непокорных коней.

– Красавчик! – воскликнула женщина и опять рассмеялась.

Клодий лишь скользнул по женщине взглядом: она была для него старовата и явно не его круга.

– Зосим, что с тобой? Мы выезжаем! Забыл, что ли?! Иди, присмотри за рабами, чтоб тупицы взяли с собой толстые палки и ножи. И мечи пусть захватят, но спрячут под одеждой. Полибию напомни, что он должен делать.

– Не волнуйся, доминус, он все понял, Полибий – большой задира.

– Там, где не надо! Провалит дело – я его на свободу отпущу! Поторапливайся! Или ты хочешь дождаться темноты, чтобы нас по дороге ограбили?!

– Но, доминус, эта женщина говорит… – начал было Зосим.

– Ладно, можешь затащить свою телку в гробницу и предаться Венериным утехам, но быстро. – Клодий ударил пятками жеребца и поскакал обратно к усадьбе.

Зосим обернулся, чтобы спросить у пророчицы, что за опасность угрожает хозяину, но женщина исчезла. Вольноотпущенник огляделся – дорога была пуста. Он кинулся к гробнице – женщина могла укрыться только там. Решетка была сломана, внутри воняло мочой – у гробницы не было охранника, и путники использовали ее вместо латрин.

– Еще говорят, что римляне чтят своих предков, – пробормотал Зосим, бегом возвращаясь в усадьбу. Он редко говорил о римлянах пренебрежительно – только когда сильно злился.

А злиться было отчего: все уже приготовились к отъезду; Клодий, Кавсиний Схола и Гай сидели в седлах; рабы лениво разбирали мешки с поклажей. Зосим понимал, что предупреждение запоздало, он не успеет отговорить хозяина от поездки.

– Мечи спрятать! – приказал Зосим. – Этруск! – позвал он рыжего раба с наглыми искорками в темных глазах и лиловым пятном клейма на лбу. – Праща при тебе?

– А то! И праща, и свинцовые снаряды. – Этруск осклабился: пращник он был отменный. Еще Этруск мог аккуратно вскрыть чужую печать, потом склеить ее так, чтобы она выглядела нетронутой. За эту ловкость он был клеймен, за нее же выкуплен Клодием у прежнего хозяина.

– Говорят, ты подцепил какую-то красотку? – спросил гладиатор Полибий. – Хороша хоть оказалась, или так себе?

– Сбежала. Наговорила всякой чепухи и пропала, будто в Тартар провалилась.

– У тебя всегда с девками проблемы, – хмыкнул Полибий.

– У меня нехорошее предчувствие, – сказал Зосим. Они уже вышли на Аппиеву дорогу. Впереди них погонщик нещадно хлестал груженого мула, чтобы до темноты успеть в Город.

– У меня тоже предчувствие – что вечерком я буду трахать хозяйскую кухарку. – Гладиатор громко заржал.

Полибий три года провел в гладиаторской школе, но на арену так и не вышел: гладиаторы Публия Клодия занимались другим. Тоже делом небезопасным, если судить по свежему шраму на предплечье. Гладиатор прихрамывал: опрометчиво надел новые сандалии и стер пятки. А до Города еще идти и идти. Дорога, правда, гладкая, без единой лунки или ухаба – Гай Юлий Цезарь, тот, что теперь воюет в Галлии,[12 - Галлия – территория нынешней Северной Италии, Франции и Бельгии. Делилась римлянами на Ближнюю и Дальнюю Галлию. Под Ближней Галлией подразумевались уже завоеванные до Цезаря провинции – Нарбонская Галлия и Цизальпинская Галлия, полученные Цезарем в управление после консульства 59 года до н. э. Транспаданской Галлией назывались колонии к северу от реки Пад, совр. По, Трансальпинской – колонии, лежащие за Альпами, иначе – Косматая Галлия.] когда был смотрителем Аппиевой дороги, истратил на ее ремонт тысячи сестерциев.[13 - Сестерций – серебряная монета во времена Республики, весом примерно 4 г.] Да, хорошую дорогу построил цензор Аппий Клавдий, двести шестьдесят лет простояла и еще две тысячи лет простоит. Как Рим. Вспомнив Аппия Клавдия Слепого, Зосим невольно перевел взгляд на своего господина – прямого потомка знаменитого Слепца. Патрицианский род Клавдиев сейчас в Риме один из самых могущественных, ну, а слава Клодия превзойдет славу его предка – в этом Зосим не сомневался. Надо только сегодняшний день пережить!

Зосим прибавил шагу и нагнал хозяина. По левую руку от Клодия ехал на вороной фракийской кобыле Кавсиний Схола. По правую – немного приотстав, на низкорослой галльской лошадке трусил Гай Клодий, клиент, тот, что привез письмо. Этого клиента Зосим не любил – за лживость, вороватость и совершенно невозможную наглость, а еще потому, что Гай при каждом удобном случае стремился Зосима унизить. Завидовал: Зосим – вольноотпущенник, а Гай – свободнорожденный, но бывшему рабу хозяин доверял, а Гаю – нет. Не кому-нибудь, а именно Зосиму поручал Клодий покупать гладиаторов, знал, что вольноотпущенник не возьмет себе ни асса,[14 - Асс – наиболее распространенная медная монета весом примерно 27 г, равна 1/4 сестерция.] а к нечистым ручонкам шустрого клиента прилипнет, по меньшей мере, половина золотых.

Зосим ухватил Клодиева скакуна за повод. Жеребец захрапел, мотнул головой и глянул на вольноотпущенника лиловым сумасшедшим глазом, как на заклятого врага. Успокаивая, Клодий похлопал коня по шее.

– Доминус, давай вернемся и заночуем в усадьбе, – проговорил Зосим, глядя на патрона снизу вверх.

– Трусишь? – вместо хозяина спросил Гай.

– Не нравится мне затея с Милоном.

– А мне нравится! Эй, шагай веселей! – обернулся Клодий к рабам. – Иначе топать всю ночь придется. Уж, верно, девятый час.[15 - Время римское. Шесть часов дня – полдень. Всего дневных часов было двенадцать. Ночь делилась на четыре ночных стражи. Ночных часов тоже было двенадцать. В зависимости от продолжительности дня менялась и продолжительность дневных и ночных часов.]

– Ну уж, не доберемся, – хмыкнул Кавсиний Схола и ударил пятками лошадь. – Мы до святилища Доброй богини доехали! – Он указал на старинный храмик у дороги. Слева и справа от святилища высились шатрами огромные пинии. Чуть поодаль громоздилась роскошная, отделанная мрамором гробница на высоком подиуме – куда выше и просторнее, чем храм. По другую сторону дороги расположилась харчевня, сама неказистая, но двери хорошие, дубовые. Крепкие двери…

Добрая богиня… Зосима будто холодной водой окатило. Как раз в этот момент он и увидел на дороге толпу, что двигалась им навстречу.

Милон? Что-то не похоже, что при нем тридцать человек. Больше. Гораздо больше.

– Кто это там тащится? – кривляясь, спросил клиент Гай. – Может, Помпей Великий?

– Это же наш друг Милон! – Схола зааплодировал и свистнул, как будто был в театре и на просцениуме появился его любимый актер.

– Друга Милона я всегда рад видеть! – с мрачной усмешкой проговорил Клодий.

– Неужели Милон станет консулом? – продолжал Схола. – Говорят, он три состояния истратил на театральные зрелища и бои гладиаторов, заискивая перед плебсом.

– Семьдесят миллионов сестерциев, – уточнил клиент Гай, который знал все, что касалось денег, особенно чужих.

– Зря старался! – Клодий натянул повод, потому как жеребец под ним все больше и больше тревожился и уже пару раз пытался встать на дыбы, и лишь железные удила его сдерживали. – В консулы я его не пущу! – Лицо Клодия окаменело. Он напоминал полководца, готового бросить в бой легионы.

Путники тем временем приближались. Среди толпы рабов видна была раззолоченная повозка. Белые шерстяные занавески колыхнулись, и наружу выглянуло женское личико.

– С супругой путешествует, – прокомментировал Схола.

Зосим тем временем считал Милонову свиту. Рабов было как минимум шестьдесят человек, но все больше носильщики, актеришки, музыканты, девицы и изнеженные мальчишки – то есть ленивая и ни на что не годная челядь. Где же гладиаторы? Все это очень-очень странно…

– Эй, куда собрались? – поинтересовался у проходящих мимо рабов Милона Полибий.

«Ну вот, началось!» – с тоской подумал Зосим и положил ладонь на рукоять меча.

– Не твое дело, – огрызнулся раб с голубой стеклянной вазой в руках. Разобьет – будет у носильщика спина полосатой.

– По-моему, тебя вежливо спросили! – прикрикнул Зосим. – Чтоб тебе умереть рабом!

Большая часть свиты Милона уже прошествовала мимо, оставалось еще человек двадцать.

– Так куда идете, если не секрет? – не унимался Полибий.

– В Ланувий, – отозвался старик, судя по всему, музыкант. – Ты часом не из Эпира, приятель?

– Не из Эпира. Я из Неаполя. В гладиаторы пошел добровольцем. Я все понял: они отправляются в изгнание, – расхохотался Полибий. – Зачем иначе Милону столько бездельников?!

– Что ты там болтаешь насчет изгнания?! – тут же взъярился низкорослый парень из свиты Милона, по сложению видно – атлет. – Это по твоему хозяину карцер плачет!

Кто-то швырнул в Полибия яблоком, как в шута.

– Отброс арены! – ругнулся в ответ гладиатор.

Атлет замахнулся палкой. Полибий отскочил, выставляя копье.

– Что?! Что ты сказал, вонючка?! – наседал на гладиатора атлет.