Молчун-гора

Молчун-гора
Лолла Валерьевна Марч

Аутизм, прошелся по моей жизни – катком, сгладив и сравняв всю прошлое. Эта вымощенная дорога, сначала была рядом, никак не касаясь с моей. А потом стала неотделима от моей собственной. Она вела меня в дебри волшебного леса. Пройдя путь, я вышла, сев у кромки, продолжая видеть глаза детей, находящихся в нем. Я их звала, ждала, но никто меня не слышал.

Аутизм – неизведанное, тайное послание всем людям о том, что крылья должны парить. О цвете, который они никогда не видели. Мой собирательный образ – эта книга – включает все, что я видела на этом пути. Эта книга про не лучшие времена воспитания детей. Про непонимание, страхи, замкнутость, страдания. Образ безысходности и непонимания, почему волшебный лес превратился в кошмар. Волшебные дети превращаются в родителей, которые понятия не имеют, что делать со своими детьми. Называя своих детей не особенными. Запирая их в своем мире, где они сами не хотели оказаться. Этот лес, книга, образ – хождение по кругу там, где можно пройти напрямик.

Лолла Марч

Молчун-гора

Они шагали рядом – два мира чувств и понятий,

неспособные сообщаться.

Уильям Голдинг

– Почему она одна стоит? А не с детьми играет? Вон, смотри, как бегают все, – сказала тихим, скрипучим голосом женщина.

– Хочет и стоит, тебе, что не сидится? Отстань от ребенка, – посмотрев на свою дочку, стоявшую в луже, а потом на жену, ответил мужчина в шляпе. Его руки непринужденно развалились на спинке скамейки, – Ты бы предпочла бегать за детьми как другие родители, спокойный у нас ребенок. Хорошо же.

– Пойду отведу ее к детям, – вставая, буркнула самой себе женщина, даже не глядя на своего мужа.

– Ань, что к ребенку пристала, за то следить не надо, ей еще лет мало для беганья с другими, упадет еще, только ходить научилась, – собрав руки, ответил он, тоже сам себе.

Наблюдая за своей женой, он немного вытянулся.

Маленькие, светлые кудри прыгали в такт шагам; юбка шелестела, стараясь разгладить полосы замятин. Немного располневшая женщина подошла к своей дочке.

Она стояла спиной к родителям; в зеленых, резиновых сапогах, практически по середине лужи и водила палочкой: туда-сюда. По мутной воде шли полосы, еле заметно исчезая по темным краям асфальта. Поднимаясь волнами чуть выше подошвы сапог. Её мама подошла к ней, наклонилась и взяла девочку за руку. Девочка вздрогнула и краем глаза посмотрела на свою руку.

“Мама”

Продолжая так же смотреть на рябь. Платьице в цветочек покачивалось вместе с ней.

Мама потянула её и повела в сторону песочницы, ближе к другим детям.

– Вот, смотри, все играют и ты поиграй, – сказала мама умоляющим тоном, – Подружись с кем-то. А то что ты все в луже стоишь, как будто бросили тебя. Я смотреть не могу на тебя. Вот, и дети бегают друг за другом. Может хоть на качелях покатаешься, – рука дернулась в другую сторону, и они пошли в сторону качелей, – но тут мама резко остановилась, – Ну, чего ты хочешь? Качели? Песочница? – наклоняясь над девочкой, – Леся?

Девочка смотрела на палочку у себя в руке, немного качая ей, как будто она все еще стоит на небе и разгоняет облака. Мама опять потянула её.

– Ты меня не слышишь? Не хочешь играть, домой тогда пошли. Идем домой, – обращаясь уже к отцу дочки, таким же скрипучим, тихим, не меняющимся тоном, – Не хочет она играть, пойдем домой.

– Моя девочка не хочет играть? Пойдем дома поиграем, – взяв на руки Лесю папа зашагал.

Они пошли протоптанной тропинкой между домами.

Не замечая усердий дворников, ранняя осень в своей красе разбрасывала листья. Блики солнца бегали по двору. В воздухе пахло пылью, хотя всю ночь капал дождь.

За все лето разогретая земля старалась напиться. Оставляя напоследок влажные листья под деревьями.

На детской площадке осталось пару мамочек и четверо детей разных возрастов, те кто постарше играл в догонялки, как заведенные, неустанно бегая друг за другом. А мальчик и девочка лет двух-трех сидели в песочнице. Копались лопатками, сгребая себе на штаны желтый песок. Их мамы собрались на одной скамье и бурно что-то обсуждали.

Леся через папино плечо смотрела на детей, детскую площадку, деревья.

– Что ты к ней пристаешь, она маленькая еще, не понимает, что ты от неё хочешь; свежим воздухом дышали, хорошо сидели, – сказал папа, смотря на свою девочку, а она заулыбалась и отвернулась.

– Юр, что теперь с ней не разговаривать, если она не понимает? Я её тоже не понимаю.

– Ей два года, через годок и начнет понимать, – и только обратив внимание на ноги девочки добавил, – Жара такая, а ты ей сапоги одела.

– Боялась, что ноги промочит, – и по привычке, остаток слов она сказала еле слышно, – Да, тут уже все высохло, но как знала, что в лужу будет лезть.

Папа стянул с неё одной рукой сапоги, освободив вспотевшие ноги. Она перебрала пальчиками и сжала их.

Небо и деревья скрылись под козырьком подъезда и стало темнее, звуки бегущих детей тоже зашли в подъезд и растворились в полутьме. Ступени, обрамленные зеленой каймой, поднимались, четко поворачивались, устремляясь все выше.

Коричневые двери.

После щелчка выключателя, коридор квартиры освежился. Цветы на обоях при таком освещении казались еще бледнее. Семья зашла в квартиру. Папа поставил Лесю на пол, и она побежала в свою комнату.

Мама ей что-то сказала или позвала, но она не обратила внимание и села играть в игрушки, что дожидались ее на полу. Наверное, через мгновение, как только девочка присела на пол, вошла мама и потянула ее куда-то. Она бурчала, что дочка никогда ее не слышит, а затащив в ванну, подхватила Лесю подмышку и принялась мыть ее руки. Тянув и растирая ладони дочки душистым мылом. Вода была холодная и девочка вжалась, саму в себя.

“Ай-Ай-Ай”

Жесткое полотенце немного согрело руки, Леся посмотрела на маму, дожидаясь, что будет дальше. Но мама, ничего не сказав, пошла на кухню.

Постояв по середине коридора Леся убеждалась, что мама больше ничего не говорит ей. Мама загремела посудой, и девочка спокойно пошла в другую сторону квартиры. Проходя темный коридор, двигаясь вправо к открытым, стеклянным дверям гостиной.

Папа уже сидел на своем любимом месте, на диване, справа, ближе к окну. Наперевес, перебирая стопки газет вперемешку с книгами, лежащими на тумбочке сбоку. Там же рядом стоял торшер, припечатываясь и придерживая оранжевые занавески, мама их каждый день открывала и бурчала, что из-за тумбочки одни неудобства.

Девочка стояла в дверях, наблюдала за папой, выбрав все же первую и свежую газету, он уселся поудобнее. Жестко зашелестели страницы, глухо и так явно, Леся, не дожидаясь полного разворота станицы, заторопилаль в свою комнату. Звук погнался за ней. Она от него.

Девочка терла уши, но звук застрял в ушах и не хотел оттуда выходить. Закрыла их, надавливая, и понемногу противно-щекотавший звук начал растворятся.

Одни выходные были похожи на другие, различие в чтение, еде, что готовила мама. И несмотря на напряженность, они обязательно вместе гуляли. Не всегда далеко, к реке, в разные стороны природы, на детскую площадку. А придя домой, все растворялись в квартире.

Выходные заканчивались.

Папа непременно глубоко вдыхал и выдыхал, а мама, как и всю рабочую неделю ходила туда-сюда по комнатам что-то прибирая. Сумбур ходил вместе с ней, она поправляла все, что до этого не поправила, бурчала, что все заняты не теми вещами. Леся не так играет, да и вообще может упасть с дивана.

– Зачем ее туда посадил? – придя из кухни спросила она. Папа с дочкой сидели рядышком. Леся играла в кубики, а папа читал книгу. На маму никто не обратил внимания, и она ушла. Через минут десять она пришла вновь, взяла дочку на руки и унесла на кухню.

– Вот, на, на буквы посмотри лучше, – усаживая в детское кресло сказала ей мама, на столике уже лежал букварь, – тут и безопаснее, а то как упадешь с дивана и шею себе сломаешь.

Ее креслице стояло на полу рядом с холодильником. С него Леся видела деревянный низ стола и край кувшина с водой, стоявший на нем. Под столом все так же висели пучки сухих трав, какие-то белые мешки, которые не раз она порывалась потрогать. Иногда ей удавалось урвать момент, когда мама убиралась в другой комнате и она аккуратно пробиралась на кухню. Понюхать, изучить мешочки в которых хрустела трава. Пучки же трав как всегда немного осыпались на пол. Серо-желтые пупушки висящие верх ногами пахли еле уловимой из-за пыли сладостью, и щекотав нос, падали. Леся посмотрела себе под ноги, и присев, по одной штучке собрала пушистые горошинки в ладонь. И понесла свою добычу к себе в комнату.

Леся немного вздрогнула от воспоминаний. Мама нашла эти пупушки в коробочке и очень долго ей что-то объясняла, не давая уйти, держа за плечи.

Она осмотрела кухню, пытаясь догадаться, что готовит мама. Разноцветные буквы были похожи на те, что были и на кубиках. Было жарко от плиты, а красные завязки фартука помяли халат. Мама начала монотонно что-то резать.