Поэты и вожди. От Блока до Шолохова

Все произошло стремительно и быстро. С места в карьер Бунин предложил девушке совершить с ним путешествие на Север, в Финляндию. Его слова прозвучали как приглашение к свадебному путешествию.

Муромцевы жили в 1906 году в особняке между Столовым и Скатертным переулками. До революции 1917 года на его месте поднялся большой доходный дом, по моим наблюдениям, возможно, вобравший в себя стены бывшего особняка Муромцева, как случалось при перестройках: одно из арочных окон дома похоже на то, какие встречаются в старинных особняках.

Сюда, в Столовый переулок, зачастил Бунин, где его встретили без особого радушия, узнав о намерении жениться, не только из-за разницы в возрасте жениха и невесты, Бунин состоял в церковном браке, расторгнуть который в России было практически невозможно, хотя брак оставался на бумаге.

Весной 1907 года Бунин и Муромцева отправились в дорогу, но не на Север, а на Ближний Восток, в далекое долгое и рискованное путешествие, ставшее свадебным, хотя молодые и не повенчались. И в дни сватовства Бунин жил в номерах Гунст в Хрущевском переулке. Явившаяся сюда невеста увидела комнату Бунина и описала ее впоследствии. Номер занимал письменный стол, где лежал вышедший тогда третий том сочинений писателя. В номере, с окном во двор, была обычная обстановка тех лет: диван, за перегородкой – кровать. Запомнила Вера Муромцева, что на двери значился № 12.

Бунин вел в те дни образ жизни преуспевавшего писателя. Каждый день посещал не только чаепития у брата Юлия в Староконюшенном. Успевал побывать в Литературно-художественном кружке на Большой Дмитровке, на заседании Общества любителей российской словесности в Московском университете. Там выступал с докладами. Он посещал часто Художественный театр. Поздно вечером, после представлений в театрах и концертов, Бунин заезжал в рестораны гостиниц «Большой Московской» или «Лоскутной». В роскошной гостинице «Лоскутной» подавали всю ночь.

Эти гостиницы часто упоминаются в рассказах о жизни русских писателей в Москве. Те, кто не имел своего дома, нередко останавливались именно здесь. Во-первых, потому что это были лучшие гостиницы, во-вторых, они находились в центре города, там, где теперь высится громада гостиницы «Москва». «Лоскутная» фасадом выходила туда, где была при советской власти широкая площадь перед Манежем, прежде застроенная множеством строений существовавших тут улиц и переулков. «Лоскутную» снесли в середине тридцатых годов, перед тем как выстроить «Москву». На ее месте – торговый комплекс «Охотный ряд».

А «Большая Московская» гостиница, переименованная в «Гранд-отель», простояла еще несколько десятилетий, снесли ее сравнительно недавно, когда возводили вторую очередь гостиницы «Москва», сданную городу в 1977 году. Ее сломали в начале ХХI века вместе с первой очередью гостиницы, чтобы построить новую «Москву», ту, что выросла в 2008 году.

Эта огромная гостиница располагается на месте «Лоскутной», «Большой Московской» и «Континенталя», еще одной классной гостиницы. А также на месте знаменитого трактира, куда устремился юный Иван Бунин в день первого приезда в «белокаменную» в 1889 году…

К моменту знакомства с Верой Муромцевой Иван Бунин стал завсегдатаем лучших московских ресторанов, где его хорошо знали. В «Праге» ему жарили блины по вкусу.

После женитьбы Бунин, если и не осел окончательно в Москве, то стал бывать в ней еще чаще и дольше. Жил обычно в Столовом переулке в особняке Муромцевых. Останавливался, впрочем, и в «Лоскутной».

В 1914 году Бунины поселились на Плющихе, в Долгом переулке, в доме № 14 (квартира № 12), выстроенном молодым архитектором, будущим академиком и главным архитектором Москвы Сергеем Чернышевым, ставшим соседом писателя.

Московский литератор Александр Вениаминович Храбровицкий, с которым я дружил, сфотографировал этот дом и в числе других снимков, как он мне сообщил, послал фотографию Вере Муромцевой в Париж, в 1959 году. Дом этот сохранился, стоит в нескольких десятках метров от того места, где жил учитель гимназии, у которого квартировал гимназист Миша Шолохов. Бывший литературный секретарь Шолохова писатель Шахмагонов на мой вопрос: кого из русских писателей любил читать Михаил Шолохов в пору их совместной работы, первым назвал имя Бунина. Шолохов высоко ценил стихи Бунина, помнил их и читал, не заглядывая в текст.

В Москве, из поданной ему за обедом телеграммы, Бунин узнал, что его избрали в академики. В ту незабываемую минуту за столом, в частности, сидела Вера Пащенко, его первая любовь и бывшая жена, тайком сбежавшая от страстно влюбленного в нее поэта… Вера Пащенко – один из прототипов образа Лики в «Жизни Арсеньева». Бунин стал академиком в 39 лет, когда создавал «Деревню», когда его талант был общепризнан. Даже недруги по поводу избрания Бунина в академики могли сожалеть лишь о его возрасте. Трижды поэт и прозаик Бунин удостаивался чести быть лауреатом Пушкинской премии, присуждаемой Петербургской академией наук.

Москва отметила четверть века работы Бунина в русской литературе, чествуя его в Актовом зале Московского университета на заседании «Общества любителей российской словесности», где Бунин не раз выступал.

Живя в Москве, Бунин не раз ходил в Кремль, ездил в Новодевичий монастырь, на Воробьевы горы, осматривал многие достопримечательности города. После таких посещений Кремля написал стихотворение «Шестикрылый», посвятив его одному из древних образов, хранящихся в соборах.

Осенью 1917 года после Февральской революции Бунин с женой снова оказался в Москве, поселившись у родителей жены. В это время Муромцевы жили в новом доходном доме на Поварской. Она, как другие улицы центра, заполнилась подобными многоквартирными зданиями со всеми мыслимыми в начале XX века удобствами: светом, газом, горячей водой, телефоном… Перед приездом сюда писатель понял, что «власть правительства сейчас в глазах мужика не имеет никакого значения, а каждое слово Ленина подхватывается и проводится в жизнь».

Наступил Октябрь. Поварская улица оказалась в районе уличных боев, простреливалась артиллерией. Снаряды проносились мимо окон квартиры, где жила семья писателя.

Снова в Москве шел бой, как в 1905 году. Революция в октябре 1917 победила. Она тревожила и внушала страх за будущее России и свою жизнь. Эту революцию Бунин не принял. Власть в империи захватили большевики и социалисты-революционеры, самые радикальные партии. Эсеры годами убивали губернаторов, министров, генералов. Большевики индивидуальному террору противопоставили массовый террор, не страшились грядущей гражданской войны, готовы были к арестам и казням «классовых врагов», к числу которых относили родственников Веры. Ее отца хоронила вся Москва в 1910 году, как хоронила в 1905 году Николая Баумана. Сергей Андреевич Муромцев избирался председателем I Государственной думы, разогнанной царем. В глазах народа слыл демократом. Он умер, будучи одним из лидеров влиятельной партии кадетов, конституционных демократов. Против кадетов большевики яростно выступали; захватив власть, Ленин объявил кадетов врагами народа.

В квартире Муромцевых, по воспоминаниям жены Горького – Екатерины Павловны Пешковой, шли «жаркие разговоры о судьбах России. Иван Алексеевич говорил, что жаль уезжать, но он чувствовал себя совершенно беспомощным и не в состоянии работать».

Проводы Буниных состоялись 21 мая 1918 года. На их квартире в тот день собрались близкие люди. Пришел брат Юлий Бунин, писатель Телешов, литературовед Коган, Екатерина Павловна Пешкова… Она и Юлий Бунин отправились на Савеловский вокзал, где отъезжавшим выхлопотали места в санитарном вагоне. Отсюда кружным путем добрались Бунины до Киева, потом переехали в Одессу, откуда морем – с тяжелым сердцем эмигрировали.

В письме московскому литературоведу Бабореко, издавшему книгу биографических материалов о писателе, Вера Муромцева сообщила: «А из Москвы мы выехали 21 мая 1918 года. Жили мы в квартире моих родителей на Поварской, в доме Баскакова, номер 26, в нижнем этаже. От входа налево».

Это нынешний дом № 26 на том же месте. Войдя в его подъезд, по ступенькам вестибюля попадаешь под дверь квартиры № 2. Из нее вышел Бунин, чтобы больше никогда не вернуться ни в Москву, ни в «Среднюю Россию», которую помнил и ни на минуту не забывал, тоскуя по ней и по Москве.

Иван Бунин раньше многих увидел грядущий Апокалипсис. Первый выдающийся русский писатель, который покинул Россию Ленина и Троцкого. Это случилось до начала Гражданской войны, «военного коммунизма», грабежей, экспроприаций, выселений буржуазии из центра, голода, холода, эпидемий, обрушившихся на Москву и Россию вскоре после его отъезда. Бунин никогда не сожалел о вынужденной эмиграции, он жил во Франции, Париже, вопреки тому, что о нем сочиняли в СССР, не потерял творческий потенциал, много писал, став лауреатом Нобелевской премии. «Окаянными днями» назвал Бунин время, наступившее после Октября 1917 года. Словом боролся с советской властью. Она ему платила взаимностью. Даже в Московском университете на филологическом факультете имя Бунина на лекциях замалчивалось. Он пережил Сталина, умер в Париже в конце 1953 года. Но не дожил то того времени, когда его стихи и прозу снова стали издавать в России. Собрание сочинений вышло в Москве в 1956 году.

По словам московских писателей, подписавших поздравительный адрес «Среды», И.А. Бунин – «художник, никогда не изменивший правде жизни, поэт, проникший в тайны родной природы». А это дано немногим.

«Черный человек» (Сергей Есенин)

Уход из жизни Сергея Есенина потряс современников, причем этот, как его считали, «крестьянский» поэт с наибольшей силой оплакивался в городах, самых больших пролетарских столицах, особенно в Москве, где он постоянно жил.

…По всему Тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку…

Прощались с ним на Никитском бульваре, где над входом в Дом печати (нынешний Дом журналистов) висел плакат: «Тело великого русского национального поэта Сергея Есенина покоится здесь».

Отсюда понесли его по Тверскому бульвару (где он сотни раз бывал), мимо «дома Герцена», клуба московских писателей того времени. Процессия, растянувшаяся далеко-далеко, направилась к Пушкину, стоящему тогда на вершине Тверского бульвара, и трижды обнесла гроб вокруг монумента. Отсюда двинулись на Ваганьково.

Так Москва прощалась только с великими – Гоголем, Чеховым… То, что Есенин, несмотря на все эскапады, застольные скандалы, приводы в милицию, несмотря на славу певца «Москвы кабацкой», репутацию хулигана, которую он сам усердно творил, именно поэт выдающийся, понимали не только те, кто шел за гробом.

Это понималось и теми, кто не принадлежал к есенинскому кругу, – непререкаемыми авторитетами литературы, представителями старшего поколения писателей.

Из далекой Италии Максим Горький писал: «Мы потеряли великого русского поэта…»

Алексей Толстой выразился еще более категорично: «Погиб величайший поэт».

Глава пролетарских писателей Александр Серафимович, тот самый, что как внутренний рецензент издательства препятствовал выходу есенинского сборника стихов за их религиозную окраску, после рокового события писал о Есенине: «…единственный в наше время поэт. Такой чудовищной способности изображения тончайших переживаний, самых нежнейших, самых интимнейших – нет ни у кого из современников…»

Все это утверждалось сразу после декабря 1925 года.

Так почему же мое поколение никогда не слышало в школе имени поэта с такими эпитетами, вообще не «проходило» Есенина, не учило наизусть его строки, как других классиков?

Только теперь, когда читаешь извлеченные из недр хранилищ особого назначения пожелтевшие сборники воспоминаний 1926 года, становится понятным, почему тот, кого сочли великим сразу после кончины, вдруг выпал из памяти нескольких поколений, был вышиблен из строя классиков, куда только спустя полвека его возвратили. Но сколько было оговорок, упреков: где-то что-то не постиг, где-то не устоял, не смог преодолеть воздействия мелкобуржуазных «групп и группочек», которые под дымовой завесой своих «революционных» манифестов, деклараций и лозунгов о новом искусстве пытались протащить в молодое советское искусство чуждые ему буржуазно-эстетические теории и оказать свое влияние на творчество художников, вставших на сторону революционного народа. То есть на Сергея Есенина, вокруг которого клубится литературоведческая дымовая завеса, опущенная перед выходом в свет его собрания сочинений…

Зачем весь этот дым, когда речь идет о великом поэте? Разве нуждается он в адвокатах? Разве к нему зарастает народная тропа в Ваганькове?

И вот что узнаешь, листая пожелтевшие страницы. Слова Максима Горького о «великом поэте» знали только его корреспонденты. Написанное Александром Серафимовичем осталось в архиве. За словами Алексея Толстого не последовало действия…

А между тем в начале 1926 года появились официальные – значимые и весомые знаки внимания по адресу великого поэта.

Вечер памяти состоялся в зале Московского Художественного театра, где собралась «вся Москва». Председательствовал на нем Александр Воронский, редактор «Красной нови», лучшего толстого журнала Советской республики, основанного при содействии В.И. Ленина. Телеграмму об этом вечере распространило по всей стране ТАСС. Ее напечатали республиканские и областные газеты.

Открывая вечер, председательствующий предложил огласить поступившее письмо «Памяти Сергея Есенина». В наступившей тишине зал внимал каждому слову этого прочувствованного письма, исходившего от члена Политбюро ЦК партии, одного из руководителей страны.

«Мы потеряли Есенина – такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли: он ушел сам, кровью попрощавшись… Под полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, – прикрывался, но не прикрылся…»

На официальном траурном торжестве, устроенном Всероссийским союзом писателей, член руководящего ядра партии возлагал ответственность за трагедию на суровое время, на всех современников и на самого себя, в частности. Еще раз повторив, что Есенин – лиричнейший поэт, интимнейший лирик, он устанавливал такое противоречие: «Эпоха же наша – не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и своей эпохи Есенин».

Касаясь крестьянского происхождения поэта, его корней, связывавших с деревней, автор письма отмечал, что «крестьянская подоплека» у поэта – крепкая. «Но в этой крепости кроется подлинная причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом – корень не принялся. Город не укрепил, а расшатал и изранил его».

Еще, значит, устанавливалась одна причина трагедии. Не только эпоха, но и город, большой город повлиял на роковой исход.

Процитировав все известные строчки, которые позднее многократно будут повторять толкователи творчества поэта, – о его лояльности советской власти, о связи с партией:

Мать моя – родина, я – большевик.
…Теперь в советской стороне
Я самый яростный попутчик.