Крепость души моей

Крепость души моей
Генри Лайон Олди

Андрей Валентинов

«Был человек в земле Уц, имя его Иов…» – гласит Ветхий Завет. Здесь земля Уц, на соседней улице. Вот человек Иов – Артур Чисоев без видимой причины лишен семьи, имущества, здоровья. Он же Иаков, готовый бороться всю ночь с тем, чье имя запретно.

«Сделайте ковчег из дерева ситтим: длина ему два локтя с половиною…» – гласит Ветхий Завет. Сказано-сделано: в старом гараже, мастерской пьяницы-художника. И падут тучи саранчи, хлынет огненный дождь, а трехглазый исполин выйдет на прогулку в городском парке.

«И пришли те два Ангела в Содом вечером…» – гласит Ветхий Завет. Воистину пришли – утром, на заседание горсовета, с огнем и мечом. Пришли и огласили приговор. Не верите, слуги народа? Рухнул дом, одна пыль столбом. Поверили, устрашились. Скоро взойдет последняя заря над обреченным Содомом. Где путь к спасению?

Новую книгу Г. Л. Олди и А. Валентинова «Крепость души моей» составили три повести – три истории, где сталкиваются две реальности: нынешняя и ветхозаветная. Мистика? Нет, конфликт двух систем ценностей, двух взглядов на человеческую жизнь.

Буктрейлер к этой книге (http://youtu.be/uxJ7gJQW9tI)

Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов

Крепость души моей

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Право первородства

Иов:

– Не буду я молчать, не буду покоряться,
Невинен я, и пусть меня накажет Бог.
О, если б с Ним я только мог,
Как равный с равным, состязаться!

    Дмитрий Мережковский

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя – замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

    Марина Цветаева

1. Артур Чисоев

День первый

14:27

…почему я ненавижу коньяк?…

– Зачем вы сдали кровь?

Чисоев не ответил. Он стоял спиной к главврачу, намертво впечатав в пол обе ступни в дорогих, сшитых под заказ туфлях. Врос в затертый линолеум, сделавшись частью скудного интерьера больницы – массивным, старомодным шкафом, который для смеху облачили в белый халат. Взгляд двух замочных скважин уперся в матовое стекло дверей, отсекавших путь в отделение нейрохирургии.

– Артур Рустамович…

Шевельнувшись, шкаф превратился в человека. Медленно, всем телом, развернулся, словно вместо шеи у него был бетонный надолб. Главврач едва не попятился. Лицо у Артура Чисоева было серым, как застиранная до дыр простыня.

– Что?

– Зачем вы сдали кровь?

– Что?

Артур моргнул. Раз, другой. Густые, сросшиеся на переносице брови собрались грозовой тучей. На лбу обозначились злые, резкие складки. Дрогнули губы:

– Сказали: нужно. Я и сдал.

Он внезапно пошатнулся. Ухватился за стену, чтобы не упасть.

– Вы с ума сошли, Артур Рустамович! Ну, прямо как дитя малое…

Стараясь говорить успокаивающим, мягким тоном, главврач шагнул ближе. Подхватил Чисоева под локоть, аккуратно, но решительно отлепил крупного мужчину от стены. Увлек за собой, придерживая на ходу – ноги Артура слушались плохо.

– Мне что, учить вас надо? Дали бы денег…

– Сказали, нужна кровь…

Артур еле ворочал языком.

– Да я вас умоляю! Есть у нас кровь, есть!

– Сказали, надо…

– Мало ли что вам сказали? Уж для вашей супруги точно нашлась бы. И группа, и резус, можете быть уверены. А если, извините, вам так приспичило… Ну, вышли бы на улицу, достали сто баксов, кликнули добровольцев. Тут бы очередь выстроилась! Теперь отпаивай вас… Детский сад, штаны на лямках!

На воспитанника детского сада Артур Чисоев походил мало. Но сейчас ему было стыдно, как ребенку. Артур привык держать удар. Валить, ломать, класть на лопатки – привык. В любом смысле. И вот – пожилой, хрупкий главврач тащит его на своем горбу. В глазах темнеет, колени ватные, подгибаются, как после «мельницы», когда тебя с размаху воткнули башкой в ковер… Действительно, какого хрена он поперся сдавать кровь?! Узкий бокс в отделении переливания походил на гроб. Старый, выщербленный кафель. Тусклый блеск инструментов. Жесткая кушетка застелена сине-зеленой клеенкой. Мертвенный свет люминесцентных ламп под потолком, казалось, источал резкий запах хлорки. «Вы знаете, какая у вас группа? Резус? Садитесь сюда. Поработайте кулаком…» Врачиха – пересушенная вобла. Амбал-медбрат. Второй тяж, привычно оценил Чисоев. На морде – трехдневная щетина, взгляд оловянный. И повадка знакомая. Бывший вольник? С таким пришлось бы повозиться, хоть на ковре, хоть где…

Выходя из кабинета, он чувствовал себя нормально. Легкая слабость. Чуть кружилась голова. И вдруг накрыло, словно заморыша-студента. От духоты, насквозь пропитанной миазмами страдающих тел. От вездесущей хлорки. От запахов пищеблока: кислый борщ, паровые тефтели. Тефтели, вспомнил Артур. Дурацкое слово; детская обида. Его едва не вывернуло наизнанку. Вспомнился знакомый с юных лет запах спортивной раздевалки: настоящий, мужской. Прав главврач, кругом прав: какого хрена?! Дал бы денег…

«Вика, – вспомнил он. – Там, за дверями, Вика. Мне сказали: нужна кровь.»

Больной, шепнули ему из темноты.

«Я – здоровый.»

Больной. На всю голову.

«Мне сказали. Я пошел и сдал. Все.»

Ну и кретин.

«Я не думал. Я делал.»