Проект «Сфинкс»

Проект «Сфинкс»
Андрей Ивасенко

Осень 1946 года. Фашистская Германия давно подписала капитуляцию, Адольф Гитлер мертв, а по всему миру идет охота за последними нацистами. В далеком антарктическом бункере ученые Третьего рейха готовят новое «оружие возмездия». Сыворотка, созданная ими на основе ДНК инопланетного существа, найденного во льдах, способна изменить не только ход истории, но и самих людей. Однако генетический эксперимент выходит из-под контроля. И нечто кошмарное вырывается на свободу, грозя уничтожить человечество как вид. Схватка заканчивается не в пользу людей, но некоторым из них все-таки удается выжить и покинуть базу «Черное Солнце», «закупорив» взрывами все входы-выходы из подземелья, наполненного жуткими мутантами.

Проходят годы, а мир по-прежнему не догадывается, что был на грани полного биологического коллапса. В наши дни внук одного из уцелевших немецких ученых попадает в экспедицию, созданную для окончательной «зачистки» секретной базы, и вместе с остальными ее участниками бросает вызов затаившемуся Злу. Удастся ли им предотвратить катастрофу? Столкновение неизбежно…

Андрей Ивасенко

Проект «Сфинкс»

© Ивасенко А., 2013

© ИК «Крылов», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

1. Пробуждение зверя

Октябрь 1946 года. Антарктида.

Секретная подземная база «Черное Солнце».

Бункер промерз насквозь. Скорее, это был даже не бункер, а огромная холодильная камера – двадцать метров в длину, восемнадцать в ширину, пять в высоту; со всех сторон покрытая панцирем двенадцатимиллиметровой листовой брони поверх каменных стен, пола и потолка; ни одного окна, лишь проем тоннеля, ведущий к мощной стальной двери.

Система охлаждения нагнетала ледяное дыхание в помещение, покрывая его мерцающими кристаллами инея. Ее монотонный гул глушил подобно колокольному звону и отдавался эхом в съеденном темнотой тоннеле.

«Какая глупость! – думал Ганс Вайгель, поеживаясь и поглядывая по сторонам. – Что я здесь делаю, черт меня подери…»

Изо рта солдата шел пар. Он чувствовал себя так, словно на него надели смирительную рубашку и уложили в ванну, наполненную талой водой вперемешку со льдом. Холод, острым ножом, медленно проникал через одежду, пробирая до костей, вонзаясь иглами все глубже и глубже в каждую клетку онемевшего мозга. Постепенно сознание заволакивала пелена, и оно начинало отказываться воспринимать окружающую реальность.

Мысли шли отрывками.

Время то сжималось, то тянулось, как резина.

У Вайгеля возникало ощущение, как будто он попал в странный, чужой сон. Знакомый его подсознанию мир словно перенесло в совершенно иную реальность – неизведанный темный дом с множеством закрытых дверей и сторонних звуков.

Солдат не стоял на месте, а постоянно передвигался возле невысокой железнодорожной платформы с открытыми бортами. При каждом шаге сапоги издавали противный скрип, подошвы прилипали к полу. Разминая пальцы рук через трехпалые дубленые рукавицы, периодически похлопывая себя по груди и плечам, Вайгель пытался немного разогнать кровь и согреться. Но спустя некоторое время сознание опять-таки утрачивало ясность в мягкой волне полудремы – мысли словно тонули, растворялись. Бодрая поступь вновь превращалась в вялое шарканье ног.

Вайгель старался не смотреть на то, что находилось внутри большой кубической емкости, стоящей на платформе. Покрытый изморозью, почти доверху заполненный льдом, саркофаг поблескивал гранями толстых бронированных стекол, точно гигантский бриллиант. Но вопросы, время от времени, сами по себе будоражили разум Ганса.

Что, черт возьми, взбрело ему в голову и пригнало сюда?

Что он, в самом деле, здесь делает?

Что заставило его приблизиться к этому странному месту, в котором волей-неволей ощущался необъяснимый страх, от которого замирало и холодело сердце?

Вайгель вспомнил, как Гюнтер Зуфферт смаковал невероятную историю об ожившем монстре. Глядя на него, честно говоря, можно было решить, что человек страдает расстройством психики, находясь за последней чертой алкоголизма. Да и кто бы поверил в ТАКОЕ?

В казарме люди делились разными былями и небылицами – годилось все что угодно, лишь бы скоротать свободное время и забыть о тяготах жизни в этом отдаленном от цивилизации месте, успевшем всем порядком надоесть из-за своего унылого однообразия. Каждый из них лишь изредка мог увидеть клочок полярного неба и бескрайнюю снежную пустыню – на поверхность разрешали выходить раз в месяц, да и то ненадолго. А Гюнтер Зуфферт всегда был кладезем всяких веселых и пикантных историй, развеивал скуку. Но в тот день его рассказ никого не позабавил, а скорее озадачил большинство присутствующих. Говорящее чудовище? От такого могла бы удивиться даже рыба. В нелепую страшилку никто не поверил. Над Зуффертом посмеялись и, дружески похлопав по плечу, разошлись, оставив того в полном смятении. Он кричал им вслед: «Вы все очень скоро об этом пожалеете! Слышите?!» Но на его слова уже никто не обращал внимания – кроме Ганса, решившего поставить выдумщика на место.

«За кого он нас принимает? Неужели этот распустивший нюни идиот действительно возомнил, что перед ним находятся не солдаты из отборной части СС, а трусливые мальчишки, готовые от любого шороха наложить в штаны?» – подумал тогда Ганс. И рассмеялся прямо ему в лицо, будто кошмары Гюнтера были самой смешной вещью, которую он когда-либо слышал.

Гюнтер вскочил – лицо вспыхнуло от негодования, глаза буравили ухмыляющегося Вайгеля. Короткая словесная перепалка закончилась тем, что Зуфферт предложил насмешнику пари: сходить самому полюбоваться на жуткую тварь и побыть рядом с ней хоть пару часов наедине. Выставив на кон бутылку ямайского рома, он потребовал у своего оппонента губную гармонику, с которой последний не расставался на протяжении пяти лет. Гармоника, подаренная Гансу отцом перед началом русской компании, была для него своеобразным талисманом. Об этом знали все, кто служил в роте охраны. А Гюнтер, разумеется, полагал, что Ганс непременно пойдет на попятную, не желая лишиться родительского подарка в случае неудачи. И, по мнению Вайгеля, тут же раскусившего хитрый замысел Гюнтера, пытался выиграть спор на его привязанности к этой, казалось бы, обыкновенной среди солдат вещице.

Однако Ганс проявил твердость характера, изобразив на лице нарочитое безразличие. Он не отступился от своих слов и решил отстоять собственное мнение, не желая выглядеть в глазах товарищей пустословом, а тем более жалким трусом. С неподдельным азартом он согласился на все условия – ударили по рукам, скрепив соглашение…

Изначально, там, в казарме, глупый спор показался Гансу сущим пустяком, но все же, прежде чем заступить в караул на этот пост, ему довелось провести долгую и беспокойную ночь. А теперь, очутившись в адской морозилке, солдат понимал: поступок был слишком опрометчив. Пыл азарта от, казалось бы, легкого пари почти сразу покинул его, едва он переступил порог бункера. Волна тревоги, возникшая где-то в подсознании, тут же смыла спокойствие и всякое желание здесь находиться. Вайгеля переполняло непонятное ощущение, расходившееся по телу, как круги по воде, становясь нестерпимым. Что-то должно было случиться – в этом он не сомневался. И это «что-то» должно произойти именно сегодня, с ним, именно сейчас.

«Чертов Гюнтер! Во что он меня втянул?! Бутылка рома – неплохо, да. А если кто шепнет о нашем пари Штольцу? Доносчиков везде хватает. Что тогда? Хотя, вероятнее всего, вся рота уже успела сделать на нас с Зуффертом ставки и теперь им не выгодно развязывать языки», – в который раз раздраженно думал Ганс, пытаясь успокоиться. Однако невольное сравнение своего положения с положением подопытной крысы, посаженной в крутящийся барабан с лотерейными билетами, крепко засело в его мозгах. Оно не отпускало, не покидало ни на минуту, накатывая, как приступы тошноты.

Комендант базы обладал суровым характером и наказывал за малейшие нарушения дисциплины. Без его личного присутствия никто не имел права заходить внутрь бункера. Вайгель прекрасно это знал. И понимал: затеянная авантюра, в лучшем случае, могла обернуться длительным заключением в карцер, в котором частыми гостями были вездесущие крысы. Одна мысль об этих мерзких, копошащихся и повизгивающих тварях вызывала у Ганса отвращение.

Солдат остановился, поежился, приподнял меховой воротник куртки и посмотрел на саркофаг.

Сквозь бронестекла, покрытые наледью, едва просматривались неясные, расплывчатые очертания, в которых с трудом угадывалось какое-то растекшееся зеленое существо, схожее с кляксой.

– Ты давно уже сдохло, мать твою, – зло процедил сквозь зубы Вайгель, делая ударение на каждом слове. «А твой дружок Гюнтер не получит мою гармонику, пусть даже не надеется», – мысленно завершил фразу солдат, и по его лицу расползлась злорадная ухмылка.

Ганс попытался направить течение мыслей на что-нибудь более приятное, взять себя в руки. Рассудок и здравый смысл подсказывали ему, что никаких говорящих монстров не должно существовать, но леденящая уверенность приближающейся опасности почему-то не оставляла, перерастая из смутного беспокойства в бесформенный страх.

Вайгель достал из кармана часы «Минерва», открыл на «луковице» крышку и посмотрел на циферблат: до окончания оговоренного при заключении пари времени оставалось пятнадцать минут.

«Скоро очередная смена караула, осталось чуть больше часа. Нужно вовремя успеть покинуть бункер, чтобы этого не заметил офицер. Потом – теплая казарма и бутылка душистого рома. Зуфферт проиграл. Определенно проиграл», – подогрел себя радужной мыслью Ганс, но облегчения не почувствовал. Тряхнул головой, спрятал часы в карман и принял решение: «Зачем откладывать то, что давно ищет выход и становится вопросом самоуважения? Стоит ли бояться этого замороженного дерьма? Надо сделать всего лишь один шаг – раз и навсегда разрушить притаившуюся в подсознании боязнь!»

Он решительно подошел к саркофагу, протер рукавицей обледенелую поверхность стекла. Прильнул к нему лицом и тут же резко отшатнулся. Изо рта Ганса вырвался низкий захлебывающий звук. Шершавый язык страха облизал его внутренности.

На него смотрели два выпуклых желтых глаза с продолговатыми черными зрачками и зияющая бездна хищного оскала – пасть, покрытая рядами острых клыков, готовая разорвать и поглотить любого, кто окажется на пути.

– Что за… – голос солдата заметно дрогнул, лицо сковала маска отвращения и ужаса, будто оживший мертвец схватил его за голову обеими руками. – Ну и уродина…

Отблески разума в глазах существа имели мало общего с его явно звериной природой. Ганс мог поклясться на чем угодно – в этих глазах что-то жило, что-то таилось.

Сердце Ганса несколько раз скакнуло, как необъезженный жеребец, едва не вырвавшись из грудной клетки. Спина и руки покрылись гусиными пупырышками, а кожа на затылке натянулась, как на барабане.

Чертыхнувшись, Ганс резко отвернулся. И тут сердце так сильно сжалось, что он даже испугался – как бы не умереть. Закрыв глаза и тяжело дыша, он немного постоял, пытаясь изгнать из себя накативший страх.

Солдат тряхнул головой. Открыв глаза, он с удивлением осознал: панический страх немного отступил. И почувствовал неожиданный прилив сил и странную безмятежность. Как будто мантия ледяного спокойствия окутала его.

Ганс обернулся и протянул непослушную руку к саркофагу – к страшным выпученным глазам, к страшным клыкам. Коснулся ледяной поверхности стекла, почувствовав костяшками пальцев исходящий от него холод даже через кожу и мех рукавицы. И стукнул.

Сначала один раз.

Осторожно. Негромко.

Затем постучал сильнее, будто отбивал какой-то условный сигнал.

Мгновение – и глаза существа ожили: узкие зрачки неожиданно начали расширяться, словно попав в темноту, и в их зеркально-черной бездне вспыхнул огонь лютой ненависти.