Оценить:
 Рейтинг: 0

Потерял слепой дуду

Год написания книги
2024
Теги
1 2 3 4 >>
На страницу:
1 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Потерял слепой дуду
Александр Григоренко

МИФ ПрозаЧитаем Россию
В большой крестьянской семье рождается глухонемой мальчик, сирота при живых родителях. Окруженный любовью и заботой родни, он растет в уверенности, что весь мир за него и так будет всегда. Все видят в нем блаженную душу, бескорыстное украшение жизни, забавную и бесполезную дудку… Но когда ее теряют, то становится понятно, что дудка эта вела слепых.

Кроме повести «Потерял слепой дуду», в книгу входят микрорассказы и эссе.

Для кого эта книга

Для поклонников современной российской прозы.

Для тех, кто хочет прочитать трогательную и незабываемую историю.

Для тех, кому интересна культура и обычаи народов России.

Александр Григоренко

Потерял слепой дуду

Григоренко, Александр

Потерял слепой дуду / Александр Григоренко. – Москва: МИФ, 2024. – (Читаем Россию).

ISBN 978-5-00214-417-4

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Александр Григоренко, 2024

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Предисловие

Повесть-притча Александра Григоренко «Потерял слепой дуду» – история глухонемого парня Шурика Шпигулина, от детства и до самой смерти, незаслуженно ранней, нелепой. Основная тональность истории задается с первых строк, когда читатель встречается со змеем февральского ветра, наблюдающим ограбление человека в заводской промзоне – такое, после которого остается этот человек с пробитой головой лежать в снежном кювете.

Потом – монтажная склейка, и из этой точки неопределенности мы попадаем на много лет назад, чтобы узнать историю этого человека с самого его рождения. Шурик появляется на свет в большой деревенской семье, мать вскоре после известия о его недуге оставляет мальчика, а отец после ее ухода больше внимания уделяет выпивке и другим женщинам, нежели сыну. Но все это ничего, ведь у мальчика есть любящая бабушка, и не одна, а еще деды, дядья, соседи – кажется, вся деревня за него. Так растет он, в каком-то смысле отделенный этой стеной любви от реального мира. Но только выдержит ли он столкновение с ним после падения этой стены? Александр Григоренко считает, что нет. С замиранием сердца наблюдает читатель за валящимися на героя одна за одной невзгодами, со слезами на глазах переживает выпавшие на его долю несправедливости и каждый раз надеется на их счастливое разрешение, веря, что возвращение в рай возможно.

Жизнь Шурика рушится постепенно, как будто в ногу идет с разрушением привычного мира, происходившим в девяностые. Перестает существовать колхоз, люди все чаще умирают молодыми, редеют некогда большие семьи, прерывается род Шпигулиных. Это не основная тема повести, данная скорее пунктиром, но каждая ее черточка как бы намекает, что остается в жизни все меньше доброты, любви и света, а значит – все меньше шансов на жизнь для таких, как Шурик. Этому сюжетному развитию вторит и само повествование, где от доминирующей точки зрения самого героя автор постепенно приходит ко все меньшему его присутствию в сюжете, и даже смерть его уже происходит за границами произведения, остается лишь известие о ней. Как близкие люди забыли о Шурике, так будто бы забывает о нем и сам текст.

Образ главного героя явно восходит к образам юродивых в русской литературе – с их неотмирностью, как ключевой характеристикой, которые, в свою очередь, восходят к образу Христа. И с этой точки зрения так же закономерны и несправедливые прижизненные страдания Шурика, и его преждевременная смерть – чем не житие святого?

Но зачем нужна была автору эта краткая жизнь блаженного, никому за свою жизнь не причинившего зла человека? Зачем отводятся на его долю тяжкие страдания? Все это видится автором одновременно и естественным течением жизни, и в то же время частью какого-то крупного полотна, где за одно событие непременно цепляется другое – и вот смерть уже не трагедия, но повод для разрешения давнего конфликта, за которым, впрочем, по этой логике вещей, снова следует смерть. Как сам признавался Григоренко в интервью, его книги именно «о том, наверное, как устроена судьба. О поиске закономерностей в жизни, поиске алгоритма в хаосе, в который мы погружены»[1 - Григоренко А. К тому, что тебя читают, надо относиться серьезно // Российская газета. 6.10.2014. URL: https://rg.ru/2014/10/17/grigorenko.html (https://rg.ru/2014/10/17/grigorenko.html) (дата обращения: 30.01.2024).]. И об этом же автор предлагает задуматься и читателю, создавая историю, напоминающую одновременно и притчу, и житие.

«Потерял слепой дуду» – чтение вовсе не оптимистичное, подчас выворачивающее душу наизнанку, но затрагивающее самые глубинные ее струны.

    Полина Бояркина, литературовед, главный редактор журнала о современной литературе «Прочтение»

От автора

ДЛИННЫЕ КОРНИ

Половина моих предков происходит с Дона, другая – нижегородские крестьяне. Родился я в Новочеркасске, в Сибири живу несколькими годами меньше, чем на свете. Родители делили свою жизнь между Красноярском, Нижним Новгородом и Ростовской областью, и я вместе с ними.

По мере взросления все больше убеждался в том, что именно поэтому я настоящий сибиряк.

Типичный сибирский житель, сформировавшийся во второй половине ХХ века, – это русский с самыми далекорастущими корнями и широко разбросанной родней. Он больше других советских граждан тратил на авиа- и железнодорожные билеты.

И мы тратили, потому как кроме донских и волжских берегов были и Москва, и Кишинев, а к ним – по мере рождений, женитьб и прочих элементов родового разветвления – добавлялись Белоруссия, Винницкая область.

Само собой, есть и старосибирские русские, в том числе те, чьи предки пришли на Енисей в XVII веке. В Красноярске известны старейшие фамилии – Потылицыны, Суриковы, Кузнецовы, Терских… Но город, особенно большой, равняет людей, внешне они мало чем отличаются от всех прочих.

Если хочешь увидеть сибиряка примерно таким, каким он был лет двести-триста назад, надо ехать по далеким деревням или хотя бы в Енисейск, и найдешь этот типаж – невысокий, коренастый, большерукий, степенный до медлительности, приветливый, но лучше с ним не ссориться, сам знаю…

Более дальнее путешествие во времени можно было совершить в старинных селах на Ангаре. Там, исторически совсем недавно, все было другое, далекое от нас – еда, одежда, речь. Видный красноярский ученый рассказывал, как, будучи еще студентом, на раскопках квартировал у кержака. Однажды хозяин крикнул в окно: «Слышь, паря, подь в зимовьё выть», что в переводе на интеллигентский означало: «Молодой человек, ступайте в летнюю кухню обедать», – только студент этого не понимал.

Теперь те коренные, чьи родовые угодья ушли на дно рукотворных «морей», спасают остатки своей Атлантиды – песни, вещи, ремесла, кухню, какой не встретишь даже в мегаполисе, напичканном рестораторами, тоскующими от невозможности удивить клиента…

Но зная хоть немного историю заселения Сибири, понимаешь, что предки этих людей три или почти четыре века назад имели – как и ты сейчас – самые длинные, разбросанные по Руси корни: поморские, устюжские, донские, днепровские и так до Литвы и Дикого Поля.

Шло время, и корни росли уже вглубь. Это закономерно не только в силу обычной житейской инерции, притягивающей к земле. В старой сибирской жизни имелась своя привлекательность – здесь, в отличие от «материковой» России, не было крепостного права и почти никогда – голода. Хотя начальственного произвола и дорожно-уличного разбоя – в избытке…

Потом история с длинными корнями повторялась. Наиболее наглядно – при Столыпине и великих стройках социализма.

В чем свойство длинных корней? Они отнимают ощущение провинциальности. Сибиряк легко осваивается в любой точке огромной страны, для него нет чуждых, пугающих, неуютных пространств и людей, которых нельзя считать себе ровней. Это давно подмеченное свойство, вошедшее в характер. Без малого полтора века назад Николай Ядринцев писал о сибирском крестьянине, который «ведет себя непринужденно и развязно… чувствует себя равноправным, он смело входит в комнату, подаст вам руку, садится с вами за стол и, если вы его пригласите, совершенно непринужденно будет пить чай, есть и свободно вести с вами речь»[2 - Ядринцев Н. Областной тип русской народности на Востоке // Ядринцев Н. Сибирь как колония: Современное положение Сибири. Ее нужды и потребности. Ее прошлое и будущее. Тюмень: Издательство Ю. Мандрики, 2000.].

А если идти дальше, длинные корни дают – говорю, не стесняясь пафоса – осознание целостности России. Ты не знаешь в ней ничего стороннего, далекого, которое «там у них» и потому непричастно тебе. И это при полном понимании отличия твоей земли от других. Как и тайга, среднерусская равнина тебе своя, она нежна, тиха, женственна, так что тянет погладить рукой линию горизонта. Енисейские ландшафты так же прекрасны, но их не погладишь. Они монументальны – а на любой монумент смотрят снизу вверх.

Так вот, задрав голову, хожу я по Дивногорску, в котором живу. Он в сорока километрах от Красноярска. Город сбегает с горы к Енисею, другой берег которого – подпирающая облака скалистая стена, уходящая в глубину Саян. Ты никогда не видишь, что за ней.

Кроме того, в Дивногорске мало искусственных насаждений, потому что он врезан в тайгу.

Город считается комсомольским, ибо строили его молодые энтузиасты вместе с Красноярской ГЭС, на то время крупнейшей в мире. Однако 135 лет назад там возник скит, начавший понемногу обрастать дворами. Три главные персоны нашей истории явились сюда в той же последовательности, в какой они обживали Россию к западу от Урала, – монах, пахарь, царев человек. Картина символическая, хоть и не совсем типичная для Сибири в целом, каковая, говоря по-нынешнему, была государственным проектом, связанным с перемещением народа, пусть и не всегда добровольным.

Теперь и мои корни начинают уходить вглубь – все дети родились и живут здесь. Но все же верю в повторение истории, упомянутой выше.

    А. Григоренко

Потерял слепой дуду. Повесть

Светлой памяти Розы Зариповой

Белым змеем полз по дороге февраль, извивался вдоль прерывистой линии, замирал, вытянувшись поперек асфальта… Вскакивал, броском достигал перекрестка и опять ложился – ждать, когда проедет грузовик, чтобы прошмыгнуть под ним, не задев колес. Это была его забава.

Машина не показывалась. Утром здесь проезжал бензовоз, разрисованная фура, штук десять легковушек – все они скрылись за зелеными воротами, прерывавшими сплошную, казалось, бесконечную стену серого бетона. Змей надеялся только на удачу, потому что знал: теперь здесь вряд ли что-то проедет. Разве часов после семи, когда кончится рабочий день и станет совсем темно. А когда темно, нырять меж колесами неинтересно.

Этот самый тихий, почти заброшенный перекресток формально находится в черте города. Всякий раз, прилетая сюда, змей недоумевал: ну какой здесь город? Хоть бы автобус пустили, ведь целых пять километров до конечной. И что они там делают за этим забором? Наверное, что-то глупое, мало кому нужное…

1 2 3 4 >>
На страницу:
1 из 4

Другие аудиокниги автора Александр Григоренко