Копья и пулеметы

Павел к этой блокаде присоединился, запретив русским кораблям возить что бы то ни было в Англию, и арестовал немалое число английских кораблей, на свою беду оказавшихся в это время в русских портах.

Вот это и объединило против него немалое число русского дворянства. Множество помещиков (и помянутые титулованные господа) большую часть произведенного в своих поместьях сбывали в Англию. В первую очередь – сосну, лён, смолу и пеньку, немало и зерна. Первые четыре позиции – без преувеличений товары стратегические, имевшие огромное значение в первую очередь для британского военно-морского флота. Сосна – это мачты. Лён – в составе парусины. (Впрочем, и парусину сбывали тоже. В 1809 г., купив для знаменитой экспедиции в Калифорнию английский корабль, переименованный впоследствии в «Юнону», русские не без удивления обнаружили на его парусах клейма русских производителей.) Смола нужна в большом количестве, чтобы регулярно конопатить корабли. Пенька, получаемая из конопли, шла на корабельный такелаж, то есть канаты и веревки. Таким образом, Англия лишалась в одночасье стратегических товаров, а русские благородные господа несли огромные убытки. Как говорится, ничего личного – экономика чистейшей воды. Тот же декабрист Фонвизин писал, что разрыв с Англией «наносил неизъясненный вред нашей заграничной торговле. Англия снабжала нас произведениями и мануфактурными, и колониальными за сырыя произведения нашей почвы. Дворянство было обеспечено в верном получении доходов со своих поместьев, отпуская за море хлеб, корабельные леса, мачты, сало, пеньку, лён и пр. Разрыв с Англией, нарушая материальное благополучие дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу. Мысль извести Павла каким бы то ни было способом сделалась почти всеобщей».

Как видим, Россия стала классическим сырьевым придатком – сырье в обмен на промышленные товары. Откровенно кривит душой Фонвизин: «неизъясненный вред» участие России в континентальной блокаде приносило не государству, а исключительно тем благородным господам, что гнали сырье в Англию.

Когда в ночь перед выступлением заговорщики собрались на ужин с шампанским, не кто иной, как Валерьян Зубов толкнул речь про «безрассудность разрыва с Англией, благодаря которому нарушаются жизненные интересы страны и ее экономическое благосостояние».

Да, пришел новый век, и заговорщики были новейшей формации, уж ничуть не похожие на тех, что возводили на престол Елизавету и Екатерину! Уж если даже не блиставший умом Валерьян Зубов знал и мог без запинки выговорить слово «экономические»…

Положение осложнялось еще и тем, что на многих высоких постах сидели персонажи, лично для себя выгоды от торговли с Англией сырьем не получавшие, но бывшие откровенными англоманами. В первую очередь – русский посол в Великой Британии граф Семен Воронцов, которого лорд Уинтворт вполне серьезно называл «англичанином» – граф настолько был по уши в англофильстве, что даже кухню предпочитал исключительно английскую. Вот его взгляд на Францию: «Французы созрели для свободы не более американских негров. Франция как будто укушена бешеной собакой. Я возмущен теми ужасами, которые совершаются отвратительной французской нацией». А вот взгляд на внешнюю политику на Кавказе: «Зачем Россия ввязывается в конфликты в Закавказье, за непроходимыми ущельями? Я не понимаю, какой может быть интерес в том, чтобы поддерживать этих грузин».

Пользу или вред приносил России такой вот посол? Каждый вправе судить сам. Эти строки взяты из письма Воронцова брату Александру – тоже персонажу крайне своеобразных взглядов. Став после убийства Павла руководителем Особого комитета по развитию русского флота, он принялся утверждать, что морской флот России не нужен: «В том ни надобности, ни пользы не предвидится». Это написано после блестящих побед адмирала Ушакова в Средиземном море над турками… Хорошо еще, что военно-морским министром, или «министром морских дел», как он тогда звался, был знаток своего дела и патриот адмирал Мордвинов, придерживавшийся совершенно противоположных взглядов, так что угробить флот не давал.

А в общем, оба братца мне страшно напоминают иных перестройщиков безвозвратно ушедших лет, с пеной у рта оравших на митингах, что армию следует сократить до минимума, а органы госбезопасности, в первую очередь разведку и контрразведку, упразднить вообще. Аргументы у них были простые, как мычание: ну кто же теперь нападет-то на новую демократическую Россию? Кто будет против нее шпионить?

Как уже говорилось, разрыв России с Англией означал тяжелые времена для «жизненных интересов и экономического благосостояния» отнюдь не России, а кучки бар, изрядно наживавшихся на торговле с Англией. И плевать им было и на жизненные интересы родины, и на ее экономическое благосостояние – лишь бы в их собственные карманы лилось английское золото.

Примерно так же – полностью пренебрегая интересами родной страны – вели себя русские помещики до 1861 г. Нет, они не торговали с Англией (по крайней мере, далеко не все). Они просто вывозили доходы от своих имений за границу, благо не существовало законов, запрещавших бы это делать. И жили за границей годами, проматывая целые состояния в вихре светских развлечений блестящего Парижа, на курортах Ниццы, в игорных домах Монако и других крайне приятных для них местах. Не ручеек, а могучий поток русского золота стремился из России.

И после отмены крепостного права мало что изменилось – только теперь господа помещики проматывали за границей не только доходы с имений (оставшихся при них), а еще и выкупные платежи – компенсации, полученные ими за то, что они лишились своих белых рабов…

Но вернемся во времена Павла. Итак, возникла кучка недовольных прекращением торговли с Англией. Это была именно что кучка – ну, сколько их могло быть всего? Несколько тысяч. Однако среди них оказались перечисленные выше богатеи и вельможи, что было для императора крайне опасно. Смертельно опасно, как вскоре выявилось….

Имелось еще одно обстоятельство, беспокоившее англичан неизмеримо более, чем прекратившийся поток сырья из России… На сей раз речь шла о самом существовании Британской империи, не больше и не меньше…

Еще в 1800 г. был заключен союз четырех держав – Франции, России, Швеции и Дании, к которому вскоре присоединилась и Пруссия. Это были не проекты или «договоры о намерениях» – продуманные соглашения, подписанные на высшем уровне. Цель союза – полный военный разгром Англии (в нем были заинтересованы все пять держав) и Турции (тут главный интерес был у России и Франции).

Вот это уже было крайне серьезно и на утопию ничуть не походило. Объединенные флоты пяти держав могли успешно противостоять английскому и на Балтике, и в Средиземноморье, и в омывающих Англию морях. Ну а на суше, на континенте, у Англии, что прекрасно там понимали, не было ни единого шанса на победу.

Как всегда водилось в таких случаях, участники антианглийской коалиции преследовали собственные выгоды. Франция рассчитывала получить Египет. Наполеон уже высаживался там однажды, разбил войска местного правителя, но развить успех и закрепиться не смог – египетское побережье блокировал английский флот, так что у французов не было возможности получить ни подкрепления, ни боеприпасы – да что бы то ни было. Тогда Наполеон совершил поступок, безусловно, его не красящий: бросил свою армию и, на небольшом суденышке проскользнув в тумане мимо английских фрегатов, вернулся во Францию. Оставшаяся без главнокомандующего и какой бы то ни было помощи армия продержалась с год, а потом поневоле была вынуждена сдаться англичанам. Теперь Наполеон собирался взять реванш за прошлый, что там, позор.

(Я нигде не нашел упоминаний об этом, но убежден, что Наполеон собирался вернуть и Канаду – очень уж логичный и легко предсказуемый шаг.)

Пруссия собиралась взять себе Ганновер, а также Падерборн (архиепископство в составе Священной Римской империи) и Мюнстер (главный город провинции Вестфалия).

Швеция и Дания рассчитывали принять участие в дележе ставших бы «бесхозными» после разгрома Англии ее колоний.

Ну а что же Россия? А Россия тоже преследовала насквозь практические цели, вовсе не собираясь, как это было в Семилетнюю войну, бесцельно проливать кровь русских солдат за чужие интересы. Павел действовал, как жесткий прагматик. Цели России подробно изложил в обширном меморандуме глава Коллегии иностранных дел граф Ростопчин, человек серьезный, которого никто из писавших о нем впоследствии никогда не называл не то что «безумцем», но даже «пустым прожектером».

По проекту Ростопчина после разгрома Турции следовало забрать у нее и присоединить к России Константинополь, Болгарию, Румынию и Молдову (тогдашняя Молдавия состояла из двух обособленных половинок – Молдовы и Валахии). А также образовать Греческую республику под протекторатом всех союзных держав, а потом прямо «перевести» ее под российский скипетр (Павел написал на полях, что «перевести можно и сразу, без возни с протекторатом).

Кроме того, Ростопчин предлагал привлечь к военным действиям против Турции и Австрию, взамен гарантировав, что она получит Сербию, Боснию и Валахию. Снова никакой утопии – Австрия давно зарилась на эти земли и вполне могла принять русское предложение, сулившее реальные выгоды.

Словом, все разворачивалось крайне серьезно. Павел отозвал из Лондона англофила и англомана Воронцова, которого один из современных авторов назвал «английским послом в Англии», – что означало разрыв дипломатических отношений вдобавок к торговым.

Единственное, что могла сделать в этих условиях Англия, – пугнуть Данию, чтобы оторвать от коалиции хотя бы одного члена. Что и было проделано со свойственной британцам бесцеремонностью и в полном соответствии со старинными традициями…

Меж Данией и Швецией не было состояния войны. Однако в начале 1801 г. на рейде Копенгагена объявилась эскадра адмирала Нельсона и без всякого предупреждения начала многочасовой обстрел датской столицы. Было выпущено 25 000 ракет (да, вот именно ракет) и неизвестное, но безусловно немаленькое число ядер и бомб. В Копенгагене погибли примерно две тысячи человек.

Сначала датчане сопротивлялись, но были вынуждены прекратить огонь, получив сохранившееся до нашего времени циничное послание Нельсона: «Лорд Нельсон имеет указание пощадить Данию, если она не будет далее оказывать сопротивление, но если датская сторона будет продолжать вести огонь, лорд Нельсон будет вынужден сжечь все ее плавучие батареи, которые были им захвачены, не имея возможности спасти храбрых датчан, защищавших эти батареи».

Иными словами, англичане совершили еще одно гнусное изобретение – захват заложников с угрозой их уничтожения в случае непринятия требований. Именно изобретение – прежде такое в Европе не случалось… Захват заложников в XX веке был признан военным преступлением, за что после Нюрнберга не один немец угодил на виселицу, но это случилось гораздо позже…

Действия Нельсона были несомненным пиратством с точки зрения уже неплохо проработанного тогда морского права. Однако на родине Нельсона встречали как триумфатора, устроив в его честь салют из всех орудий Тауэра и очень быстро удостоив титула виконта. Казалось, вернулись елизаветинские времена, когда за подобные удачные, насквозь пиратские рейды «морских собак» жаловали дворянством и титулами.

(Сам Нельсон был чуточку разочарован – он рассчитывал получить еще и один из высших орденов. Однако времена все-таки стояли не елизаветинские, и британское правительство решило соблюсти хоть какой-то минимум приличий и не демонстрировать чересчур уж сильно одобрение откровенно пиратской акции. Впрочем, Нельсон не был так уж безутешен: виконт – тоже неплохо…)

После столь жестокого урока Дания и в самом деле присмирела. Пруссия со Швецией никаких действий предпринять попросту не успели. А вот Россия и Франция пошли дальше остальных членов коалиции, спланировав совместный удар по Индии. Павел называл ее «самым чувствительным местом» англичан, Наполеон придерживался того же мнения.

Все уже было четко проработано: русский казачий корпус должен был вторгнуться в Индию, пройдя Оренбург, Хиву и Герат (афганцы, не питавшие к англичанам ни малейшей симпатии, пропустили бы казаков. А впрочем, их согласия могли и не спросить – Афганистан тогда раздирали внутренние распри, страна пребывала в хаосе, а у русских казачков не забалуешь).

Одновременно французский корпус пехоты должен был войти в Индию с другой стороны – через Персию. Что тоже удалось бы легко – даже вздумай персы этому противиться, не им было бы связываться с Наполеоном – порвал бы, как Тузик грелку…

Хулители Павла впоследствии объявили и этот план Павла «безумным», как-то позабыв, что в нем должен был участвовать и Наполеон, а уж Бонапарта обвиняли во многом (иногда справедливо, иногда и нет), но вот о его безумии или хотя бы легоньком психическом расстройстве никто ни разу не заикался…

Слова у Павла с делом не расходились – уже в конце февраля – начале марта походным маршем на Хиву выступил казачий корпус (по одним источникам – двадцать две с половиной тысячи человек, по другим – все сорок). Правда, некоторые историки (в том числе такой видный, как академик Тарле) полагают, что корпус должен был не вступать в Индию, а ограничиться демонстрацией силы, расположившись на хивинско-афганской или афганско-индийской границах. Но истину нам уже никогда не узнать – Павел отдал все распоряжения командиру корпуса устно, и не сохранилось никаких письменных планов действий, так что твердых доказательств нет.

Одновременно Павел приготовил удар и на море – стоявшая на Камчатке русская эскадра заблаговременно получила соответствующий приказ и в любой момент готова была сняться с якоря, чтобы перерезать морские коммуникации, по которым ходили ведущие торговлю с Китаем британские корабли. Ну а французский контингент уже ждал посадки на суда. Как видим, за Англию готовились взяться всерьез.

Предприятие было слишком масштабное, чтобы удержать его в тайне, английские разведчики и в России, и во Франции наверняка уже о нем пронюхали заранее, но единственное, что в этих условиях смогла сделать Англия, – это направить на Балтику эскадру адмирала Нельсона. Чтобы он повторил в Кронштадте то, что проделал парой месяцев раньше в Копенгагене (войны России при этом Великая Британия официально не объявляла).

Можно со всей уверенностью утверждать: даже если бы казачий корпус и в самом деле ограничился бы демонстрацией силы, встав на границе (чем обязательно отвлек бы на себя часть войск Компании, а в Индию вторгся бы только французский контингент, шансы на победу были бы стопроцентные. Во-первых, к тому времени англичане еще не завершили завоевание всей Индии. На северо-западе Индостана оставались независимыми несколько княжеств. Их правители должны были прекрасно понимать, что со временем очередь дойдет и до них и Англия постарается их заглотить, как удав заглатывает крупную жертву (как оно потом и произошло). Их войска наверняка выступили бы против англичан. Во-вторых, в тот год в Индии еще здравствовало немало людей, помнивших французов, и уж они-то прекрасно помнили и могли рассказать другим, что французы никогда не зверствовали и не грабили так, как англичане, – ничего даже отдаленно похожего. Индия наверняка бы полыхнула повсеместными мятежами – и в первую очередь, думается мне, некогда процветавшие, а потом превращенные в царство нищеты провинции Майсур, Адума, Бенгалия. Вряд ли в Бенгалии к тому времени забыли пять миллионов жертв организованного англичанами голодомора. Тех, у кого отобрали землю и давили непосильными налогами, было слишком много, а сипаев по сравнению с ними ничтожно мало. Превосходство в оружии никакого перевеса солдатам ЧВК «Ост-Индская компания» не давало – сипай с заряжавшимся с дула ружьем недолго продержался бы против нескольких десятков крестьян, пусть вооруженных лишь вилами и кольями… И, в-третьих, еще не известно, как повели бы себя сами сипаи, какая их часть дралась на стороне своей ЧВК, а какая перешла бы к противнику. Как позже показало сипайское восстание 1857–1858 гг. (подробный рассказ о котором впереди, в этой же книге), сипаи отнюдь не хранили слепую верность белым сахибам…

Недавно у одного из современных отечественных авторов мне попалась интересная критика казачьего похода. Автор этот не принадлежит к сторонникам «черной» легенды о Павле (за что ему безусловный решпект). Наоборот, пребывает среди тех, кто считает Павла вполне вменяемым, толковым и деловитым. Повод для критики у него свой, достаточно оригинальный, заслуживающий рассмотрения. Он считает этот поход бесполезной затеей оттого, что, по его мнению, даже в случае полной победы индийские княжества, религиозные убеждения которых резко расходились с православием, все равно не стали бы союзниками России.

Возражения против такой точки зрения найти легко. Во-первых, часть этих княжеств была мусульманской, а уж с мусульманами Россия испокон веков находила без труда общий язык и не раз вступала в союзы. Во-вторых… А так ли уж было нужно иметь индийские княжества союзниками. Важно, что противниками они никак не могли бы стать по чисто географическим причинам. И еще важнее то, что вышвырнутые из Индии англичане лишились бы огромных доходов, которые ничем не смогли бы компенсировать. Я уже приводил цифры в предыдущей книге, но сейчас повторюсь: в 1765–1815 гг. Англия выкачала из Индии миллиард фунтов стерлингов в золотом исчислении – и это только за счет земельного налога «дивани», а ведь были и другие доходы от грабежа. Эти деньги и стали источником, питавшим промышленную революцию, позволившую Великой Британии на какое-то время и впрямь стать «мастерской мира». Лишившись Индии в 1801 г., англичане лишились бы и значительной части этих средств, иссяк бы источник, питавший промышленную революцию, и она непременно увяла бы на серединке, когда еще не началось широкое железнодорожное строительство, не начали производить в немалом количестве паровозы и пароходы – а ведь все это тоже оплачивалось индийским золотом… Как дальше развивалась бы мировая история при отсутствии в ней Британской империи, можно только гадать (благодатнейший материал для фантастов, пишущих «альтернативную историю», просто удивительно, как никто до сих пор не использовал этот интереснейший сюжет) – но, безусловно, совсем иначе.

Но в ночь с 10 на 11 марта к Михайловскому замку двинулся немаленький отряд заговорщиков…

Если бы этой ночи понадобилось подобрать название, удачнее всего было бы назвать ее Вороньей. Заговорщики вспугнули ворон, устроившихся на ночлег на окрестных деревьях, – и огромная стая внезапно взмыла в ночное небо с шумным карканьем. Многих это напугало, они и без того отчаянно трусили, но энергичный главарь граф Пален буквально погнал всех к замку.

Обстоятельства убийства Павла подробно описаны превеликое множество раз, так что в этой части буду краток. Потом заговорщики говорили, что убивать не хотели, намеревались лишь принудить подписать акт об отречении в пользу наследника Александра. Однако как-то так получилось, что в дело пошли и офицерский шарф князя Яшвиля, и массивная золотая табакерка, которую кто-то (так и останется точно не выясненным, кто именно) схватил со стола и проломил ею императору висок. Наследник Александр с честнейшими глазами уверял потом, что вообще ничего о заговоре не знал – однако собственные подельники, ничуть не стесняясь, закладывали его на публике. Пален оставил подробные записки, в том числе и о том, как вовлекал молодого великого князя в заговор, а потом тот уже сам вовлекал других. Из воспоминаний декабриста Муравьева-Апостола: «В 1820 г. Аргамаков в Москве, в Английском клубе, не стесняясь многочисленным обществом, говорил, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла, но великий Князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться».

Английский клуб – клуб для элиты, высшей знати. Аргамаков – адъютант Павла. Муравьев-Апостол по своему положению в обществе был завсегдатаем Английского клуба и описывает сцены, при которых присутствовал сам…

Эскадра Нельсона, узнав о происшедшем в Петербурге, повернула назад. Но гораздо важнее, интереснее, многозначительнее другое: буквально на следующий день после убийства отца Александр Первый (еще не коронованный, но уже законный император) одним из своих первых указов упразднил созданную Павлом ликвидационную контору – организацию, которая должна была обеспечить полное прекращение английской торговли в России), снял арест с английских кораблей и английского имущества в русских портах, вернул английским купцам все их прежние торговые привилегии. Вскоре и дипломатические отношения между двумя империями были восстановлены в полном объеме.

Что меня заставляет брезгливо морщиться – так это то, что «властитель слабый и лукавый», как презрительно отозвался об Александре Первом Пушкин, проделал все это совершенно бесплатно. Те, что старательно отработали английское золото, по крайней мере, старались за что-то материальное, добросовестно – если только тут уместно это слово – поработав наемными убийцами.

Вот, кстати, об английских деньгах. С откровенным злорадством должен уточнить, что часть их убийцы недополучили. Причем отнюдь не по вине англичан – у тех была привычка до копеечки расплачиваться с теми, кто делал для них невозможную грязную работу. Уже после убийства Павла англичане передали заговорщикам два миллиона рублей, но известная читателю Ольга Жеребцова их беззастенчиво присвоила. Хитрая красотка била наверняка: заговорщики никак не могли пойти в суд или к властям и пожаловаться: помогите, нам тут англичане должны были заплатить еще два мильёна за убийство государя императора Павла, а эта стервь Олька Жеребцова их себе захапала… Ну а подсылать в таких случаях «братков» было в те времена как-то не принято. Так что заговорщикам оставалось лишь в бессильной злобе материться…

Источник надежнейший – В.И. Лопухин. Из того самого дворянского рода, из которого происходила первая жена Петра Первого Евдокия, действительный тайный советник (штатский генерал) и сенатор, его сестра впоследствии стала женой сына Ольги Жеребцовой. Вращался в самых что ни на есть высших сферах, был человеком предельно информированным.

И в завершение этой грязной истории – не дожидаясь заключительной главы книги, немного мистики. Глава заговора против Павла граф Пален пережил многих своих сообщников, в том числе и Александра Первого (хотя был гораздо старше его годами). Умер только в 1826 г., успев застать и декабристский мятеж. Княгиня Д.Х. Ливен, современница событий, оставила интересные воспоминания об одной из привычек графа: «Пален закончил существование в одиночестве и в полном забвении. Он совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11 марта регулярно напивался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы опамятоваться не раньше следующего дня».

Если это правда (а я отнюдь не записной мистик, но безусловно не материалист), полагаю, что подобная привычка (сохранившаяся у Палена четверть века, до самой его смерти) возникла не на пустом месте. Надо полагать, в первую годовщину убийства к Палену бесшумной тенью пришел гость – и с тех пор граф уже не мог оставаться в ясном сознании каждую Воронью ночь. А судя по фразе «он совершенно не выносил одиночества в своих комнатах», гость приходил не только в роковую годовщину – гораздо чаще…

Теперь мы вернемся в Англию – уже окончательно. В 1802 г. там в рамках развития гуманизма произошло знаковое, выражаясь современным языком, событие: с Лондонского моста убрали железные колья, на которых вплоть до этого времени торчали головы казненных. Что примечательно, против этого громче всего протестовали не какие-то тупые лавочники, а интеллектуалы высокой пробы – Сэмюэль Джонсон и его биограф доктор Босуэл. «Высоколобые» полагали, что такая «наглядная агитация» служит нравоучительным целям и, как сказали бы мы сегодня, профилактике преступлений (в чем оба глубоко и добросовестно заблуждались – во многих странах давно подметили, что наибольшее число карманных краж совершалось в толпе, собравшейся поглазеть на очередную казнь, в том числе и на то, как вешают карманника)…