Кредит на революцию. План Парвуса

Отдав паспорта, Гельфанд и Леман вышли из поезда и, влившись в общий поток, проследовали в большой, плохо освещенный таможенный ангар. За длинной, в форме полумесяца, стойкой находились таможенники. За ними в глубине стоял стол начальника с ярко горящей лампой. Таможенники внимательно изучали паспорта пассажиров и литературу, которую те с собой везли. Они выборочно сверяли документы пассажиров с «черным списком», в который были занесены фамилии «нежелательных», с точки зрения российских властей, «элементов». у Гельфанда были все основания для волнения. Он путешествовал по поддельному австро-венгерскому паспорту и был внесен в полицейские списки. Однако все прошло гладко, и ему позволили въехать в страну после двенадцатилетнего отсутствия.

Спустя несколько часов поезд, через Ковно и Псков, продолжил путь к Петербургу. Проснувшись утром, путешественники поняли, что находятся уже на полпути к столице. За ночь их одежда покрылась тонким слоем пыли, и, отряхнувшись, два друга стали смотреть в окно. Поезд шел по открытой, унылой и безлюдной местности. Казалось, что пыль заняла то место, где должны были бы жить люди; расстилавшиеся безлюдные просторы не имели ничего общего с песчаными равнинами Восточной Пруссии. Путешественники развлекались тем, что, заметив за окном человеческую фигуру, смотрели на часы, чтобы узнать, через какое время появится следующий человек. Только один объект вызвал интерес путешественников за всю утомительную поездку: мрачные очертания Гатчинского дворца[73 - Дворец в Гатчине был построен Ринальди для фаворита Екатерины II Григория Орлова. Гатчинский дворец имел все, чему положено быть во дворце, – бальные залы, картинную галерею, библиотеку, роскошные апартаменты бельэтажа. Но семья Александра занимала комнаты с низкими потолками, предназначенные скорее для гостей, а возможно, и для прислуги. Их в свое время облюбовал Павел I. Дворец был одновременно и крепостью. Расположенный на лесистой возвышенности, окруженный озерами, он был защищен рвами со сторожевыми башнями, откуда потайные лестницы вели в царский кабинет. Здесь была и подземная тюрьма, и подземный ход к озерам. В этом средневековом замке Александр чувствовал себя увереннее, чем в других своих дворцах. (Примеч. пер.)], где Александр III провел большую часть своего царствования; здесь ему не грозила опасность со стороны террористов.

Друзья провели в Петербурге несколько дней. До этого ни тот ни другой никогда не были в столице, поэтому теперь вели себя как обычные туристы. Гуляли по городу, восхищаясь архитектурными шедеврами, и не устали удивляться, как белые ночи влияют на жизнь города. Казалось, что нет никакого различия между днем и ночью; после полуночи на улицах было столь же оживленно, как днем. Гельфанд с Леманом посетили Петропавловскую крепость, тюрьма которой считалась одной из самых страшных в России, из которой еще никому не удалось бежать[74 - Первые арестантские помещения появились в Трубецком бастионе Петропавловской крепости (первым узником крепости стал царевич Алексей Петрович, скончавшийся в Трубецком бастионе в 1718 г.). Деревянно-земляной бастион был возведен в 1703 г. В 1708–1709 гг. он был перестроен из камня и кирпича и стал первым каменным бастионом в крепости. В 1711 г. сюда был перенесен с государева бастиона кейзер-флаг, а в праздничные дни – штандарт (они поднимались на шпиле бастиона до 1732 г.). С 1724 г. в бастионе разместился Монетный двор. На нем же первоначально была установлена сигнальная пушка для полуденного выстрела. В 1781–1785 гг. по проекту Р.Р. Томилова и под руководством Ф.В. Бауэра стены были облицованы гранитом. В начале XIX в. бастион находился в ведении Артиллерийского ведомства, а позже в нем были размещены нижние чины Инвалидной роты. При этом часть казематов по-прежнему использовалась для содержания политических узников. В 1869–1870 гг. в Трубецком бастионе была разобрана одна из стен, и на освободившемся месте возведено двухэтажное пятиугольное здание тюрьмы. (Примеч. пер.)].

Спустя несколько лет Гельфанд смог лично испытать ужасы этой тюрьмы. Из Санкт-Петербурга друзья перебрались в Москву, более «русский» (по Парвусу, более «азиатский»), чем Петербург, город. Путешественников поразило обилие красочных вывесок, сделанных специально для неграмотных. У Лемана был цейссовский фотоаппарат последней модели. С фотоаппаратом что-то случилось, какая-то незначительная поломка, и большую часть времени, проведенного в Москве, доктор потратил на починку фотоаппарата.

Из Москвы путешественники направились в Нижний Новгород, затем на Волгу в Казань, оттуда на Каму, а далее по реке до маленькой пристани Мурсиха, самой восточной точки их путешествия. После недолгой остановки они поехали в южном направлении, от Оренбурга до Самары, оттуда опять на Волгу в Симбирск, и через Москву и Варшаву возвратились в Германию. За время поездки, занявшей несколько месяцев, они покрыли расстояние порядка 8 тыс. км. Основной целью путешествия было детальное изучение причин голода в России.

По возвращении в Мюнхен Гельфанд и Леман оставшиеся месяцы 1899 года посвятили написанию книги. Во время путешествия Леман вел дневник, в который записывал не только впечатления от поездки, от посещения Санкт-Петербурга и Москвы, но и то, что касалось его чисто профессиональных интересов – медицины. Большую часть книги написал Гельфанд, и он же отредактировал их совместный труд. В начале следующего года они отправили отредактированную рукопись вместе со множеством фотографий, сделанных Леманом, в Штутгарт своему издателю Дицу.

Хотя эта книга по-прежнему остается ценным историческим источником, в ней начисто отсутствует чувство сострадания к людям. Совершенно ясно, что писалась она исключительно с пропагандистской целью. Действительно, выдержки из книги позднее использовались во Франции во время кампании социалистов против выдачи Францией кредитов царскому правительству. В предисловии авторы объяснили, какую цель преследует их книга:

«Всемирная выставка в Париже, а до того в Чикаго, дала русскому правительству прекрасную возможность для саморекламы. За счет искусного оформления оно нарисовало перед посетителями картину богатства и изобилия. Не старое ли это искусство создания потемкинских деревень? Мы уже давно знаем, что Россия – земля, богатая природными ресурсами. Но что нас всегда поражало, так это то, как мало она использует эти ресурсы, как бедна она, несмотря на все ее богатства. Изменилось ли что-нибудь теперь? Эта книга показывает оборотную сторону медали: официальная царская Россия представляет Россию изобильной, наша книга представляет Россию голодающей»[75 - Леман К. и Парвус. Голодающая Россия.].

В книге есть несколько занятных моментов и явных упущений. Кроме двух воспоминаний – одно о пожаре в Березине (воспоминание о детстве), а второе о столкновении с таможенниками после первой поездки в Швейцарию в 1886 году, – в книге нет ничего о самом Гельфанде. Он даже не упоминает о том, что путешествовал по поддельному паспорту, который объясняет состояние нервозности, о котором он пишет, при пересечении границы. Он ничего не пишет и о том, что по меньшей мере один из его родителей в то время жил в России, и маловероятно, что он сделал крюк, чтобы навестить их. Нет упоминаний и о том, что Гельфанд пытался войти в контакт с лидерами социалистического движения России, только туманный намек на посещение «знакомых» в пригороде Москвы[76 - Там же. С. 32.]; на самом деле Гельфанд и Леман встречались с Потресовым, с которым обсуждали планы издания русской социалистической газеты за границей.

После возвращения в Мюнхен отношения Гельфанда с русскими эмигрантами стали намного ближе. В то время баварская столица притягивала к себе многих русских, студентов и политических эмигрантов. В конце лета 1900 года в Мюнхен приехали Ленин и Потресов; позже к ним присоединился Мартов. Три революционера встречались в мае в России и тогда же решили издавать газету за границей; под влиянием Гельфанда они остановили свой выбор на Мюнхене. Из Германии Ленин и Потресов совершили поездку в Женеву, где встречались с Плехановым и Аксельродом. Ленин изложил старшим товарищам свои планы. Плеханов и Аксельрод были категорически против издания газеты в Германии. Плеханов хотел, чтобы газета, в которой он был бы редактором, издавалась в Женеве; он не желал менять свое удобное, законное убежище на полное риска незаконное существование в Баварии. В конце концов молодые революционеры вернулись в Германию с благословением Плеханова, сделанным с явной неохотой.

Они не теряли времени попусту. В начале ноября Ленин написал передовицу о партийной печати, которая была помещена в первом номере «Искры». Газета была набрана, сверстана и напечатана на очень тонкой бумаге в типографии германских социал-демократов в Лейпциге. Плеханов и Аксельрод создали марксистскую группу в изгнании, в отрыве от родины, в то время как Ленин и его товарищи пришли к марксизму иным путем. Их путь в революцию начался в России. Они прошли через тюрьмы и ссылки в Сибирь, прежде чем оказались в эмиграции. Они были опытными заговорщиками, испытавшими трудности и лишения, все проблемы, связанные с организацией массового социалистического движения в условиях России. Они были более практичны и более жестки, чем их старшие товарищи – Плеханов и компания. Они понимали, насколько важно поддерживать тесный контакт с родной страной. Они создали в России нелегальную сеть и предполагали руководить ею из-за границы. Для этого следовало снабжать товарищей на родине директивами и материалами для ведения агитации. Они решили печатать газету в Германии, поскольку отсюда было проще переправлять ее в Россию. Они разработали способы транспортировки: в чемоданах с двойным дном, в переплетах книг, в непромокаемых мешках, в бочках, которые сбрасывали с пароходов в русских портах и затем вылавливали, и многие другие. С первого номера газеты стала очевидна озабоченность Ленина формированием сильной, деятельной партии. Газета предопределила создание двумя годами позже партии профессиональных революционеров под руководством Ленина.

С Гельфандом Ленин познакомился в Мюнхене, но фамилия Парвус была уже ему давно знакома. В марте 1899 года Ленин рецензировал серию статей Гельфанда-Парвуса, переведенных на русский, о кризисе в сельском хозяйстве. Ленин назвал автора статей «талантливым немецким публицистом»[77 - Ленин В.И. Собр. соч. Т. 4. С. 51.].

Спустя несколько месяцев Ленин попросил мать прислать ему в Сибирь антиревизионистские статьи Гельфанда[78 - См.: Письма Ленина / Под ред. Э. Хилла. Лондон, 1936. С. 96.].

Гельфанд не преувеличивал, когда позднее писал, что именно он убедил редакторов «Искры» переехать в Мюнхен[79 - См.: Парвус. В борьбе за справедливость. С. 8.].

Мюнхен давал много преимуществ русским революционерам, а Гельфанд мог оказывать им разнообразные услуги. Ленин жил в Мюнхене незаконно, по болгарскому паспорту, который ему сделал Христо Раковский, богатый молодой социалист из Добруджи[80 - Добруджа – историческая область в Европе, между нижним течением Дуная и побережьем Черного моря. Северная Добруджа входит в состав Румынии, южная – в состав Болгарии. (Примеч. пер.)].

Ленин не стремился к частым контактам с немецкими социалистами. Гельфанд был единственным «немецким товарищем», с которым Ленин с женой виделись часто, особенно после переезда в северную часть города, в Швабинг[81 - См.: Крупская Н.К. Ленин. М., 1959. С. 68.].

Первые пять лет нового века квартира Гельфанда в Швабинге была местом сбора русских эмигрантов. Здесь с Лениным познакомилась Роза Люксембург. Здесь у Гельфанда останавливался Лев Троцкий с женой. Адреса немецких социалистов, на которые поступала корреспонденция для Ленина из России, также обеспечил Гельфанд. Впоследствии письма поступали на адрес «доктора Лимана», и это был не кто иной, как доктор Леман, друг Гельфанда, с которым он путешествовал по России.

По свидетельству Мартова, из немцев наибольшую поддержку искровцам оказывали Леман и Диц, издатель книги «Голодающая Россия»[82 - См.: Мартов Ю. История русской социал-демократии. Берлин, 1926. С. 59.].

В квартире Гельфанда в Швабинге стоял копировальный станок с встроенным устройством для немедленного уничтожения – на случай внезапной полицейской облавы. На этом станке были напечатаны восемь номеров «Искры»[83 - См.: Влияние первой из русских революций на Германию, 1905–1907 / Под ред. Л. Штерна. Берлин, 1956. С. 40.].

Редакция «Искры» оставалась в Мюнхене до начала 1902 года. Гельфанд был чрезвычайно доволен создавшейся ситуацией. Он чувствовал себя хозяином положения, связующим звеном, посредником между двумя мирами. У них с Лениным еще не возникало разногласий; Гельфанд писал о немецком социалистическом движении для русской газеты и находил удовольствие, представляя молодое поколение русских социалистов своим немецким товарищам. По словам Гельфанда, он «хотел сблизить редакционную коллегию «Искры» с массовым движением германской социал-демократии»[84 - Парвус. В борьбе за справедливость. С. 9.].

Русские сохраняли революционный энтузиазм; немцы создали массовую организацию, и Гельфанд рассчитывал, что они будут учиться друг у друга.

Одновременно Гельфанд приступил к работе с русскими и польскими студентами Мюнхенского университета. Они с Юлианом Мархлевским завоевали известность и уважение в студенческой среде. Гельфанд писал и печатал пропагандистские брошюры для студенческих обществ; играл активную роль в их жизни; организовывал демонстрации в знак солидарности с русским революционным движением. В октябре 1905 года он больше не мог сопротивляться соблазнам русской революции и уехал из Мюнхена. Кстати, весьма своевременно. Мюнхенская полиция уже в течение двух месяцев готовила обвинительный документ в отношении Александра Гельфанда. Если бы он остался в Мюнхене, то наиболее легким наказанием было бы лишение его права на жительство.

Гельфанд так активно пытался свести немцев и русских, что этого не могла не заметить мюнхенская полиция. В рапорте от 30 августа 1905 года начальник полиции Мюнхена сообщал:

«Гельфанд намеренно использует свои отношения с русскими студентами, с одной стороны, и с местными социал-демократами, с другой, чтобы приобрести расположение русского революционного движения и, кроме того, установить связь действий нашего профсоюза и социалистов с революционными тенценциями за границей, связь, которая с завидным постоянством с начала года выдвигается на передний план, вызывает беспокойство у народа, по крайней мере, у добропорядочной публики. В связи с этим мы не должны забывать о странном совпадении демонстраций в знак солидарности с русскими революционерами и демонстраций безработных, о несанкционированных сборищах, подобных митингам, во время событий в Санкт-Петербурге, о вызывающем поведении русских студентов после убийства великого князя Сергея. Несомненно, эти события происходят под влиянием агитаторов вроде Гельфанда с целью подрыва благосостояния страны и города»[85 - Влияние первой из русских революций на Германию, 1905–1907. С. 41–42.].

Начальник полиции высказывал опасение, что в результате деятельности Гельфанда митинги рабочих в Мюнхене утратят свой мирный характер. Действительно, за годы, проведенные в баварской столице, Гельфанд всячески старался ускорить размеренный темп местного социалистического движения. Мирный характер рабочих демонстраций с негодованием отмечала жена Ленина Крупская, наблюдавшая в 1901 году майский парад в Мюнхене[86 - См.: Крупская Н.К. Ленин. С. 68.].

Зрелище немецких социал-демократов с женами и детьми, молча и поспешно прошедших через Мюнхен в пригородные пивные на открытом воздухе, глубоко опечалило Крупскую. Она надеялась принять участие «в настоящей боевой демонстрации, а не в процессии, организованной полицией». Ей так и не довелось увидеть осуществление своего желания, поскольку она прожила в Мюнхене сравнительно недолго.

Вскоре после отъезда редакционной коллегии «Искры» из Мюнхена Ленин сделал первые шаги по захвату власти над русскими социал-демократами. Летом 1903 года на Втором съезде партии произошел раскол между большевиками и меньшевиками. Конфликт случился на почве разногласий по вопросу организации партии. Предложенная Лениным концепция подразумевала партию профессиональных революционеров – немногочисленную, строго централизованную, предназначенную стать авангардом рабочего класса в его борьбе против буржуазии.

Тем временем пограничники и царская полиция всерьез взялись за социалистов, занимавшихся нелегальной переправкой литературы из-за границы в Россию. Поначалу раскол между большевиками и меньшевиками слабо отразился на российской партийной организации. Хотя Ленин был убежден, что только предложенная им партия способна возглавить рабочее движение, его указания до партии не доходили. В начале ХХ века рост революционных волнений среди рабочих промышленных центров России происходил, вообще-то говоря, вне зависимости от социал-демократической организации[87 - См.: Шапиро А. Коммунистическая партия Советского Союза. Лондон, 1960. С. 41.].

В те же годы на сцене появились соперники большевиков. В 1901 году возникла нелегальная группа социалистов-революционеров (эсеры) – прямых потомков народников, отводившая значительное место террору. Следом либералы стали искать единомышленников и укреплять свои ряды.

Во время разногласий в партии эмиграция вполне могла вовлечь Ленина в политическую игру, и, как многие революционеры до него, он бы смешался с недееспособной, проводящей время в бессмысленных спорах, русской эмиграцией. Через Потресова Гельфанд был прекрасно осведомлен о разногласиях в эмигрантской среде и вскоре отметил растущий отрыв эмигрантов от родины. К лету 1904 года Гельфанд понял, что русская партия утратила контакт с массами и движется «по воле волн, без руля и ветрил»[88 - Социал-демократическое движение в России. С. 137.].

Какое-то время европейские социалисты оставались в неведении о причинах, которые привели к расколу российской социал-демократической партии. Гельфанд первым нарушил тишину и в конце ноября 1903 года сообщил о расколе в информационном бюллетене[89 - См.: Из мировой политики. 1903. 30 ноября.].

Он явно не собирался принимать чью-либо сторону. Ленин оценил беспристрастный тон статьи и предложил Гельфанду дождаться опубликования протокола съезда, а не принимать всерьез партийные сплетни[90 - См.: Ленин В.И. Собр. соч. Т. 7. С. 105.].

Восстановление единства среди русских социалистов Гельфанд расценивал как свой долг и считал, что руководство германской партии могло бы помочь положить конец затянувшейся ссоре. В течение года он написал множество писем Потресову, Аксельроду и Мартову, теперь превратившихся в противников Ленина; он умолял их, уговаривал и в основном поучал[91 - См.: Социал-демократическое движение в России. С. 108–120, 136–144, 152–157.].

В начале января 1904 года в письме Аксельроду Гельфанд сделал первый ход в кампании по воссоединению большевиков и меньшевиков. Прочитав в «Искре» статью Аксельрода о проблеме сплоченности русского социализма, Гельфанд написал автору: «Вы затронули больную тему в политике русской социал-демократической партии. Борьба с самодержавием требует единства всех оппозиционных элементов и концентрации сил для получения немедленного политического эффекта». Но Гельфанд не хотел, чтобы у Аксельрода и его товарищей создалось впечатление, что он безоговорочно на их стороне. Гельфанд объяснил Потресову, что собирается по-прежнему поддерживать отношения с Лениным. В феврале он убеждал меньшевиков избрать Ленина в редакционную коллегию «Искры», причем даже в том случае, если Ленин откажется принять меньшевиков в Центральный комитет большевистской фракции[92 - См.: Социал-демократическое движение в России. С. 112.].

Когда Потресов пожаловался, что Ленин не тот человек, с которым можно сотрудничать, Гельфанд ответил, что единство партии важнее личных отношений. Несколькими месяцами позже Карл Каутский дал меньшевикам точно такой же совет.

С энтузиазмом взявшись за посредничество между двумя фракциями русской партии, Гельфанд совершил большую ошибку. Он высказал мнение, что руководство партии страдает той же болезнью, что и Ленин, – переоценивает значение рабочего класса. Он соединил лидера большевиков с его противниками и отчитал их, словно группу подростков с завышенной самооценкой. Это, естественно, никому не понравилось. Ленин был не в том настроении, чтобы внимать советам и выслушивать критические замечания, и резко отклонил предложение войти в редакционную коллегию «Искры».

Спустя несколько недель Потресов написал Аксельроду: «Еще вопрос, как победить Ленина. Я думаю, что надо натравить на него таких авторитетов, как Каутский, Роза Люксембург и Парвус»[93 - Там же. С. 125.].

К тому времени симпатии Гельфанда были на стороне меньшевиков. Он с почти физическим отвращением относился к борьбе Ленина за власть в партии. Каутский тоже перешел на сторону критиков Ленина. Роза Люксембург с неудовольствием заметила, что Ленин с товарищами являются приверженцами «ультрацентрализма»[94 - Neue Zeit. 1903–1904. Т. 2. С. 484–492, 529–539.].

Нет ничего странного в том, что Гельфанд и Люксембург, сформировавшиеся как социалисты в Германии, относились к действиям Ленина с подозрением и даже, отчасти, с презрением. Они считали, что только такая массовая организация, как в Германии, является залогом распространения социализма; нельзя использовать методы абсолютизма в борьбе против абсолютистского режима. Позиция меньшевиков частично совпадала с позицией Гельфанда. Меньшевики стремились учиться у немецких товарищей, и даже были готовы терпеть слегка покровительственное отношение. Ленин тем временем шел своим путем: безжалостный, готовый заплатить высокую цену за победу, находившийся в то время на грани нервного срыва.

Пока русские эмигранты ссорились и интриговали, а Гельфанд пытался взять на себя функцию посредника, царское правительство вступило в войну с Японией. Гельфанд был убежден, что война предоставит самый веский довод в защиту единства русской социал-демократической партии. В номере «Искры», появившемся вскоре после начала военных действий, он начал публикацию серии статей под многозначительным названием «Война и революция»[95 - Эти статьи вошли в книгу Парвуса «Россия и революция» (СПб., 1906. С. 83).].

В первой статье Гельфанд заявил, что «Русско-японская война – кровавая заря предстоящих великих свершений».

Далее он развивал мысль, что период европейской стабильности, начавшийся в 1871 году после последней войны за национальное объединение, завершился войной России с Японией. Эта война открывает новый кризисный цикл Продолжая отстаивать теорию экономических кризисов, Гельфанд также утверждал, что при любых условиях эпоха национальных государств в Европе завершена. Дальнейшая история будет развиваться не с помощью военных действий, а благодаря экономическим интересам продвинутых в промышленном отношении государств, которые уже вступили в безжалостную борьбу за господство на мировом рынке. Конкуренция за неразработанные источники сырья и внешние рынки вовлечет европейские державы в конфликт, который «неизбежно приведет к мировой войне».

Гельфанд подчеркивал особое положение России в будущих событиях. В отличие от Японии, Англии и Германии России не придется вести войну по тем причинам, которые толкают на военные действия капиталистические страны. Царскому режиму необходима война с Японией, чтобы с помощью военных побед ослабить внутриполитическую напряженность и, добившись победы, восстановить свою репутацию на европейских фондовых биржах. Гельфанд был убежден, что война станет своего рода отдушиной для скрытых внутри страны разрушительных процессов. От царского правительства нельзя ждать никакой радикальной перестройки политической системы, убеждал он; либералы совершенно напрасно надеются на конституцию. Русско-японская война должна нарушить шаткий внутренний баланс России. Гельфанд изложил русским товарищам детерминистский[96 - Детерминизм – общенаучное понятие и философское учение о причинности, закономерности, генетической связи, взаимодействии и обусловленности всех явлений и процессов, происходящих в мире. (Примеч. пер.)] взгляд на развитие общества.

Он считал, что с помощью политики, проводимой социал-демократической партией, можно «затянуть капиталистический строй». Нельзя изменить ход развития, но можно его замедлить. Значит, нужна революция. Борьба с реакцией, с политической недальновидностью, неопределенностью, трусостью, нерешительностью замедлит политическое развитие.

Гельфанд призывал к объединению всех оппозиционных групп в борьбе против царизма, но опасался, что рабочий класс в этой борьбе потеряет свои отличительные черты, а потому утверждал, что пролетариат должен использовать классовый антагонизм в собственных политических интересах. Гельфанд был убежден, что развитие капитализма в мире приведет к революции в России, а эта революция, в свою очередь, повлияет на внутреннее положение других стран; русская революция расшатает основы всего капиталистического мира, и русскому рабочему классу суждено сыграть роль авангарда в мировой социальной революции[97 - См: Парвус. Россия и революция. С. 133.].

В статьях «Война и революция» Гельфанд проявил себя блестящим, одним из крупнейших марксистских теоретиков своего поколения. Он поднялся выше проблем – реформы, тип партии и т. п., – занимавших умы немецких и русских социалистов. Для него делом особой важности была революция. Он дальновидно и ясно выразил свои мысли на страницах «Искры», правильно подчеркнув важность взаимодействия внутренней и международной ситуации, связи войны и революции. Война откроет дверь революции. Он понял, что война может, как сильный растворитель, разрушить структуру государства. Но, самое главное, он назвал российский, а не немецкий, пролетариат авангардом революционного движения, что объясняется неутешительным опытом общения с германской партией.

Предсказания Гельфанда насчет исхода Русско-японской войны сбылись, что способствовало усилению его авторитета как аналитика. Вот тут-то и произошла его встреча с Троцким. Лев Давыдович Бронштейн (Троцкий) был не единственным русским революционером, нашедшим убежище в квартире Гельфанда. Дружба с Гельфандом, недолгая, но крепкая, стала одним из наиболее важных событий в бурной жизни Троцкого[98 - См.: Дойчер И. Вооруженный пророк. Лондон, 1954.].

Это была дружба двух революционеров, двух единомышленников. Спустя три десятилетия, после многих лет усиленной клеветы, обрушившейся на Гельфанда, Троцкий отзывался о нем как об исключительно способном, оригинальном теоретике, обладавшем даром не только мыслителя, но и талантливого финансиста. Их пути разошлись, но остались взаимная симпатия и верность.

Впервые они встретились весной 1904 года. Троцкий был на двенадцать лет моложе Гельфанда и также родился в семье еврейского ремесленника на юге России[99 - Троцкий родился в селе Яновка Херсонской губернии в семье землевладельца. (Примеч. пер.)], учился в Одесском реальном училище и пришел в революцию со школьной скамьи (после последнего класса Николаевского реального училища). К тому времени, когда осенью 1902 года Троцкий оказался в эмиграции в Западной Европе, он успел изнутри изучить русское движение и не раз столкнулся с опасностью. Как и Гельфанд, он много времени проводил в Одесском порту, но, в отличие от Гельфанда, успел побывать и в одесской тюрьме.

После бегства из сибирской ссылки осенью 1902 года первые месяцы эмиграции Троцкий провел под крылышком у Ленина, который был о нем тогда высокого мнения. Ленин предложил принять Троцкого в члены редколлегии «Искры» и использовать, как всех вновь прибывших, в качестве источника информации относительно ситуации в России. Но слишком уж разными были эти два человека. У Ленина не было и в помине той горячности, что отличала Троцкого. Вспыльчивый демагог и расчетливый стратег рано или поздно должны были прийти в столкновение, и тому масса примеров. На Лондонском съезде в 1903 году Троцкий резко критиковал Ленина. Он остался в редакции партийной газеты даже после того, как руководство перешло к противникам Ленина, но в апреле 1904 года, после нескольких столкновений с Плехановым, Троцкий отошел и от меньшевиков. Во время первой встречи Троцкий, как и Гельфанд, не вставал ни на сторону большевиков, ни на сторону меньшевиков; он разделял опасения Гельфанда относительно раскола в партии.