Господин Чичиков

Заканчивался рабочий день Артёма. Заканчивался поздно, около восьми вечера, потому что работники фирмы "Эъ" не могли уйти из конторы без разрешения босса. Бывало, и до полуночи упирались.

– Ну вот, поработали, – сказал Артём.

Потемкин, в который за сегодня раз, задал вопрос:

– Коньяка налить?

– Спасибо, ограничусь кофем.

Потемкин достал из навесного шкафчика пузатую бутыль "Хэнесси" и стопочку. Молча налил и молча выцедил.

– Порядок.

Затем аккуратно спрятал бумаги в стол, выключил компьютер, но уходить не стал, а сел на диван под кондиционер в ожидании босса.

Пижонистый Потемкин нравился Артёму. Не задирал нос, не указывал, что называется, молодому сотруднику его место. Без уговоров присоединился к рутинной работе – перебирать базы данных магазина и склада, подсказывал, какие из них можно похоронить навсегда, какие оставить, но засекретив, а какие подготовить для пытливого ока проверяющего.

И еще тем был любезен Потемкин Артёму, что умел успокоить его после частых, на манер печенежских, набегов босса. Тот являлся в контору не менее трех раз на день и всякий раз бывал истеричен и зол. Даже успел пригрозить Артёму понижением оклада. На что Потемкин заметил:

– Наложи. Не понизит, просто боится, что у тебя не выйдет. Пугливый он.

Сегодня босс под занавес не нагрянул – позвонил и дал команду расходиться. Это подняло Артёму настроение, к тому же, бухгалтер Людочка вручила ему в конверте аванс – пятьдесят долларов. Артём вышел из подъезда и, попрощавшись с Потемкиным, пошел провожать секретаршу Светочку к троллейбусной остановке. Оставив ее там, направился своей дорогой. Идти до дому было минут двадцать, он любил эти вечерние прогулки, летний закат, какую-то вечернюю легкость, разлитую в воздухе. Прохожих мало, разве что собак выгуливают, всюду зелень. Но сегодня черт дернул сократить путь, воспользовавшись проходным двором.

Он вошел под арку, и вдруг возникло то же ощущение дежа-вю, что и в первый день в конторе. Словно когда-то он шел так же с работы, но то ли осенью, то ли утром. Опять было что-то не так.

– Стой, педик, тихо. Не рыпайся. – Перед Артёмом возникли двое молодых людей крайне неприятной наружности. Глаза их не выражали абсолютно ничего, словно были из олова.

Артём обернулся – сзади стояли еще двое.

– Часы снимай, – распорядился первый.

Второй добавил:

– И «кроссы», и джинсы. Бабки давай.

Артём испугался, и поэтому сделал то, что делать было вовсе не нужно – заорал. Заорал что-то вроде "помогите", совершенно не выговаривая согласных. Вместо того чтобы рвануть что есть мочи, побежать: все ж лучше, чем стоять на подкашивающихся ногах, да ещё орать.

Первый вскинул руку – в лицо ударила струя из газового баллончика, а второй двинул в ухо, и Артём упал. Кто-то больно наступил на шею, подбородок уперся в асфальт. Левую руку вывернули и сорвали часы.

Артём уже не кричал, не шевелился и не чувствовал своего тела. Только страх – жуткой, никогда не испытываемой степени. Газ, правда, оказался слабым, глаза залили слезы, но не более. Ребята отпустили его и не спеша разглядывали добычу:

– Что за котлы? – спросил третий, по голосу – старший.

– По-иностранному написано.

– Давай сюда. Посмотри, Шило, что там у него еще…

Артёму показалось, что этого страха он больше не вынесет, и он, неожиданно для себя, прямо с асфальта, так сказать, с низкого старта, рванул, куда глаза глядят.

– Стой, козел, убью! – раздалось сзади.

Артём невольно, всё из-за того же страха, оглянулся, и успел заметить, как тот, с взрослым голосом, вскинул руку, в руке было что-то черное и блестящее.

Он запнулся о свою же ногу и упал. Но об асфальт почему-то не ударился…

Артём открыл глаза. Напротив него, на краешке стола сидел Потемкин и глядел так, словно Артем только что отмочил мировую шутку.

– Я что – спал? – хрипло спросил Артём и машинально посмотрел на дисплей, чтобы узнать время, но тот был выключен.

Он поднял руку с часами – часов не было. Болели плечо и подбородок.

– Людочку благодари, – сказал Потемкин. – Нашего телепортёра. А времени сейчас – шесть часов. Реверс.

– Реверс… Ну ни фига себе.

– Нравится, да?

– Ничего, – неуверенно произнес Артём.

– Так коньяка налить?

– Лей.

– Ну вот, – обрадовался Потемкин и достал из навесного шкафчика две стопочки. – Знаешь, Тёма, одному пить все же неудобно.

Выцедив стопочку, Потемкин засобирался домой.

– Пошли, босса все равно не будет.

– Почему? – тупо спросил Артём.

– Разве забыл, как мы сегодня в восемь уходили? Пойдем, я тебя подвезу.

Валентин Павлович Шкурченко в самом деле начинал свою карьеру мясником, а вернее – раздельщиком туш на рынке. Кроме уже описанных достоинств, был он человеком самолюбивым, заносчивым и глупым. В наследство от отца, потомственного алкоголика, ему достался крайне неуравновешенный характер. И еще одно ценное свойство: умел заставить человека работать на себя и выжимать из него все соки. Сделавшись владельцем фирмы «Эъ», он вообразил себя великим стратегом, без малого, Наполеоном. Любил рассуждать об "идеологии фирмы", о том, что "вы все здесь одна команда", ни в грош при этом никого не ставя. По примеру японских корпораций хотел даже разработать гимн фирмы и присягу на верность, но в последний момент пожалел денег.

Вот к этому человеку и явился Чичиков со вторым своим коммерческим визитом. Апартаменты Валика Шкуры – так его величали за глаза знакомые, – занимали весь второй этаж над его же магазином. В коридоре сидел охранник, – Шкурченко опасался незванных гостей, – он выслушал Чичикова и пошел докладывать боссу. Докладывал минут пятнадцать. Потом вернулся и спросил у Чичикова тухлым голосом:

– Оружие есть?

– Тебе сколько надо? – спросил в ответ Чичиков.

Достал бумажник, развернул его, выдвинул краешком пачку купюр и сказал:

– Вот мое оружие.

Да и вошел.

Кабинет Шкурченко напоминал музей антиквариата. На стенах – с десяток картин, разного размера, но всё сплошь морские пейзажи; непременные каминные часы на массивной малахитовой подставке, с бронзовой немецкой женщиной и мальчиком; в углу – бронзовая же скульптурная композиция – турецкий всадник, похищающий девицу греческой наружности. О всяких там подсвечниках и канделябрах не стоит и упоминать, было их много и были они всюду, кроме стола. Стол же обычный, но красного дерева, не был обременён никакой оргтехникой. Стояла лишь настольная лампа с зеленым абажуром.