Наследник

Слово было легкое, и тот повторил его чисто, будто сделал контрольную «ласточку». Дима подозвал официанта и заказал еще по сто пятьдесят.

– И куда она потом делась? – спросил Цырик. – Ну, его коллекция?

– А что?

– Просто спросил.

Протопопов тряхнул головой, наводя фокус, и пристально посмотрел на друга. В честных Цыриковых глазах плавали отражения Че Гевары, чьи портреты висели тут на стенах повсюду, создавая занюханной в целом забегаловке креативный дизайн. Нет, подозревать Цырика в причастности к происходящему Дима не мог. Кого угодно, только не его – потому что если совсем уж никому не верить, не позволять себе расслабляться ни в чьем присутствии, то при твоей сумасшедшей работе однозначно отбросишь копыта раньше, чем дотикает бандитский счетчик. Доверять другу детства нужно. Он, Дима Протопопов, так привык. Для этого Цырик и существовал в его жизни.

И он рассказал ему все. Подробно, с экскурсами в прошлое, в деталях и ветвистых причудливых версиях. Логика слегка путалась, факты тоже, равно как и язык, но Цырик слушал внимательно и преданно, чего было достаточно вполне.

– Одного я не понял, Протопоп, – сказал он, когда они уже выползали из бара «Че», поддерживая друг друга и высматривая попутную машину. – Какого твоя бабушка взяла вот эту именно фамилию?

– А […] ее знает, – просто ответил Дима.

* * *

Очень мешал оператор, бродивший вокруг. При нем Таня не могла.

Стационарные камеры, натыканные по углам кафешки, сами по себе вроде бы мешали меньше, но стоило ей представить, что каждая из них – по сути, всевидящий глаз Димы Протопопова, как становилось совсем уж невмоготу.

– Расскажи о себе, – деревянно попросил симпатичный Антон.

Оператор присел на корточки, ловя какой-то особенно интимный план.

– Лучше сначала ты, – сдержанно взмолилась Таня.

Он кивнул и заговорил героически и уныло:

– Родился третьего мая тысяча девятсот семьдесят второго года. В городе Верхние Опишни, что на Синегородщине. Окончил среднюю школу номер…

Перед тем, как окончательно отключиться с его волны, Таня мстительно представила себе Диму Протопопова: как он будет отсматривать в монтажке эту мутотень, снабжая ее своими бессильными многоэтажными комментариями. И так ему, блин, и надо. Ибо нефиг.

Если б она, Таня, знала, что это долбаное телешоу – проект Протопопова, она бы и близко не подошла ни к какому кастингу. А могла бы знать!.. собственная тупизна, позволившая ни разу не поинтересоваться очевидным, доставала Таню больше всего. Ну допустим, поздно, проехали. Она самоотверженно решила, что не станет ничего ему припоминать. Что их встреча будет по-дружески ровной и по-деловому оптимистичной. Никаких претензий, никаких обид.

Ее к нему щекотливое и авантюрное дело – отдельный разговор. На данную тему Таня предпочитала пока не думать, а сориентироваться на местности уже в процессе.

А на местности и в процессе оказалось, что Дима вообще не намерен с ней общаться! Даже не поздоровался, сволочь!! Даже не кивнул!!!

Предположение, будто он ее совсем забыл и не узнал, Таня отмела сразу: ее тупизна все-таки имела разумные пределы. Хотя, конечно, Димина близорукость плюс дурацкие темные очки… нет, не будем отвлекаться и давать слабину. Таня была настроена мстить. Ее месть еще не оформилась контурами, но обещала быть исключительно ужасной.

– А знаешь, Антон, ты мне сразу понравился, – вступила она плавно в первую же паузу, не заботясь о связности диалога; ничего, нарежут. – Еще на кастинге подумала: какой симпатичный парень… А ты?

Симпатичный Антон приоткрыл рот. Потом закрыл. Потом покраснел.

Оператор заюлил громоздким бетакамом над скатертью, целясь ему прямо в лицо. Антон окаменел. На его крепкой шее мучительно проползло пару сантиметров адамово яблоко.

Таня нашла под столиком Антонову руку, и оператор послушно опустился на корточки, где мешал гораздо меньше.

– Я очень хотела быть в паре именно с тобой, – призналась Таня; вышло несколько по-детсадовски. – Я ведь тоже приезжая, из маленького города, мне очень одиноко здесь… Столичные парни все такие сволочные, неинтересные зануды. Вот иногда смотришь: молодой, а уже успешный, деньги, работа престижная, тачка, все дела – а оно такое чмо!..

Мимолетно подумала, что жених, услышав такое с экрана, непременно примет на свой счет. Но жениха и его реакцию Таня списала в допустимый процент погрешности. Кроме того, если она все рассчитала правильно, Протопопов примет на свой счет первым – и черта с два пустит в эфир.

– Это точно, – подтвердил симпатичный Антон, и в его интонациях впервые прозвучало что-то живое. С Димы шоколадка, мрачно подумала Таня. И это еще только начало.

– Антон, – она склонила голову набок и преданно заглянула в его глаза: оператор?!! – А ты лично… вот зачем ты приехал сюда? Из этой своей… из Нижних Опишен?

– Верхних Опишней, – машинально поправил он. – Там труба, Тань. Фабрика встала, мужики спиваются, девки давно драпанули все… ну, девкам-то легче, им понятно чего надо…

Если б это был Артем, Таня бы возмутилась и обиделась дня на два. Но теперь отвлекаться не стала и даже сочувственно кивнула.

– И армия опять же. А я не хочу в Чечню!..

– А ты не думал, – перебила, не давая и ему отвлечься на ерунду, – что оказался здесь не просто так? И увидел объявление, и пошел на кастинг… Что все это было – специально, ради нашей встречи?!

Симпатичный Антон явно ничего такого не думал. Задумался сейчас, что ему даже несколько шло. Оператор поправил камеру на плече и нацелился на крупный план.

Тогда Таня привстала, перегнулась через столик и беспардонно влезла в кадр, упав симпатичному Антону на плечи. Он так перешугался, что почти потерял равновесие, а губы стиснул намертво, как семиклассница. После первого шока, впрочем, весьма убедительно их разомкнул.

А Таня полуобернулась через плечо – и с размаху запечатала нацеленный на них объектив (любопытную протопоповскую морду, ага!) жесткой растопыренной пятерней.

* * *

Артем сидел в модном баре «Че» и тупо, безнадежно надирался. И думал о том, что совсем, совсем не знает эту сумасшедшую Таню, свалившуюся ему на голову неизвестно откуда. Что не надо было ругаться с мамой, которая, как всегда, оказалась права. Что нормальная столичная девчонка никогда не пошла бы сниматься в сомнительное телешоу, придуманное для американских придурков. И что он был последним кретином, когда верил, будто она просто так включает по пятницам идиотские «Города» с Дмитрием Протопоповым…

У Артема было все. Отдельная квартира и родительские связи, институт международных отношений и стажировка в посольстве, иномарка «вольво» и будущее. И даже новые джинсы, купленные у бабки за шестьдесят карманных долларов. Джинсы, правда, натирали в паху. А их фирма-производитель называлась, при ближайшем рассмотрении, «Mantona».

Он, Артем, был последним, позорнейшим лохом. Его жестоко разводили с самого детства, когда он с гордостью носил октябрятскую звездочку, мечтал о приеме в пионеры и со всей искренностью верил в коммунистическую партию и свою великую страну. Потом, когда оказалось, что верить надо в другую великую страну и в Бога, Артем, естественно, не повелся – чем немало гордился, а зря. Его все равно развели.

В его жизни, распланированной на несколько лет вперед, сложенной любовно и тщательно, как паззл, обеспеченной золотыми акциями отцовской компании, которая и сейчас процветала под крышей номенклатурного братства ушедших, казалось бы, времен – а на деле бессмертного и непобедимого… так вот. В этой жизни не осталось ничего по-настоящему хорошего и ценного, такого, чем бы реально стоило дорожить. Плюс никакого, ровным счетом, ни малейшего простора для маневра.

Таня была совсем, совсем другая. Рядом с Таней появлялся смысл. Но Таню он, Артем, потерял окончательно и бесповоротно.

За соседним столиком гуляла братва. К этим мальчишкам, заслуженно считавшим себя хозяевами жизни – с тем единственным условием, что жизнь эта была, как правило, очень короткой, – Артем относился, по примеру отца, со слегка брезгливым сожалением (хоть и не был бы, конечно, рад встретить в подворотне). И к их хозяевам, носившим толстые цепи и пиджаки диких расцветок, тоже. Они, как пена, всплыли наверх в переходные времена, а пена по определению оседает; это было столь же неоспоримо и точно, как и его поездка в продолжение стажировки в Великобританию, намеченная на будущую весну. Они сами не заметят, как уйдет их время. А настоящие хозяева страны остались прежними, и Артем уже по праву рождения принадлежал к ним. Что, правда, не приносило ни малейшей радости.

Радость ему приносила только Таня. А Таня ушла насовсем. И даже если она вернется, то это как раз будет временно и ничего не изменит. Данная мысль вернулась к Артему по кругу, и не было резона не выпить.

– Короче, такая тема, – громко и довольно трезво сказал пацан за соседним столиком. – Тут проблемы у моего дружбана. У Димки Протопопа.

* * *

Я, наверное, должен объясниться.

Да, я отдаю себе отчет в том, что меня могут цинично и банально кинуть. Что я имею дело с беспринципными и опасными людьми. Что плачу реальные, обеспеченные сложным и более-менее отрегулированным механизмом мировой экономики деньги – за иллюзорную возможность, за весьма скромный процент вероятности, за миф, за мечту.

Конечно, по большому счету я не знаю, что именно вывез в швейцарский банк мой старший друг, родственник, коллега, учитель, соперник – Мендель Яковлевич Кацнельсон. И вывез ли вообще: вся эта история с заграничной поездкой и контрабандой на грани наива и абсурда вполне может оказаться семейной легендой от начала и до конца. Еще одной выдумкой престарелой авантюристки и бывшей безбашенной красавицы, умницы и комсомолки Цецилии Шульман, по мужу Кацнельсон, впоследствии Протопоповой. У нее в гостиной до сих пор висит поверх ковра увеличенный и раскрашенный фотоснимок начала тридцатых: золотые локоны, синие глаза, родинка на щеке, тщательно отрисованные ворсинки чернобурой лисы на роскошных плечах. Советская кинозвезда, любовь-орлова, воплощенный миф. Милая тетя Циля, двоюродная сестренка моей покойной мамы, никогда она не была такой в жизни – но разве теперь это имеет значение?

А ту бумагу, протокол обыска из кагэбистских архивов (любое дело становится на порядок солиднее и привлекательнее, если к нему имеет отношение КГБ), ее, так и быть, признаюсь – я выдумал сам.