И пошел к двери.
– Куда же ты? – спросил его Мазепа, мрачно сверкая очами. – Или ты не со мною?
– Делай, что сам знаешь! – отвечал загадочно Кочубей. – А я буду делать, что указывает мне мой долг!
Мазепа стукнул кулаками по столу.
Продолжение следует».
И читали.
Публика, как корова, пережевывала эти романы.
– Бога, Дмитрий Савватеевич, побойтесь! – восклицал один из издателей. – Елизавета Петровна[21 - Елизавета Петровна (1709—1761) – российская императрица с 1741 г.] у вас десятый фельетон говорит, пока по Тверской в карете едет! Да что ж, Тверская-то в сто верст длиною?!
Такая литература и такие писатели водятся только в Москве.
Д.С. Дмитриев читался.
И очень читался.
Чем объяснить?
Вероятно, нашим малым знакомством с историей, нашей большой любовью к истории.
Мы знаем только Иловайского[22 - Иловайский Дмитрий Иванович (1832—1920) – русский историк, автор многих научных трудов, а также популярных учебников по русской и всеобщей истории для средней школы.], и человек, знающий Беллярминова[23 - Беллярминов Иван Иванович (1837-?) – русский историк, педагог, автор учебников «Курс русской истории», «Курс всеобщей истории» и др.], для нас полон интереса.
Публика любит:
– Поговорить о старине.
И этой бесхитростной публике нравился бесхитростный Дмитриев, его добрые бабушкины рассказы, бесконечные повести про бояр и изменников.
Где старина была простодушна, бояре сановиты, изменники сверкали глазами, добрые молодцы удалы, а красные девушки, в конце концов, выходили замуж.
Тихо и мелко, – как река Москва.
Д.С. Дмитриев был последним, отдаленным, слабым эхом Загоскина[24 - Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) – русский писатель, автор популярных исторических романов, зачинатель русского исторического романа как жанра.] и Зотова.[25 - Зотов Рафаил Михайлович (1795—1871) – русский писатель и театральный деятель, автор исторических романов, рассчитанных на непритязательного читателя.]
С ним, вероятно, кончилась эта тихая историческая воркотня… Он был все-таки близок к театру. Был литератором.
Можно было думать, что он окончит тем, что захочет открыть театр, основать газету.
А он сделался священником.
Почему?
Какой переворот совершился в его душе?
Почему он служил контролером в театре?
Почему он занимался литературой?
Мы все знали его десятки лет и не знали совсем.
Как он жил?
Откуда он появлялся?
Куда он уходил?
Он жил в своей скорлупе.
Появлялись новые газеты.
И совсем:
– Улитка, высуни рога!
Откуда-то появлялся Д.С. Дмитриев.
С ученическими тетрадками, в которых четким, наивным ученическим почерком был написан исторический роман.
– Какие смешные гроши ему платили! Платили ли?
Не знаю.
Он снова появлялся в тот день, когда газета рушилась.
Один кричал, что:
– Он напишет письмо во все газеты!
Другой «организовывал протест сотрудников».
Третий собирался:
– Застрелить издателя!
А Д.С. Дмитриев так же тихо, скромно, мирно говорил:
– У меня тут полрукописи осталось ненапечатанной. Нельзя ли получить?
Бережно складывал ученические, затрепанные в наборной тетрадки и куда-то уходил.
До новой газеты.
В свою скорлупу.