Тополята

– А в футбол вы играли? – подкинул вопросик любопытный Гарик Сорокин.

– Ну, разумеется! Тогда это в каждом переулке…

– Нет, я не про то, что в каждом, а именно про вас, – въедливо уточнил Гарик. Кое-кто захихикал. Но Анна Евсеевна отозвалась невозмутимо:

– И я играла. А что такого? Я была не хуже мальчишек. Бывало даже, что дралась. С соседом Борькой Сазоновым…

– А драться нельзя! – обрадованно завопил стриженный и конопатый Лех Семейкин по прозвищу Запал.

– Конечно нельзя. Но я поняла это позже и сразу исправилась. А тогда мне было всего десять лет…

– А мне тоже десять! А вы вчера хотели написать в дневник!..

– Но я же не написала… Поэтому сиди тихо… А однажды мы с этим Борькой и еще с тремя мальчишками отправились в плавание на плоту. Плот был с мачтой и парусом из мешков. Борька сперва не хотел брать меня, потому что плохая примета – «женщина на корабле», – и мы опять подр… поспорили. Тогда он взял. Только велел надеть резиновый надувной круг. Тут я не возражала, подчинилась морской дисциплине… И мы поплыли с ветерком вдоль берегов…

– И были приключения? – спросил Гарик Сорокин.

– Были. Но уже дома. Потому что соседи сообщили нашим родителям о плавании… Все равно никто из нас не жалел об этом путешествии, оно получилось восхитительным… И вообще это было замечательное время. До сих пор помню наши старые кварталы. И жалею, что их снесли. Пусть меня критикует начальство, но я всем говорю, что нынешняя новостройка на берегу – будто кость в горле у города. Особенно торчащий выше всех дом. Небоскреб-инородец…

Теньке сперва послышалось: «Небоскреб и народец»… В самом деле! Там живет его, Тенькин, Народец!

Потом он, конечно, понял, о чем сказала Анна Евсеевна. Однако то, что услышалось вначале, понравилось больше и запомнилось крепко.

Конечно, выросший над берегом Зуб – не подарок для города, зато маленькому Народцу в нем удобно, просторно и хватает места для приключений. Совесть у Теньки была спокойна. До той поры, пока Виталя не сказал про возможность обрушения. Но… скоро Тенька прогнал из души опасение. В конце концов, если эти тик… тек… тонические плиты миллионы лет лежали спокойно, с какой стати они начнут двигаться именно сейчас?..

Надо было вернуть велосипед Шурику. Тенька подкатил к дому, задрал голову к балкону второго этажа:

– Шу-урик!

Тот выглянул, кивнул:

– Сейчас…

Вдвоем они повели «Кузнечика» к «стойлу», то есть к сараям, где у здешних жильцов хранилось всякое имущество. Шурик запер «коняшку», вернулся и вдруг сказал:

– Хочешь, пойдем к нам?

– Зачем? – Раньше Шурик Черепанов никогда не звал его к себе.

– Ну… так. Мама пирожки с капустой жарит…

– Не-е… Я не хочу.

То есть пирожки – это очень даже неплохо, но…

– Как я в таком наряде… Мама скажет: «Оборванец явился…» – Тенька пошевелил плечами с ветхими лямками комбинезона.

– Подумаешь! Не видала тебя мама, что ли?

Но одно дело, когда мама Шурика видела Теньку на дворе, среди потрепанной ребячьей компании, а другое – у себя дома, рядом с аккуратным, чистеньким сыном. Шурик-то был в летнем адидасовском костюмчике с лампасами и белыми трилистниками на синей блестящей ткани. В общем, такой, каким и полагается быть сыну институтского работника, который называется «доцент».

– Не, Шурик, я правда не хочу… – Тенька вдруг почувствовал, что устал. Присел в одуванчики, прислонился затылком к поленнице (тут всюду были сложены дрова, потому что в некоторых домах сохранились печки).

Шурик не уходил. Стоял в двух шагах и нерешительно смотрел на Теньку. И в Теньке тоже шевельнулась нерешительность… и виноватость. И чтобы она не царапала потом, Тенька выговорил:

– Шурик… ты это… извини меня…

Тот раскрыл коричневые глазища:

– За что?!

– Ну, потому что… недавно… мама сказала: «Чем в комнате торчать, попросил бы у Шурика велосипед и покатался…» А я ей: «Да ну, он жадина…»

– Почему? Я же…

– Ну, так сболтнулось… Слышал недавно, как ты не дал кататься Егорке…

– Ему же нельзя! Еще шов не зарос после аппендицита!

– Я и забыл про аппендицит… Да и вообще, брякнул сдуру… не обижайся…

– Да ладно тебе… О чем говорить… – пробормотал Шурик. Встряхнулся: – Подожди, я сейчас…

Он вдруг бросился к соседней поленнице, сложенной у кирпичной стенки. Ловко забрался по торчащим бревнышкам на гребень, покачался на краю. Гибкий, как маленький гимнаст из книжки «Гуттаперчевый мальчик». Похоже, что он, как и Тенька, ничуть не боялся высоты. Потом Шурик шагнул к стенке, покачал и вынул два кирпича. Что-то достал из открывшегося тайника, спрятал под рубашку. И плавно спрыгнул (просто слетел, как птица!) к Теньке. Присел на корточки. Оттянул на животе рубашку:

– Вот…

В траву упали плотные брусочки пенопласта.

Тенька… он и удивился, и засмущался: выходит, Шурик что-то знает?

А тот и не скрывал:

– Я видел два раза, как ты пускаешь кораблики. Издалека смотрел… И подумал: может, тебе такие кубики пригодятся… Да ты не бойся, я никому не скажу. Я же понимаю, что у тебя своя игра, для одного…

– Я не боюсь… – бормотнул Тенька. И захотелось почему-то узнать: «А у тебя есть своя игра?» Но не решился. Поднял кусок пенопласта, потер о коленку. На ворсистой материи осталось белесое пятно. Тенька помусолил мизинец и провел им по пятну – появилась темная полоска. «Будто котенок мазнул хвостом…» – подумалось Теньке (у него иногда проскакивали в голове неожиданные сравнения). Тенька вскинул глаза на Шурика:

– Ты не знаешь, где можно достать кошку?

Шурик уточнил без удивления:

– Чтобы жила у тебя?

– Ну да… – Тенька снова потер пенопластом штанину.

– Если беспризорную, то не трудно найти… – Шурик подошел к вопросу со всей серьезностью. – Но тебе ведь надо, наверно, не тощую, не грязную…

– Да хоть какую… – вырвалось у Теньки с неожиданной печалью. – Я бы откормил… Главное, чтобы рядом сидела почаще…