Она тут же испугалась. И чтобы Алешка не вздумал обидеться, добавила:
– Теперь на Васькином велосипеде с седла до педалей достанешь, наверно.
– Нет, – вздохнул он, – еще не достану. Еще на раме придется ездить.
И они замолчали. Потом Валька сказала,
– Наших-то дома нет. Мама с Василием на работе, а Борис пошел с Юркой на карьер рыбачить.
– У-у… – Алешка сразу как-то потускнел. И Валька опять испугалась. Она не хотела, чтобы ему было скучно.
– Может, отдохнешь? – нерешительно спросила она, потому что знала: с дороги полагается отдыхать.
– Не хочу, – отмахнулся Алешка. – Думаешь, устал? Всего три часа в поезде…
– А пыльный-то какой. Ужас! – сказала она.
– Это я в окне торчал.
– А умыться хочешь? Хочешь, полью?
– Полей.
Валька поливала ему на руки прямо из лейки и думала: сказать или не сказать? Ей было не жалко своей тайны, но Валька боялась, что
Алешка будет смеяться.
И все-таки она решилась. Ведь нельзя же, чтобы он с первых минут заскучал здесь.
– А хочешь… Хочешь, покажу чудовище?
– Где? – быстро спросил он.
– А близко. В роще за кладбищем.
– Хочу.
И они побежали, бросив среди гряд тощий Алешкин рюкзачок и зеленую лейку, из которой, булькая, выливалась вода…
Алешка не смеялся. Чудовище оказалось просто обломанным стволом кривой березы, но Алешка не смеялся.
– У-у, – тихо протянул он. И сказал смущенной Вальке: – Это белый дракон.
Выгнутая книзу, расщепленная верхушка ствола походила на страшную голову с ощеренной пастью. Черный сучок-глаз бешено смотрел с высоты.
– А другого глаза нет, – озабоченно сказал Алешка. Скинул сандалии, с трудом вскарабкался по стволу и сел дракону на шею. Потом вытащил перочинный ножик и стал выцарапывать на морде чудовища второй глаз.
– Ой, свалишься, – прошептала Валька.
Он не свалился, но порезал палец.
– Говорила я, – взрослым голосом сказала Валька. – Подожди, найду подорожник.
Сунув палец в рот, Алешка пробормотал:
– Здесь нозыком бесполезно. Нузен топор…
– Сбегаем? – предложила она робко.
– Сбегаем!
Они побежали напрямик, по большой запутанной траве, и Алешка бежал рядом и смеялся, все еще держа палец во рту.
Дома по-прежнему никого не было, и они взяли плотничий топор Василия – младшего брата Валькиной матери. Сделали чудовищу второй
хороший глаз, приладили костлявые лапы из сучьев и гриву из прошлогодней травы.
Вечером соседская бабка Анюта, крестясь, рассказывала женщинам, что по дороге на кладбище видела нечистую силу. Валька и Алешка тихо смеялись, а Борис и Юрик ничего не понимали…
И потом они не понимали многого. Юрка однажды сказал хмурому Борису:
– Мамочкиным сынком он стал. Жених…
Ну и пусть! А про теплоход все равно Алешка рассказал ей одной.
Это была его тайна.
Так получилось. Он катался на большом велосипеде Василия, ехал, куда поведет тропинка, и она привела его на обрывистый берег к сухой одинокой сосне. Алешка удивился: почему не спилят на дрова это дерево без единой зеленой иголки?
Из-за дальнего поворота показался теплоход. Он двигался не посередине реки, а к правому берегу, прямо на сосну и на Алешку. Но потом развернулся и пошел вдоль обрыва, поблескивая белыми буквами названия: «Рахманинов».
И Алешка понял: сосна – это знак для капитанов.
– Это чтобы правильно вести судно, – объяснил он потом Вальке.
– Чтобы выбирать путь, где река глубже…
Через неделю «Рахманинов» возвращался из рейса. И Алешка снова поехал на берег. И когда теплоход опять уходил на север, Алешка стоял у сосны и смотрел, смотрел…
– А другие пароходы тебе не нравятся? – спросила Валька.
– Я не знаю, – вздохнул он. – Другие какие-то не такие.
– Этот красивый, – сразу согласилась она.
– Он как морской, – тихо сказал Алешка. – Он, говорят, ходит в Обскую губу. А там уже море…
И сегодня Алешка уехал смотреть, как мимо пройдет «Рахманинов». Днем еще уехал.